Михаил Попов - Тьма египетская
Конные разъезды гиксосов и перегоняли, и попадались навстречу, вообще их было много больше, чем в обычное время. Так, по крайней мере, казалось Мериптаху. Унылый грохот висел не стихая над долиной, едва начинал съёживаться один барабан, проявлялся на границе слуха другой. Всадники не просто носились туда-обратно, они, несомненно, что-то высматривали. Иногда требовали у Небамона его папирус, кривились на печать Птаха, без особого азарта осматривали поклажу. Заново превращённый в негра Мериптах сидел на корточках в сторонке, радуясь, что осыпающаяся белая пыль делает достовернее его черноту.
Опасны были не только конники. Во время полуденного отдыха в крохотной деревеньке подле небольшого колодца оказался рядом со становищем Мериптаха один купец вместе со своим небольшим караваном, из двадцати, примерно, ослов с тюками. Рассмотрев в людях Небамона организованную силу (хотя всё вооружение их было — одни палки), он решил напроситься в спутники. Впереди было несколько опасных мест, где можно было натолкнуться на ливийских разбойников. Он предлагал неплохие деньги за право пользоваться покровительством важного господина. Небамон резко отказал. Он не нуждается ни в спутниках, ни в их деньгах. Этот купец, как и все купцы, был неимоверно прилипчив — суть его ремесла в том, чтобы не слышать отказа. Ему нужно было склонить Небамона хоть к какой-нибудь сделке, пусть даже бессмысленной. Не хотите путешествовать вместе, так хотя бы продайте что-нибудь, хотя бы вот этого негритёнка. Ему для услуг и для беготни по делам, не требующим знания грамоты, весьма был нужен молодой чернокожий парень, на ходу придумывал разгорячённый торгаш.
— Нет!
— Полторы цены.
— Нет!
Мериптах встал с корточек и отошёл в сторону, прячась за ствол сухого дерева. Глаза наблюдательного купца аж загорелись. Этот чернокожий, конечно, чернокож, но за сто локтей видно, что он не простой негр. Ни у кого во всём Танисе нет такого.
— Три цены!
Небамон положил ладонь на рукоять своего короткого меча.
— Три цены, три!
Как же можно отказываться? Это подозрительно!
Меч Небамона до половины выполз из ножен, но тут же был послан обратно. Из-за камышовых хижин, обмазанных глиной, показались два спешенных гиксоса. Они только что оставили своих лошадей местному кузнецу и, видимо, осматривались, что тут к чему. Среди белого, выжженного безмолвия они сразу обратили внимание на довольно шумную сцену в редкой тени сикоморов. Хранители порядка, они и размахивание руками и удивлённые вскрики, что производил купец, расценили как беспорядок. И двинулись к месту мелкого события.
— Почему ты не хочешь отдать его за такую цену? Он что, твой сын? — продолжал бунтовать купец.
Оскорблённый в своих лучших коммерческих чувствах, он привёл заведомо невероятную причину. Он готов был напрочь рассориться с этим заносчивым храмовым писцом-солдатом. Именно за такого он принял Небамона, расценивая его повадку и вид. Но тут увидел подползшую справа тень с характерными выступами на голове, перешёл с крика на писк и, опадая всем телом, обернулся.
Первый гиксос, совсем ещё молодой мужчина, спросил, оглаживая округлый, мягкий подбородок, в чём дело. Вы го вор его был отвратителен, но смысл слов был отчётлив. Купец, чувствуя, что сейчас именно он объект неудовольствия власти, не поскупился на объяснения. Он, мол, хочет купить мальчика, даёт хорошие деньги, а этот господин не продаёт и не хочет растолковать почему.
— Хорошие деньги? Покажи.
Конечно же трясущиеся пальцы, кошель с монетами. Вот эти дебены он готов отдать за мальчишку. Вот эти и ещё эти четыре. Монеты подпрыгнули на ладони, большой, как подушка домашней собачки.
— Хороший раб? Покажи.
Бежать было некуда. Там, где обрывалась бессильная древесная тень, начиналось открытое место, на многие сотни локтей во все стороны. Купец подбежал к сухому дереву и подтащил вяло упирающегося Мериптаха к месту разбирательства.
— Негр? — сказал молодой гиксос с непонятной интонацией, то ли утверждая, то ли спрашивая.
На свету Мериптах выглядел странно. Вычерненная умелым человеком кожа смотрелась достоверно, но вот черты лица вызывали удивление. У обыкновенного негритёнка не могло быть такого носа и таких губ. И глаз тоже. Это были совершенно египетские глаза. Да, если присмотреться, мальчик действительно был особенный и стоил денег, предлагаемых за него, и стоил нервной торговли.
