Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
В середине декабря во Францию вернулся освобожденный Монморанси. Король устроил ему теплый и торжественный прием. Коннетабль принял на себя двойные полномочия: ответственного как за вопросы ведения войн, так и за всю внешнюю политику – и держал все под своим строжайшим контролем.
Монморанси вновь обрел неограниченную власть. Желчный старик и красавица в весьма преклонных летах, как и прежде, в добрые времена, осыпали друг друга бесконечными ласками и руководили всеми действиями короля. Монморанси ознаменовал альянс с Дианой де Пуатье, подписав в канун Нового года брачный контракт своего сына Генриха де Дамвиля с внучкой герцогини Антуанеттой де Ла Марк, после чего дуумвират фаворита и фаворитки стал еще сплоченнее. При посредничестве коннетабля тонкий манипулятор Диана де Пуатье рассчитывала еще больше укрепить собственную власть над монархом и занять место арбитра меж двух основных сил, боровшихся за власть в Королевском совете.
То, что коннетабль вошел в такой фавор, вынудило осторожного и боязливого короля выяснить отношения со всемогущим и пользующимся любовью французов кланом Гизов, чтобы избежать в галереях Лувра и Сен-Жермена кровавых столкновений между двумя противоборствующими группировками.
Король дал согласие на брак Карла III Лотарингского, двоюродного племянника Меченого и кардинала, со своей одиннадцатилетней дочерью Клотильдой Французской, что невольно возвысило попавшее в опалу семейство.
Королева вновь надела маску смирения и покорности и ушла в тень. Все жаждущие реванша многочисленные сторонники Гизов стали группироваться вокруг Марии Стюарт и молодого дофина.
В феврале в Като-Камбрези возобновились переговоры. Официальным представителем Франции стал коннетабль Анн де Монморанси.
Уязвленное самолюбие воина-победителя не позволяло Меченому смириться с тем, что подписание договора перечеркнет результаты всех его блистательных побед. Франциск де Гиз, воспользовавшись отсутствием коннетабля, выступил на Королевском совете с просьбой послужить королю мечом:
– Сир, даже если бы вы тридцать лет только проигрывали, и то не потеряли бы того, что хотите разом отдать. Пустите меня в худший из городов, что намерены вернуть, и я с большей славой буду защищать его на крепостной стене, чем при этом невыгодном мире, который вы готовы заключить.
Почти все советники разделяли эти сожаления герцога, но от высказываний воздержались, ибо король был непоколебим и бесстрашно стоял на своем.
Быстро проведенные переговоры завершились позорным миром, подписанным в Като-Камбрези 2 апреля 1559 года. Свои высочайшие согласия начертали Елизавета Английская, Филипп II и герцог Савойский.
Вся страна была повергнута в скорбь подписанием этого договора.
Екатерина сильно опечалилась. «Мир заключен к великому несчастью прежде всего короля и всего королевства, – сокрушалась она, – ибо стал причиной утраты всех земель и завоеваний, достигнутых королем Франциском и самим Генрихом, которые были не так уж малы, коль составляли третью часть страны. Одним росчерком пера мой супруг отдал все итальянские земли, которые завоевывались в течение последних трех десятилетий. Заключение мира – дело рук коннетабля, но не менее верно и то, что у него ничего бы не получилось без помощи Дианы де Пуатье». Королева Франции оказалась вместе с Гизами в лагере, противостоявшем иностранным врагам, в лагере, чья борьба имела своей целью возвеличивание королевства, а не его падение и унижение. Екатерина была уверена, что политическая правда на ее стороне.
Даже Кале, результат победной кампании и щедрая компенсация тяжелых условий договора, не был передан Франции окончательно: он отдавался ей в концессию на восемь лет, после чего должен быть возвращен Англии.
Мирный договор также предполагал и возвращение северных земель королевства. Филипп II получал Мариенбург, Тионвиль, Ивуа, Дамвиль и Монтмеди.
И только Диана де Пуатье добилась в порядке исключения права сохранить за собой маркизат Кротоне, графство Казандзаро и еще несколько поместий в Неаполитанском королевстве. Фаворитка ничего не потеряла в результате этой войны, столь неудачно завершившейся для Франции.
Франция возвратилась на семьдесят лет назад, лишилась завоеваний и приобретений четырех царствований.
