Елена Холмогорова - Вице-император (Лорис-Меликов)
Средства, образовавшиеся за счет ликвидации III Отделения, Лорис-Меликов направил на содержание губернаторов. Удивительное дело – представители верховной власти в провинции получали весьма скромное жалованье. А ведь слаб человек, хоть и губернатор, даже генерал-губернатор. Иные воспринимали свое назначение на губернаторство, как при блаженной памяти Алексее Михайловиче воеводство – не столько на управление краем, сколько на кормление. До Петербурга доходили слухи о том, что очень уж на руку нечист губернатор Казани Скарятин, говорили о распродаже частным лицам из высших чиновничьих кругов по смехотворным ценам казенных земель при Оренбургском генерал-губернаторе Крыжановском… Так что рано, рано радовались господа губернаторы. Лорис-Меликов решил приступить к сенаторским ревизиям.
Дело это на Руси не новое. Очень ревизиями увлекался Николай Первый. Посланные им сенаторы как смерч проносились по губерниям, сметая уличенных во взяточничестве и казнокрадстве начальников. Смерч уносился, все успокаивалось и оставалось по-прежнему. Да ведь и начальство провинциальное не лыком шито: не каждого и уличишь.
Ревизии, затеянные Лорис-Меликовым, были совсем иного рода. Он задал целую программу исследования положения дел на местах по всем важнейшим вопросам государственного управления и народной жизни. Из числа сенаторов были избраны самые дельные, самые толковые люди. Двое из них – Иван Иванович Шамшин и Михаил Евграфович Ковалевский прекрасно проявили себя в работе Верховной распорядительной комиссии. Государственный секретарь, помощник великого князя Константина Николаевича в Государственном совете Егор Абрамович Перетц в дневнике своем за 15 декабря 1880 года рассказал такой эпизод. Ковалевского решили назначить членом Государственного совета и, прежде чем представлять его государю, сочли необходимым договориться с министром внутренних дел.
«Когда Лорис услышат, что Ковалевского предполагается назначить членом Государственного Совета, он вскочил со своего кресла и бросился меня обнимать.
– Ну, спасибо вам, – сказал он. – Как я рад за Михаила Евграфовича. Вот будет настоящий член Государственного Совета! Прелесть, а не человек. Да вы его хорошенько еще не знаете. Я изучил его близко в Верховной распорядительной комиссии. Когда все другие поддакивают или молчат, он преспокойно запустит руку в карман и говорит: „А я с вами не согласен. Нужно сделать совсем не то, что вы предлагаете, а вот что“. И окажется потом, что он прав. Побольше бы таких людей! Я хотел просить Государя о назначении его генерал-губернатором. Хоть он и невоспитанный, да не беда. Ведь был же Сперанский генерал-губернатором Сибири. Теперь я отказываюсь от своей мысли. Он будет нужен в Государственном Совете.
Слушая эти восторженные речи, я очень рад был за Лориса. С Ковалевским он не имел никаких связей; следовательно, ценил и любил его исключительно как умного, честного и прямого деятеля».
Кроме них назначались на ревизию Сергей Андреевич Мордвинов и Александр Александрович Половцов, старинный друг Ковалевского, им, скорее всего, и рекомендованный на столь ответственное задание. Сенатор этот обладал цепким здравым умом, прекрасно разбирался в людях и до тонкостей знал бюрократическую службу. Удивительно глубоки его характеристики товарищей по ревизии.
«Ковалевский – мой тридцатилетний приятель, и потому я не сумею быть беспристрастным. Трудно видеть человека с характером более честным, бескорыстным, готовым на самопожертвование. Отличительная черта его ума есть торжество здравого смысла, не пренебрегающего теориею, но и не упускаюшего из виду несовершенство человеческой природы. К. необыкновенно прост в обхождении, высказывает свою мысль несколько сплеча, как бы грубо, но все в нем проникнуто добрым человеческим чувством. К этому прибавить надо большую судебную и служебную опытность, знание многочисленного персонала и умение его оценивать. Слабая его сторона, быть может, заключается в чрезмерной снисходительности, близкой к слабохарактерности с точки зрения преследования зла; прибавлю еще – недостаток великосветскости, что, конечно, не так существенно.
Мордвинова я знаю менее других. Он представляется мне безукоризненно честным, правдивым и здравомыслящим человеком. В нем есть какая-то скептическая сторона, что-то вроде насмешливости и недоверчивости, довольно понятной, впрочем, в человеке пожившем. Его опытность как много служившего в провинции также весьма существенный задаток для настоящего поручения.