Воины порядка обменялись несколькими фразами на своём варварском языке. Молодой, бывший одновременно и старшим, высыпал купцовы монеты за пазуху вонючей куртки и поманил толстым пальцем Мериптаха за собой. Вердикт надо было понимать так — в спорной ситуации всё достаётся казне. Так вершился суд повсюду на землях, подвластных Аварису, и подвергшиеся ему должны были радоваться тому, что отделались только тем, чем отделались.
Небамон, проведший всё разбирательство в некоем окаменении, поднял руку и хрипло бросил вслед воинам:
— Это мой сын!
Молодой гиксос обернулся, явно заинтересованный. Посмотрел внимательно на конфискованного мальчика, потом на Небамона.
— Сын?!
Полководец Птаха кивнул с мрачной сдержанностью. При желании даже стыд можно было разглядеть в этом движении. Гиксос и разглядел. Округлое лицо его разъехалось в довольной улыбке. Смысл радости объяснить было просто. Простые воины Авариса, жители лошадиных спин, знали, с каким презрением относится к ним египетское население, не говоря уж об аристократии. Называет нечистыми, прокажёнными, шакальей кожей. Отдельная, специальная часть презрения основана на том, что обитатели гарнизонов вынуждены для удовлетворения обычных мужских потребностей спать с самыми дешёвыми шлюхами, поставляемыми именно чёрным племенем. Ритуальные блудницы, даже из храма Мина, отказываются делить ложе с вонючими всадниками. Узаконить же изнасилование мужних жён и законных дочерей Аварис не мог, ибо это убиение всякого порядка.
А тут выясняется, что довольно знатный на вид господин, поставленный над целой процессией, держащий в руках трость с дорогим набалдашником и свитки с храмовыми печатями, стоящий в позе привыкшего командовать, признается, что у него есть сын от чёрной наложницы. Это, кстати, сразу же объясняет и странный облик чернокожего мальчика — благородная египетская кровь играет под шкурой грязного дикаря.
Оба спешенных гиксоса одновременно поняли комизм ситуации и бешено расхохотались. Египетский аристократ пал ниже простого всадника шаззу. Он не просто спал с негритянкой, он не просто дождался от неё потомства, он вслух объявил об этом. Что скажут его подчинённые? Сердце всадников полностью удовлетворено видом униженного пешехода.
Молодой гиксос взял за шею Мериптаха и толкнул в объятия к его опозоренному, но счастливому отцу.
Вечером того же дня Небамон резко свернул в сторону от «большой пыли», ему более не хотелось подобных испытаний. Некоторое время двигались точно на восток, оставляя за спиной красный диск, садящийся на тупые острия горной ограды. Ночевали в сыром, душном ивняке, постукивая палками по столам деревьев, чтобы отпугнуть змей. Жарили пойманных по дороге водяных поросят.
Отец!
Понятно, что Небамон воспользовался подсказкой купца, чтобы сбить с толку безлошадных гиксосов, но от слова этого пошла неприятная рябь по душе мальчика. Что-то мучитель но забрезжило в мутноватых глубинах.
На рассвете повернули к югу. И Мериптах окончательно отказался от попыток самостоятельно сообразить — куда они всё же направляются. Край низкорослого ивняка и заброшенных дамб тянулся бесконечно. Впереди бежали два местных крестьянина на худых, как ивовые ветки, ногах — проводники. Во время привалов они сидели в сторонке и грызли побеги лотоса. Когда им дали по куску вяленого мяса, они униженно благодарили. День опять уже клонился к концу, когда стало заметно, что проводники ведут себя не совсем обычно, они начали метаться вправо-влево, тихо переговариваться. Заблудились? Ищут удобное место для ночлега? Оказалось, ни то ни другое. Они искали скрытую в зарослях пристань. Скрытую так хорошо, что даже им мудрено было на неё выйти сразу.
Когда-то пристань была обустроена очень хорошо, выложена камнем и могла принять одновременно, наверное, до десятка кораблей с зерном, теперь это был небольшой пятачок на берегу, со всех сторон сдавленный натиском ивовых кустов. К вбитым в расщелины меж каменными плитами швартовочным кольям было привязано всего три чахлых рыбацких лодки. Увидев незнакомых людей, хозяева собирались было удрать, бросив на берегу свой лоснящийся улов, но не успели. Даже будучи безоружными, люди Небамона, с помощью одного лишь умения действовать слаженно, всё пресекли и всем овладели. Дрожащие рыбаки пали ниц перед господином с жезлом храмового писца в руках. Они выразили свою полную покорность и готовность служить, радуясь тому, что их не только не убивают, но даже и не бьют.
