Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
– Верующие мы, а как же, – в унисон закивали те.
Икон на стенах не было, только цветная литография в рамке. На ней седой старик кормил из рук косолапого зверя.
– Чудной старикан, – усмехнулся Борька. – Его же медведь сейчас самого съест. Или это цирковой дрессировщик на пенсии? – Он принялся учить старух, но не грамоте, а основополагающей советской идее: – Бога, бабушки, не существует. Нету его и никогда не было. Наука это давно доказала. Если бы вы были грамотные, тоже знали бы про это. Религия – пережиток эпохи угнетения человека человеком. В Советском Союзе угнетение отменено, поэтому и Бог не нужен, потому что нет класса эксплуататоров.
Заборовский не утерпел, сам налил чаю себе и приятелю. Мальчишки захрумкали сушками, а Борька обильно черпал ложкой варенье. На его сентенции старухи взволнованно восклицали:
– И Богородицы нет?
– Нет!
– И святых апостолов нету?
– Нету. А кто это?
– Ученики Христа, – тихо проговорил Миша, пихнув Борьку в бок.
– Не было никакого Христа! – несло Заборовского. – Это вымышленный персонаж.
– И Пилата не было? – изумлялись старухи.
– А кто это?
– Который Христа судил, – конфузливо пробубнил Михаил, отложив недогрызенную сушку.
– И святых угодников нет, Николушки, Серафимушки? – тужили бабки.
– Да что вы, бабушки, такие непонятливые. Говорят же вам – никого нет! Это все люди понавыдумывали.
– А земелька-то есть? – спросила та из старух, что повыше.
– Есть, – моргнул непонимающе Борька.
– И дождики ее поливают?
– Поливают.
– И хлебушек родится? И всякий иной плод для прокормления?
– Ну.
– И люди детишек рожают?
– Это вы куда, бабушка, гнете? – нахмурился Борька.
– Рожают, – за него ответил Аристархов.
– Ну слава Тебе, Боже! – сказала старуха. – Пока еще не отменила советская власть милости Божьи. А как совсем отменит, тогда война по всей земле пойдет, мира не станет.
– Да что вы, бабушки, – возмутился Заборовский. – Я вам про Фому, а вы мне про Ерему!
– Фома, соколик, в Христа веровал, а про Ерему мы не знаем, кто таков.
– А кто Фома? – сбился с толку Борька.
– Апостол, – вполголоса подсказал смущенный всем разговором Мишка.
– Товарищ-то твой пообразованнее, – заулыбались старухи. – Молчун только.
– Да нет, мы в одном классе учимся, – недовольно сказал Заборовский. – У него отец попом был.
Миша тотчас наступил ему на ногу.
– Погиб батюшка-то? – стали жалеть сироту церковницы. – Или сам преставился?
Борька не дал приятелю ответить.
– Так что мы, бабушки, Бога вашего не боимся. Он нам ничего сделать не может. Нету его потому что. Так, Мишка?
– Так, – глядя в сторону, выдавил Аристархов. – Ну ладно, хватит болтать, идем, – потянул он из-за стола Заборовского.
Тут за спинами у них раздался другой голос:
– А что это за глупыши-агитаторы у нас в гостях?
Третья квартирантка в доме, неслышно вошедшая с улицы, одетая в пальто и все тот же темный платок, оказалась женщиной помоложе, с суровыми чертами лица.
– Мы не глупыши! – вскинулся Борька, подскочив со стула. – Мы от комсомольской ячейки школы! Грамоте обучаем, темноту просвещаем.
– Ясно, – усмехнулась женщина. Она прошла в комнату и сбросила на диван пальто. – А на какого это Комсу вы молитесь, комсомольцы?
Борька был в замешательстве.
– Не там темноту ищете. Наталья, ты им про свои университетские курсы рассказала? А ты, Катерина, поведала пылким юношам, как помогала мужу с опытами в лаборатории, пока он от голода в Гражданскую войну не погиб, а потом учила в школе таких же оболтусов?
– Ну что ты, Еленушка, ребята славные, – заступились за них старушки. – Им начальство велело, они не по своей воле.
– Глупые телята из племени Сталина, – продолжала та усмехаться. Она окинула взглядом Мишу. – А ты, кажется, сынок отца Алексея Аристархова?
– Нет. – Парень отвел глаза. – Вы ошиблись.
Вдруг проснулись настенные часы. Вслед за медным ударом с шорохом выдвинулась кукушка и повестила три часа дня. Гости пятились к выходу. Одна из старух бросилась провожать, насовала им в карманы сушек.
– Еще приходите, соколики, варенья в этом году много наварили, и от прошлого года осталось. А на Еленушку не сердитесь, она у нас строгая. Раньше, когда красные с белыми воевали, она в ЧК работала…
На улице они едва опомнились, когда скорым ходом проделали шагов двести или триста.
– Слышал? Чекистка! – Заборовский был огорошен.
– Это монахини, – возразил Аристархов.
– Какие еще монахини? – опешил Борька.
– Дивеевские, наверное. Тот старичок на картинке – Серафим Саровский, святой покровитель дивеевских.
– Ну все, крышка нам! – волновался Заборовский. – Эта чекистка нас заложит, что мы не грамоте старух учили, а чаи с монашками распивали.
– Так она тоже монашка.
– Ну и что! Чекисты бывшими не бывают. Ох и влипли мы, Мишка! – Борька решительно выбросил в глубокую лужу церковные сушки.
– Ничего не влипли. – Аристархов, напротив, успокоился и взялся грызть угощение. – Пиши в отчет: учиться грамоте отказались под предлогом слабоумия.
Пока Борька переживал, он задумался:
– Интересно, как она из чекисток монашкой сделалась?
– Да как! Заслали ее разлагать церковниц, а она сама от них разложилась. Подальше от этих старух и попов держаться надо, вот что! Ты, Мишка, правильно сделал, что ушел от своих…
Дождь все накрапывал и усиливался. Успевшие обсохнуть в доме у монахинь, ликбезовцы подошли к следующему адресу из списка совсем мокрые, как вылизанные кошкой котята.
15
Накануне праздника 7 ноября, двадцатилетия Октябрьской революции и советской власти, Морозов уехал на попутной подводе в село к братьям. Ночевал у них же и все утро провалялся с литературным журналом, несмотря на строгий наказ начальства явиться к десяти часам на демонстрацию. Читал седьмую часть «Тихого Дона». Подлавливал себя на мысли: как-то знаменитый писатель выведет в конце торжество советской справедливости и наступившей счастливой жизни? Будет едва ли честно, да по-другому теперь и нельзя, придется яркому таланту вертеться ужом на сковородке, подлаживаясь под передовицы «Правды».
Обедали втроем. К вареной картохе и квашеной капусте братья выставили полчетверть самогона. Гришка и Демка закладывали уже по-взрослому, всерьез: иными радостями жизнь не баловала. Старший Морозов назидать не пытался. Не было у него опыта таежной ссылки, где голод и труд изнуряли до смерти, а значит, и научить младших братьев он ничему не мог. Гришке по весне быть призванным в Красную армию – там отучат.
На сельском митинге в честь Октября братьям доверили держать портреты вождей. Теперь портреты стояли в избе, палками-рукоятями кверху. Вернуть их в сельсовет не смогли, все было закрыто: новый председатель сразу после митинга умчался в город, а секретарь Тараскин ушел пьянствовать. Гришка заметил оплошность и, вставши из-за стола, перевернул портреты.
– Нехорошо. Мало ли кто зайдет, увидит… Что-то товарищ Молотов запачкался. – Он обмахнул
