Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский
– Мы у Дуная! Бог нас спас! – воскликнул Петрек, который прибежал к лежащему на земле Грегору и принёс кусок хлеба, где-то выпрошенный или выкраденный.
После долгого голода этот сухой хлеб показался самой вкусной едой. Грегор постепенно восстановил сознание. Они лежали среди мокрых зарослей, неподалёку был слышен шум реки.
Затем с берега её послышался стон. Испуганный Петрек вскочил и насторожил уши. Магистр также пытался подняться.
– Это человеческий голос! – воскликнул он. – Нужно идти на помощь.
Перепуганный слуга напрасно старался его задержать, чтобы не подвергал себя опасности и не выдал себя. Всё отчётливей доходящие стоны не дали выдержать Грегору, который, оттолкнув Петрка, шатающимся шагом отправился в за росли у реки.
Постоянно повторяющиеся стоны всё более слабеющим голосом вели его к себе. Раздвинув густые ветки, Грегор поглядел и остановился как вкопанный.
В кровавой луже лежал раненый человек в потёртой и рваной одежде, дрожа последними усилиями жизни.
Уже частью оцепенелое лицо, покрытое кровью, не позволяло разглядеть черт.
Грегор осторожно приблизился, опустился на колени и, склонившись над несчастным, крикнул от удивления и ужаса.
Он узнал в нём умирающего кардинала Цезарини.
Умирающий открыл глаза, поглядел и вытянул к нему руку, но та бессильно упала[3].
– Это вы? – воскликнул, заламывая руки, Грегор.
Слабым, едва слышным голосом Цезарини забормотал:
– Это я, помогите мне. Мы с Гуниады уехали после битвы… Я сидел в лодке, чтобы переправиться через Дунай… Перевозчик… моё золото… ударил меня веслом и бросил в воду.
У него уже не было сил говорить.
Грегор начал громко читать заупокойную молитву, которую Цезарини, двигая губами, казалось, повторял.
– Да простит вас Бог, – добавил он в конце, – потому что вы были виновником всех наших несчастий, а если король, герой наш, пал жертвой… А! Нет для вас прощения. Вы его убили!
Из груди кардинала вырвался слабый крик, скорее стон, и с ним вышло последнее дыхание.
Это были страшные дни, когда один за другим начали прибывать с поля боя несчастные выжившие, которым жизнь была почти не в радость, с такой болью несли воспоминание об ужасном поражении. Каждый приносил какую-нибудь новость, историю, слух, никто не мог рассказать ни что стало с королём, ни с теми рыцарями, которые исчезли вместе с ним.
Грегор из Санока лежал, поверженный болезнью, без желания жить… не смея подумать о возвращении в Польшу, и что бы он ответил бедной матери, которая спросила бы его: «Что сделал ты с моим сыном?»
В течение долгого времени и в Чехии, и в Польше обманывали себя какой-то надеждой, что королю удалось уйти и спасти жизнь, что вернётся.
Находились люди, которые говорили, что его там или в другом месте видели. Потом не скоро от турок пришла новость, что голову мученика за веру, отрезанную на поле боя, в триумфе бросили под ноги Амурату.
Из того прекрасного отряда польских юношей, которые его не покинули, никого не осталось. Погибли Амор и Гратус из Тарнова, Марцин и Станислав из Рожнова, двое сыновей Завиши Чёрного, и много, много других.
Из взятых в плен раненых поляков султан приказал выбрать двенадцать самых прекрасных, самых красивых, самых храбрых, чтобы угрозой смерти вынудить их отречься от Христа. Храбрые юноши знали, какая участь их ждёт. Поэтому они поклялись напасть на Амурата и убить его, а в переполохе постараться сбежать из Адрианополя. Находящемуся вместе с ними в узилище молодому булгару доверили эту тайну, а тот, спасая себя, выдал их. Их ждала смерть.
Они все заперлись в тюрьме и храбро самоубийством покончили с геройской рыцарской жизнью. Такая молодёжь была в то время в Польше.
Грегор из Санока не скоро нашёл храбрость вернуться на родину. Наконец тоска по ней, старые товарищи и приятели склонили его покинуть Венгрию и вновь приехать в Краков.
Первая часть его жизни завершилась, там вскоре ждала его кафедра архиепископа Львовского, которой, впрочем, посвятил остаток дней. Муж великого ума, редких по тем временам знаний, чрезвычайной самостоятельности суждений, он оставил после себя память одного из выдающихся людей той эпохи.
Память о Варненчике, герое, который не достигнув двадцати лет, приобрёл себе бессмертное имя рыцарским самоотречением за веру, почтил первый и самый крупный из польских поэтов виршем, которым мы закончим это историческое воспоминание:
Он пал во вражеской крови,
Его жертвенные кости среди турецкой земли,
Их не положили в отцовскую могилу.
Могила его – Европа, памятник – снежные Балканы.
Надпись: Вечная память среди христиан.
Дрезден. 1882.
Примечания
1
«Жизнь Грегора из Санока» Каллимах.
2
Основой служит собственный рассказ Коттанерин.
3
Эта сцена из жизни Григория из Санока была рассказана Каллимахом.
