Д. Коштолани - Нерон
Внезапно новоприбывшие уловили над легким шумом волн отдаленный звук, похожий на начало урагана, и, не говоря ни слова, они зашагали по хорошо знакомым улицам ближайшим путем к Серапеуму. Они вышли из нового греческого квартала и, миновав несколько уличек египетского квартала, пораженные бедностью и грязью этих несчастных глинобитных хижин, вдруг после резкого поворота очутились на колоссальной площади Серапеума, от которого их отделяла пятидесятикратная человеческая стена. Посредине пространства на небольшой возвышенности все еще возвышался почти неповрежденный храм, хранивший статую могучего божества и тысячелетние сокровища иероглифической мудрости.
Сквозь колоссальные колонны можно было видеть могучую внутреннюю постройку, служившую жильем, библиотекой и школой египетским жрецам. Двери были сорваны, и под колоннами лежали груды книг. Также впереди, где стоял отдельный колоссальный храм святого бога Сераписа, святыня не осталась нетронутой. Стены остались в целости, и только острый глаз Вольфа различал тонкую трещину, прорезавшую стену святилища.
Когда друзья достигли площади, священник отделился от них. Молодые люди узнали сейчас же, что значила эта воцарившаяся тишина и чего ждали: два часа тому назад солдаты наместника, несмотря на его отсутствие, начали правильную осаду пустого Серапеума.
Гнев Сераписа должен был сейчас разразиться! Гранитный таран колоссальной стенобитной машины после трех ужасных ударов даже не покачнул колонны. Были отправлены гонцы к наместнику и к Теону, строителю стенобитни.
Толпа ждала.
— Я здесь у себя дома, — сказал Вольф и показал пальцем на башнеподобную стену черного здания на углу переулка, ведшего от Серапеума к кладбищу египетского квартала.
— Там? — удивился Александр, — в заколдованном доме? Там ведь живет старый вояка!
— Мой отец.
Друзьям не осталось времени для удивления. Тем же путем, каким пришли они, медленно приближалась странная процессия. Сперва несколько священников и воинов, за ними старый, сгорбленный седовласый Теон, а рядом, заботливо его поддерживая, но гордо выпрямившись, шла стройная молодая женщина. Друзья увидали только белое шерстяное платье, темное покрывало, бледные щеки и пару громадных глаз, но это, очевидно, была Гипатия, с именем которой приехали они из Афин За Теоном и его дочерью теснилось более ста юношей, в которых по их однотонным, широким, черным шапочкам можно было узнать учащихся.
Над площадью поднялся гул: строитель пришел, а наместник отказался явиться. С тысячью приветственных или гневных возгласов толпа раздвинулась перед пришедшими. Совсем близко от друзей прошла Гипатия. Ее удивительные черные глаза, не отрываясь, смотрели на отца, которому она что-то тихо говорила. Она не видела ничего, но друзья разглядели ее, и Вольф так сжал плечо Троила, что тот застонал, а Александр сказал не проронившему ни слова Синезию:
— Ни звука, молчи!
Друзья присоединились к студентам, отделявшим Гипатию от толпы, и медленно продвигались недалеко от нее. Без слов, с одинаковым чувством в душе: хорошо, что мы здесь!
Шагов через пятьдесят им пришлось остановиться. Густая цепь солдат пропустила только офицеров, священников и Теона. Остальные должны были остаться. Подняв руки, Гипатия еще раз подошла к отцу.
— Не делай этого, не делай этого!
— Я должен! — ответил Теон. — Таков приказ из Константинополя. И потом они говорят, что полуторалоктевые никуда не годятся. Мои машины! Они плохо установлены. Они были рассчитаны против стен Ниневии, которые на три четверти локтя толще этих. Так вот я посмотрю…
— Не делай этого!
Теон повернулся, чтобы идти.
Тогда Гипатия отбросила свое покрывало, простерла руки к офицерам и крикнула так громко, что народ должен был услыхать ее:
— Заклинаю вас, не делайте этого! Дайте мне возможность поговорить с императором. Величие эллинства сияет с высоты этих колонн! Вы должны были бы охранять ее, охранять во имя императора! Вспомните об императоре Юлиане!..
Как зачарованные, слушали окружающие вдохновенную женщину. Но издали, со всех сторон поднималась нетерпеливые крики:
— Теон!
Внезапно Теон отделился от своей дочери и направился на возвышенность к одной из средних колонн, где был установлен гигантский таран.
