Юрий Вяземский - Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Приложение 3
Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.Поразморило меня, и на постель я прилег.Ставня одна лишь закрыта была, другая — открыта,Так что была полутень в комнате, словно в лесу, —Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатомИль когда ночь отошла, но не возник еще день.Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,В нем их опасливый стыд нужный находит приют.Тут Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,По белоснежным плечам пряди спадали волос.В спальню входила такой, по преданию, СемирамидаИли Лаида, любовь знавшая многих мужей…Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —Скромница из-за нее все же боролась со мной.Только сражалась, как те, кто своей не желает победы,Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.И показалась она перед взором моим обнаженной…Мне в безупречной красе тело явилось ее.Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!Как были груди полны — только б их страстно сжимать!Как был гладок живот под ее совершенною грудью!Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!Стоит ли перечислять?.. Всё было восторга достойно.Тело нагое ее я к своему прижимал…Прочее знает любой… Уснули усталые вместе…О, проходили бы так чаще полудни мои!Перевод С. Шервинского
Приложение 4
Иль не прекрасна она, эта женщина? Иль не изящна?Или всегда не влекла пылких желаний моих?Тщетно, однако, ее я держал, ослабевший, в объятьях,Вялого ложа любви грузом постыдным я был.Хоть и желал я ее, и она отвечала желаньям,Не было силы во мне, воля дремала моя.Шею, однако, мою она обнимала рукамиКости слоновой белей или фригийских снегов;Нежно дразнила меня сладострастным огнем поцелуев,Ласково стройным бедром льнула к бедру моему.Сколько мне ласковых слов говорила, звала«господином», —Все повторяла она, чем возбуждается страсть.Я же, как будто меня леденящей натерли цикутой,Был полужив, полумертв, мышцы утратили мощь.Вот и лежал я, как пень, как статуя, груз бесполезный, —Было бы трудно решить, тело я или же тень?Что мне от старости ждать (коль мне предназначенастарость),Если уж юность моя так изменяет себе?Ах! Я стыжусь своих лет: ведь я и мужчина и молод, —Но не мужчиной я был, не молодым в эту ночь…Встала с постели она, как жрица, идущая к храмуВесты, иль словно сестра, с братом расставшисьродным…Но ведь недавно совсем с белокурою Хлидой и Либой,Да и с блестящей Пито был я достоин себя,И, проводя блаженную ночь с прекрасной Коринной,Воле моей госпожи был я послушен во всем.Сникло ли тело мое, фессалийским отравлено ядом?Или же я ослабел от наговорной травы?Ведьма ли имя мое начертала на воске багряномИ проколола меня в самую печень иглой?От чародейства и хлеб становится лаком бесплодным,От ворожбы в родниках пересыхает вода;Падают гроздья с лозы и желуди с дуба, лишь толькоИх околдуют, и сам валится с дерева плод.Так почему ж ворожбе не лишать нас и мощи телесной?Вот, может быть, почему был я бессилен в ту ночь…И, разумеется, стыд… И он был помехою делу,Слабости жалкой моей был он причиной второй…А ведь какую красу я видел, к ней прикасался!Так лишь сорочке ее к телу дано приникать.От прикасанья к нему вновь юношей стал бы и Нестор,Стал бы, годам вопреки, юным и сильным Тифон…В ней подходило мне все, — подходящим не быллюбовник…Как же мне к просьбам теперь, к новым мольбамприбегать?Думаю, больше того: раскаялись боги, что далиМне обладать красотой, раз я их дар осрамил.Принятым быть у нее я мечтал — приняла, допустила;И целовать? — целовал; быть с нею рядом? — и был.Даже и случай помог… Но к чему мне держава без власти?Я, как заядлый скупец, распорядился добром.Так, окруженный водой, от жажды Тантал томитсяИ никогда не сорвет рядом висящих плодов…Так покидает лишь тот постель красавицы юной,Кто отправляется в храм перед богами предстать…Мне не дарила ль она поцелуев горячих и нежных?Тщетно!.. По-всякому страсть не возбуждала ль мою?А ведь и царственный дуб, и твердый алмаз, и бездушныйКамень могла бы она ласкою тронуть своей.Тронуть тем более могла б человека живого, мужчину…Я же, я не был живым, не был мужчиною с ней.Перед глухими зачем раздавалось бы Фемия пенье?Разве Фамира-слепца живопись может пленить?Сколько заранее себе обещал я утех потаенно,Сколько различных забав мне рисовала мечта!А между тем лежало мое полумертвое тело,На посрамление мне, розы вчерашней дряблей.Ныне же снова я бодр и здоров, не ко времени крепок,Снова на службу я рвусь, снова я требую дел.Что же постыдно тогда я поник, наихудший из смертныхВ деле любви? Почему сам был собой посрамлен?Вооруженный Амур, ты сделал меня безоружным,Ты же подвел и ее, — весь я сгорел со стыда!А ведь подруга моя и руки ко мне простирала,И поощряла любовь лаской искусной сама…Но, увидав, что мой пыл никаким не пробудишьискусствомИ что, свой долг позабыв, я лишь слабей становлюсь,Молвила: «Ты надо мной издеваешься? Против желаньяКто же велел тебе лезть, дурень, ко мне на постель?Иль тут пронзенная шерсть виновата колдуньи ээйской?Или же ты изнурен, видно, любовью с другой…».Миг — и, с постели скользнув в распоясанной легкойрубашке,Не постеснялась скорей прочь убежать босиком.А чтоб служанки прознать не могли про ее неудачу,Скрыть свой желая позор, дать приказала воды.Перевод С. Шервинского
Примечания
1
Евангелие от Марка 12:28-34
2
См. окончание в кн. «Великий Любовник».
3
Здесь и далее приведены переводы С.В. Шервинского «Любовных элегий» (Amores) Публия Овидия Назона.