Шамшин – человек замечательно умный, проницательный, с примесью русской бюрократической хитрости, несмотря на то, его чувства весьма цельны и прочны, как я имел случай убедиться в том отдельными эпизодами его жизни. В нем много воли, и это качество нажило ему много врагов. Лорис-Меликову он сделался известен по Комиссии, где работал очень усердно и успешно, хотя выступал иногда в прениях не очень удачно. Выбор его делает честь незлопамятности Лорис-Меликова».
Половцов направлялся в Киевскую и Черниговскую губернии, Мордвинов – в Воронежскую и Тамбовскую, Шамшин – в Саратовскую и Самарскую, а Ковалевскому для ревизования предназначалась сначала одна лишь Казанская, а позже добавились Оренбургская и Уфимская губернии, поскольку до Петербурга стали доходить сведения о вопиющих расхищениях башкирских казенных земель.
17 августа, перед отъездом в Ливадию, император принял у себя ревизующих сенаторов. Там же роздана была утвержденная им инструкция с вопросами, которые следовало выяснить на местах. Это была целая программа, из которой можно увидеть, что Лорис-Меликов был всерьез намерен возобновить реформаторскую деятельность правительства. В первую очередь это касалось окончательного освобождения крестьян: списание долгов по выкупным платежам, замена подушного налога подоходным, государственное направление стихийного переселения крестьян в Западную Сибирь и на Дальний Восток. То, что спустя десятилетия, после кровавого Пятого года, начнет делать Столыпин[61], затевалось еще тогда – без пожаров и грабежей господских имений, стачек и восстаний и знаменитых «столыпинских галстуков».
У него были далеко идущие планы в отношении жандармского корпуса. Наставляя ревизоров, он предложил им подумать об обращении жандармских офицеров в губернские полицмейстеры. Жандармский корпус, говорил он, обходится очень дорого, в нем диспропорция солдат и офицеров такова, что на 30 солдат приходится один офицер, тогда как в армейском строю насчитывают одного офицера на 100 солдат. Государь же привык к жандармам и уничтожить их не согласится. Отчего ж не подчинить штаб-офицера губернатору, а из рядовых сделать начальников урядникам, которые теперь без надзора и в народе называются курятниками; между тем о жандармах никто никогда не говорит, что они взяточники. Не мытьем, так катаньем Лорис-Меликов собирался-таки ликвидировать жандармерию в России, несмотря на царскую к ней привычку.
Хотя и высказал Михаил Тариелович сенаторам осторожное соображение, что не относится к числу сторонников Общей Земской Думы, что конституция в России – дело детей и внуков, а нам надо лишь подготовлять им почву, но уже тогда он задумал на основании результатов ревизии созвать в столицу представителей земств и городов для законодательных предложений, касающихся местного управления.
Как уже говорилось, 17 августа Лорис-Меликов вместе с государем императором отбыл в Ливадию. Еще накануне по его настоянию решено было, что, поскольку даже среди приближенных очень немногие посвящены в тайну царского брака, лучше было бы княгине Юрьевской ехать в Ливадию другим поездом. Так ведь известное дело: ночная кукушка дневную перекукует. Поскольку слухи о готовящихся покушениях не унимались, а перед железнодорожным путешествием царя возобновились с новой силою, княгиня, как заметил Милютин, «не упустила случая, чтобы выказать свое самоотвержение и приверженность: как ей оставить хоть на один день любимого человека, когда ему угрожает опасность! вот удобный случай, чтобы вступить во все права законной супруги и занять те самые отделения царского поезда, в которых с небольшим за год пред тем езжала покойная императрица».
Для Лорис-Меликова столь очевидное влияние новой жены на императора означало, что теперь, помимо наследника, приходится учитывать и ее интересы, всячески ухаживать за княгиней Юрьевской и пытаться с ее помощью проводить свою собственную политическую линию. Доверие Юрьевской к первому министру – палка о двух концах. Ни для кого не секрет, что великий князь Александр Александрович терпеть не может свою мачеху, боится – и не без оснований – ее непременного стремления стать императрицей. Но царствовал пока не Александр Александрович, а Александр Николаевич. И жить надо с ним. А там – как Бог даст. Во всяком случае, сейчас, не без помощи Юрьевской, удалось уговорить императора расстаться с Грейгом и в октябре, когда у него истечет срок отпуска, отправить в отставку с благодарственным рескриптом. В министры же назначить Александра Абазу.
