Александр Золототрубов - Опальный адмирал
Пока корабли шли через океан в Мурманск, Кузнецов не находил себе места: как бы в походе чего-нибудь не случилось. Почти четыре недели плыли корабли, и 24 августа, пройдя две тысячи миль, они вошли в Кольский залив и встали на якоря, потеряв лишь подводную лодку «В-1» Героя Советского Союза Фисановича…
Но это произойдет позже, а сейчас нарком сказал адмиралу Головко, что как только корабли придут на Северный флот, будет создана эскадра.
— Ты, Арсений Григорьевич, давно о ней мечтаешь, я-то знаю, — улыбнулся Николай Герасимович. — Кого мы назначим ее командующим?
— Ясное дело кого — Фокина, — безапелляционно заявил Головко. — Очень знающий моряк. Я уже не говорю о его святой приверженности к морской службе.
— Фокина я тоже знаю давно, нигде он с якоря не срывался… Командующий эскадрой — должность адмиральская. Буду докладывать о Фокине Верховному…
Едва они вышли из штаба, как нарком сказал:
— Я хотел бы посмотреть базу торпедных катеров.
Тускло светило солнце, над бухтой островками проплывали черные тучи. Казалось, вот-вот пойдет снег.
— Как идет дело у Кузьмина? — спросил Кузнецов.
— Башковитый комбриг. Новую базу торпедных катеров уже почти оборудовали…
Катер ошвартовался у пирса, и нарком сошел на берег, следом за ним — комфлот. Здесь их встретил комбриг капитан 1-го ранга Кузьмин.
— Ну, здравствуй, тихоокеанец! — Кузнецов пожал ему руку. — Что, уже привык к Северу и тебя можно назвать помором?
— Привыкаю, товарищ нарком, — улыбнулся Кузьмин.
— Ну что ж, давай посмотрим корабли, поговорим с командирами…
Увидев около двадцати торпедных катеров, стоявших борт к борту у причала, нарком хмуро сдвинул брови.
— Ну ты даешь, Александр Васильевич! — выругался он. — Что же это такое? Совсем не думаешь о противнике. Зачем собрал все катера у одного причала? Налетят «юнкерсы» — и всем твоим катерам погибель от одной бомбы! — И суровым тоном добавил: — Рассредоточить!..
Это было единственное замечание наркома, в основном бригадой он остался доволен, о чем сказал адмиралу Головко, когда они вернулись на флагманский командный пункт, оборудованный в высокой скале у самого моря.
— Ну, говори, что тебя волнует. — Николай Герасимович сел рядом и закурил.
— Есть у меня потери… — неохотно произнес комфлот.
— Какие еще потери?
— Одного командира подводной лодки нам пришлось расстрелять за трусость, — ответил Головко. — Я доносил вам об этом печальном случае в своем рапорте. И хотя уже немало времени прошло с тех пор, этот случай все еще саднит мне душу…
— А ты думаешь, я тогда не переживал? — вскинул голову нарком. — Но война есть война, и каждый из нас должен добросовестно исполнять свой воинский долг. Честь не позволяет нам поступать по-другому.
Помолчали. Потом нарком сказал:
— Вы говорили мне, что еще в январе — феврале перешли к более сложным формам борьбы на вражеских коммуникациях. Нельзя ли узнать подробнее?
Головко улыбнулся, но тут же его лицо стало суровым и выразительным.
— В чем суть таких операций? — спросил комфлот и сам же пояснил: — Наносить разнородными силами флота мощные удары по портам погрузки и разгрузки судов и конвоям противника, бить по конвою на всем пути его следования в конкретный отрезок времени. Кто это делает? Подводные лодки, самолеты, торпедные катера, эсминцы. Первую такую операцию, «РВ-1», что означает «разгром врага», мы провели в феврале.
— И каков результат?
— Потоплено пять транспортов, два больших танкера, повреждены транспорт и сторожевой корабль противника. По портам Киркенеса и Линахамари, по аэродромам Хебукен и Луостари были нанесены бомбовые удары.
— Сколько подводных лодок участвовало в операции?
— Девять, — ответил Головко. — Подводная лодка «С-56» капитана 2-го ранга Щедрина первой добилась успеха: у мыса Слетнес торпедировала транспорт, также навела на конвой соседнюю лодку «С-102», которая вскоре пустила на дно паром «Скагеррак»… Словом, несмотря на некоторые издержки, — подчеркнул комфлот, — первый блин не был комом. Потом мы провели еще две подобных операции, и тоже успешно.
— Значит, основа успеха таких операций — непрерывность разведки? — уточнил Кузнецов.