Он стоял наверху под сотней тысяч любопытных глаз и спокойно, как в аудитории, объяснял нескольким офицерам секрет орудия. Вольф угадал, что были упущены две подробности. Гранитный таран был плохо направлен: он должен был бить в самую середину колонны. Главное же, таран поставили так, как следовало для большого расстояния, здесь на меньшем пространстве надо было укоротить некоторые канаты и поднять два рычага. Вольф видел, что теперь эти изменения по приказу офицера были выполнены. Никто не слыхал, что говорилось наверху. Все видели только, как Теон сам подошел к орудийной прислуге, приказал еще немного укоротить канат и показал затем, какой рычаг следовало опустить, чтобы привести орудие в действие. Трижды должен был человек у рычага повторить нужное движение. Потом Теон со всей доступной его дряхлым ногам быстротой подошел к колонне и показал пальцем место, куда гранитный блок должен был ударить своим тупым концом. Улыбаясь в уверенности своего знания, стоял старик, что-то говорил, и вдруг это случилось. Сам ли Теон по своей рассеянности дал приказ или смущенный солдат самовольно нажал рычаг, или, наконец (как в следующее воскресенье рассказывали во всех церквах) в дело вмешался слетевший с неба розовый ангел, этого так никто и не узнал. Солдат вскрикнул, машина заскрипела, и почти в ту же секунду ударился гранитный блок в колонну. Теон еще улыбался, и с громовым треском совершилось разрушение. Сперва упала намеченная колонна и могучие каменные стропила, которые она поддерживала на огромной высоте; затем повалилась соседняя, увлекая за собой половину крыши и еще кусок третьей. Толпа, затаив дыхание от напряжения, продолжала ждать, и тогда снова, из глубины непроницаемого облака пыли, раздался новый громовый удар. Храм рухнул.
Мгновение было тихо; потом люди закричали еще громче, чем грохотали строения.
Конечно, не все зрители были испуганы. Некоторые затянули победный псалом. Тысячью голосов зазвучал он, заглушенный криками ужаса тех, кто узнал, что профессор был убит, а много солдат ранено. Но под пением и воплями поднимался над площадью стотысячный крик:
— Серапис покарает теперь свою страну голодом.
— Хлеба! Император должен дать нам хлеба! Долой священников! Долой наместника! Да здравствует наместник! Долой императора! Да здравствует Гипатия! Слушайтесь Гипатию! Где Гипатия?
Гипатия упала без чувств, когда она перестала видеть своего отца. Вольф подхватил ее и начал командовать студентами, как будто был их начальником.
— За мной, в заколдованный дом. Клином сквозь толпу. Топчите всякого, кто не посторонится. А кто будет сопротивляться — нож. Мы понесем ее. Вы двое и я.
И клинообразная кучка студентов с бесчувственной женщиной в середине, как корабль в людском море, спокойно и безостановочно достигла заколдованного дома.
Там на пороге стоял старый солдат. С добродушной насмешкой смотрел он на шествие студентов, на дочь Теона и несших ее юношей. Внезапно он узнал Вольфа.
— Ули! — воскликнул он и, не желая выказывать своих чувств перед посторонними, сжал кулаки. На нем все еще было что-то вроде военной формы. Рукава были засучены, а когда он сжал кулаки, мускулы напряглись, как у кузнеца.
— В добрый час…
— Будь он проклят этот час! — крикнул Вольф.
— Несите бедняжку внутрь. Синезий, ты знаешь толк в медицине, дай служанке необходимые указания. Ты, Александр, приведешь доктора. Я останусь здесь и не впущу никого!
И молча Вольф встал рядом с отцом.
Отсюда тоже можно было ясно видеть Серапеум.
Как ни был слаб ветер, облако пыли стало рассеиваться. Около гигантского тарана началось движение. Студенты внимательно изучали его, а солдаты медленно подвигали на низких колесах к четвертой колонне. Раненых унесли. Гора обломков, образованная упавшими колоннами, была ужасна, но за ней открылось нечто чудесное. Справа и слева стены святилища разрушились, но как раз позади свергнутых колонн, среди осколков блестела сквозь осевшую пыль серебряная статуя божества. Протяжный крик поднялся над толпой. Серапис сотворил чудо, чтобы спасти страну и свое изображение!
Не говоря ни слова, отец Вольфа вошел в дом и скоро вернулся с топором в руке. Медленно пошел он к храму среди боязливо расступавшегося народа. Его седые волосы и широкие плечи возвышались над толпой. Не поклонившись, прошел он мимо кивнувшего ему архиепископа, поднялся на возвышенность и достиг разрушенного святилища. Как по ровным ступеням, поднялся он по обломкам до груди статуи. Потом прикинул расстояние и поднял топор. Толпа рванулась, намереваясь помешать разрушению. Солдаты едва могли сохранить свои ряды, в двух местах завязывалась свалка…