Маршал Бриссак, до глубины души потрясенный статьями договора, дал волю чувствам:
– О, несчастная Франция! К каким потерям и разорению позволила себя принудить ты, торжествовавшая над всеми другими народами Европы!
Но никакие сетования не воспрепятствовали маршалу подчиниться королевскому приказу о срочном выводе французских войск из Италии.
На улицах городов французы, не стесняясь в выражениях, открыто осуждали фаворитку, ибо многие были в отчаянии.
– Клянусь Богом! Неужели мы должны отдавать столько больших и прекрасных земель ради того, что находится у этой женщины между ног!
– Неужели эта старая и убогая шлюха должна обогащаться за наш счет?
– И зачем только она сорок лет хранила свое целомудрие, чтобы потерять его с таким ущербом для Франции?
– Да, видно у нее очень большое вместилище наслаждений для короля, если туда провалились столько городов и замков!
– Четырех капель чернил хватило, чтобы осквернить и пустить по ветру все наши великие прошлые победы!
Однако эти нападки и жалобы подданных, о которых доносили королю, не производили на Генриха никакого впечатления. Теперь все его мысли были сосредоточены на борьбе с ересью.
Избавившись от военных забот, Диана вместе с королем возобновила борьбу с протестантами, к которым была неизменно безжалостна. Оказавшись благодаря интригам одной из главных фигур в католической партии, точно так же как поэт Маро стал певцом Реформации, она уверовала, что выполняет Божественную миссию. Ее жестокость в борьбе с протестантами стала столь чудовищной, что возмутила всех порядочных людей, даже католиков. После подписания договора в Като-Камбрези она умело направила гнев короля на нескольких советников парижского парламента, открыто протестовавших против преследований и казней реформатов.
Уязвленный Генрих решил посетить заседание парламента, дабы самому судить о его умонастроениях. По прибытии он предоставил слово генеральному прокурору Бурдену.
Верный сторонник королевской фаворитки немедленно выступил с нападками на шестерых недостаточно верующих советников, среди которых был Анн дю Бур, в лице которого повелитель королевства не увидел ожидаемой покорности.
Мужественный дю Бур взял слово, искренне ратуя, будучи католиком, за милосердие к протестантам и резко осуждая массовые убийства во имя Господа. Движимый праведным гневом, он сказал в заключение:
– Несправедливо подвергать невинных людей наказаниям, от которых избавляют развратников.
Этот намек на связь Генриха II и Дианы де Пуатье произвел эффект все сметающего на своем пути вулканического извержения. Члены парламента застыли, оцепенев от страха, сжавшись на своих скамьях в ожидании королевского гнева.
Король покраснел, однако по выходе из зала отдал приказ начальнику стражи немедленно увести дю Бура в Бастилию.
Вскоре начался открытый судебный процесс. После первого же заседания Генрих II, который на сей раз не мог скрыть свою ярость, воскликнул, что желает своими глазами увидеть, как поджарят защитника еретиков. И несчастный Анн дю Бур был приговорен к сожжению на Гревской площади, а с ним заодно и пять его единомышленников.
К счастью, из-за подготовки к свадебным торжествам наказание было перенесено.
В охваченном лихорадочным возбуждением и тяжким кипением страстей городе начинались роскошные празднества. Примирение недавних врагов, французского и испанского королей, ознаменовали династические союзы, и сполохи костров сменились гимнами в честь Гименея.
Мирным договором предрешены были женитьба Филиппа II Испанского на Елизавете, старшей тринадцатилетней дочери короля Генриха II и Екатерины Медичи, а также герцога Савойского, триумфатора Сен-Кантена, на весьма ученой сестре короля Маргарите, которой уже исполнилось тридцать шесть лет, подруге королевы.
Герцог Савойский лично явился в Париж, тогда как испанский король прислал вместо себя прославленного герцога Альбу. Филипп II остался в Брюсселе. Он дал понять, что не король Испании должен ехать за своей женой, а ее саму должны доставить ему в королевство.
В день приезда испанцев в Париж Екатерина застала свою дочь в слезах. «Бедная Елизавета! – сердце Екатерины разрывалось от жалости. – Она еще совсем ребенок, поэтому и не осознает, какая честь оказана ей судьбой! Моя дочь станет королевой великой страны!»
– Мама, – прошептала Елизавета, увидев вошедшую королеву, – я не хочу ехать в Испанию! Я ненавижу короля Испании. Он такой старый!