— И не только это, — возразил Головко. — Я бы еще отметил, как важны согласованные действия разнородных сил в поиске и атаке конвоя, иначе успеха не добиться. — Комфлот сделал паузу. — Конечно, не все еще отлажено, бывают сбои, и тогда приходится что-то терять. Но это уже не сорок первый год, самые горькие дни в моей жизни, — признался Арсений Григорьевич. — Немцы наступали вдоль дороги Печенга — Мурманск, они вышли в район Западная Лица. Тогда-то мы и получили вашу директиву, Николай Герасимович. Вы потребовали войти в Мотовский залив и до последнего момента оказывать поддержку армии, при любом положении на сухопутном фронте оставаться в Полярном, защищая этот пункт до последней, крайней возможности. — Головко передохнул. — Да, хлебнули мы в сорок первом лиха. А почему? Немцы хорошо подготовились к войне, а мы… — Он резко махнул рукой.
Это задело Кузнецова, и он спросил:
— Ты что же, считаешь, что мы не готовились к войне? — И, не дождавшись ответа, горячо продолжил: — Нет, дружище, мы готовились к ней, но не все у нас было гладко. Не все!.. Война с финнами вскрыла такие недостатки в боевой деятельности Красной Армии, что Сталин не на шутку встревожился. Руководство ВМФ тоже сделало из всего этого надлежащий вывод. Вместе с Генштабом мы разработали директиву, которую я подписал четырнадцатого октября сорокового года. Помнишь, о чем шла речь в директиве?
— Еще бы! — воскликнул комфлот. — Говорилось об оперативном плане.
— Вот-вот, о плане… — подхватил нарком. — Я приказал оперативные планы флотов составить из расчета, что вероятным противником будет Германия в союзе с Италией, Румынией и Болгарией. Позже к ним мы добавили Венгрию и Финляндию. В марте сорок первого, — воодушевленно продолжал Николай Герасимович, — вы получили еще одну директиву Главморштаба, которая предписывала приглашать на флотские учения армейских руководителей, а командованию штабов и соединений флотов и флотилий — участвовать в оперативных играх, проводимых в приморских округах.
— Поздновато Главморштаб издал эту директиву, — возразил Головко. — На флотах не успели ее отработать, так что во время войны пришлось срочно находить методы и формы взаимодействия флота с сухопутными частями.
— Нет, не могу принять твоего упрека, Арсений Григорьевич! — жестко произнес нарком. — Ты, надеюсь, не забыл, как в декабре сорокового года в Москве проходили сборы командующих флотами и флотилиями? На сборах шла речь о характере современной войны и операций на море. Подчеркивалось, что побеждает тот, кто не боится нарушить старую доктрину, отойти от классических примеров, от шаблона. Даже и теперь не все командиры отреклись от шаблона. Что, станешь спорить?
— Факт, не все, — согласился Головко. — Возьмем тех же подводников. Один командир, скажем, Лунин может нанести удар и по линкору, как это было с «Тирпицем», а другой не в силах атаковать даже самоходную баржу. Сам же я на декабрьских сборах почерпнул немало полезного, — продолжал Арсений Григорьевич. — Что же касается вашей заключительной оценки состояния дел в Военно-морском флоте, то она меня поразила.
— Чем же? — усмехнулся Николай Герасимович.
— Вы жестко и открыто говорили о недостатках на флотах и флотилиях, до вас никто так не говорил. Оперативно-тактическая подготовка командного состава плохая, число аварий и катастроф на кораблях и в авиации весьма большое, учения проводятся в упрощенных условиях… Я сидел рядом с Октябрьским и видел, как он качал головой. Спрашиваю: «Что тебя удивило, Филипп Сергеевич?» А он шепчет, мол, куда это годится, нарком избивает себя.
— Так ведь все, о чем я говорил, было на флотах! — возвысил голос Николай Герасимович. — И я не мог молчать. У тебя, Арсений Григорьевич, разве не было в то время ЧП на флоте? И подводные лодки терпели аварии, и корабли садились на мель. Потому-то в своем приказе я потребовал от военных советов флотов и флотилий разработать организацию и порядок проведения боевой подготовки, а с повышением оперативной готовности — перестраивать подготовку сил с учетом сложившейся обстановки.
— Не стану кривить душой, но этот пункт вашего приказа, Николай Герасимович, Военный совет флота оценил весьма высоко, а в преддверии войны он сыграл важную роль в переводе сил флота на оперативную готовность номер один.
— Нелегко мне пришлось на этих декабрьских сборах, — грустно продолжал нарком. — Кое-кто с трибуны бросал упреки в «буржуазном перерождении отдельных командиров», о том, что личный состав кораблей и частей засорен «чуждыми элементами»…
