Избранник вечности - Анатолий Гаврилович Ильяхов
Александр расчувствовался, услышав вожака. Повернулся к Гефестиону.
— Они безвинно пострадали от Дария. Предложи местность, пригодную для поселения, где угодно им. Пусть каждому выделят по наделу земли, какой даём своим ветеранам. Пусть пользуются пожизненно и без налогов.
Александр призвал казначея, поручил выдать по три тысячи медных драхм, ещё по пять одежд, по две упряжки волов, по пятьдесят овец и притом по пятьдесят медимнов* пшеницы. На первый случай!
Дальнейший путь царский отряд продолжил в молчании. Всадники подстёгивали коней, чтобы бежали быстрее. Пехотинцы ускорили шаг, разогревая в своих душах ненависть к Дарию.
* * *
На виду Персеполя Александр остановил войско, чтобы сообщить свою волю. Привстав коленями на круп коня, провозгласил:
— Друзья, мои храбрые воины! В тяжелейших сражениях с персами вы дошли до сердца царства Персидского, гнезда с ядовитыми змеями. Отсюда персидские цари направлялись с армиями в Элладу, грабили наши города, убивали эллинов, делали их рабами. Вот он — Персеполь! Теперь он ваш! Войдите в него, владейте им!
Восторженные крики воинов подтвердили их желание. Лучшего подарка нельзя ожидать от своего полководца. Обычно он ограничивал в грабежах и насилии в городах, переходящих под его власть, пресекал неоправданные проявления жестокости к мирному населению. А с Персеполем поступал иначе…
* * *
Штурмовать город не пришлось, защитники спешно оставили его. Судя по всему, Дарий ещё надеялся на лучшие для него времена; передал из Хагматана начальнику гарнизона, чтобы уходил и не жёг дома, тем более царский дворец.
При входе в город Александр увидел каменную статую Ксеркса, сброшенную с постамента воинами передового отряда. Он с насмешкой «обратился» к поверженной статуе:
— Ксеркс, что я вижу? Ты валяешься в пыли, как мёртвая бешеная собака! Мои боги наказывают тебя за святотатство в Элладе! Как же поступить с тобой — оставить лежать у моих ног или, оценив твою доблесть и душевное благородство, поднять на пьедестал?
Гетайры поддержали шутку, смеялись. Он поспешил дальше, размышляя о превратности царской судьбы и эфемерности власти…
Дворец Ахеменидов, приподнятый на каменной террасе, поразил гигантскими размерами и величественностью сооружений. Он словно плыл над городом, утверждая власть царей-небожителей…
К главному входу вела каменная лестница, украшенная рельефами с изображениями схватки льва с быком. Лестница выглядели необычно, её конструкции не составлялись из балок и ступеней, а вытесаны вместе с парапетом из цельных каменных глыб. По стенам дворцового комплекса, облицованным глазурованными плитками белого и бирюзового цвета, возвышались сторожевые башни.
Гефестион посоветовал Александру занять помещения дворца. Тот со смехом отказался:
— Я подожду, пока из него не выветрится дух беглеца Дария. Но посмотреть, как он жил, не откажусь.
Сопровождал его пожилой дворецкий Дария, показал тронный зал, вместительный, с сотней колонн, поддерживающих высокий потолок из цельных стволов кедрового дерева. В дни торжеств в нём собирались до десяти тысяч человек. Колонны деревянные, оштукатуренные и ярко расписаны косым спиральным узором; каменные, опиравшиеся на постамент с лиственным орнаментом. Капители несли на себе балки в виде львиных и бычьих полуфигур. На стенах каменные рельефы с изображением персонажей придворной жизни. Двери и многие детали зала с бронзовыми пластинами и розеттами*, изображениями грифонов. Всё вызывающе ослепляло роскошью, отчего Александр воскликнул:
— Я только сейчас понял, что значит быть царём персов!
* * *
Александру необходимо решать, как поступить с Персеполем, центром власти персидских царей. Оставить его для себя, не трогать, чтобы устроить свою столицу, или отдать на растерзание македонскому воинству? Если оставить город нетронутым, он может возродиться, как символ могущества Персии над Элладой. Или станет центром восстаний и смут сторонников беглого правителя. Нет, нужно наказать «Город персов», разрушить до основания, хотя такое решение затруднит признание Александра персами как законного наследника престола Ахеменидов…
Богатейший из городов Персии постигла участь разорения и гибели. Македоняне и греки, привыкшие к суровой простоте эллинских храмов и бытовых строений, не готовы восхищаться азиатской красотой, тем более, безумной роскошью зданий и жилищ, переполненных богатствами и ценными вещами, награбленных персами в предыдущих войнах. Македоняне врывались в дома персепольцев, убивали всех, кто пытался защищаться от насилия — походя, по суровому праву завоевателей. Растаскивали дорогую утварь, одежды, разукрашенные пурпуром и золотыми узорами, украшения и прочие ценности. Уводили силой молодых женщин и, невзирая на знатность и родовитость, превращали в наложниц и рабынь. Не желая такой участи, многие жители поджигали свои дома и в них оставались, в огне, принимая мученическую смерть.
Через три дня подобных безумств улицы города походили на заброшенный сад, плоды которого валялись на земле трупами, облепленными сонмищами мух и крыс… По канавам текли кровавые потоки…
Походные палатки македонских и греческих воинов вздулись от громоздких мешков с добычей. В обозе тысячами толпились новые рабы. Царь, как обещал, не остановил насилия, позволил воинам насытиться убийствами, забирать всё, что попадалось под руку. Происходили случаи, когда боевые товарищи в споре за ценную вещь или пленницу дрались с остервенением или бились оружием насмерть. Или, поддавшись злобе к сопернику, отрубали руки, кто хватался за спорные вещи, или, ища мира, разрубали мечом драгоценные вещи, чтобы каждому досталось по доле…
В тот момент, когда обезумевшее от свободы действий войско расправлялось с городом и его жителями, седовласый Парменион не сдержался, высказал царю с опасливой осторожностью:
— Хорошо, что ты не отказываешь воинам в возмездии, отнимая у врага богатство как почётную награду. Но я, старший твой товарищ, друг отца, обязан спросить, зачем позволяешь разорять своё же имущество? Оно принадлежит тебе, как весь город вместе с домами и дворцами. Подумай, нужно ли убивать зазря мирных людей, твоих подданных, даже если они персы? Ведь они могли стать твоими рабами, трудиться на Македонию? Прекрати разрушения и все ужасы, и тогда тебя правильно поймут — и свои и чужие, враги!
Парменион посмотрел на царя и увидел злые глаза.
— Не лезь не в свои дела, Парменион! — закричал он. Я наказываю персов за порушенные святыни Эллады!
Парменион, зная себя и царя, не уступал:
— Если разорение Персеполя продолжится, он исчезнет, и тогда народы, кто ещё думает, быть ли ему под твоей властью, не поверят тебе. Неужели этому замечательному дворцу уготована такая
