Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат
Москва без царя казалась обезлюдевшей. Толпились лишь на Красной площади да на митрополичьем подворье. Народ дрожал и плакал. Ходили слухи о надвигающихся бедствиях. Безначалие дурно действовало, особенно на старшее поколение и женщин. Театр Иоанна к тому времени приобрел профессиональные черты, что отразилось в вышедших из-под пера дьяков продиктованных царем материалов. Иоанн плакал и каялся, наставлял детей Анастасии, проклинал врагов, жаловался на здоровье и обещал оставить государство наследникам, лишь в крайнем случае позволяя прибегнуть к его советам. Ирония и лицемерие как черты характера, несмотря на истинную убежденность в божественном происхождении царской, но только ему принадлежащей, власти, несмотря на веру в ее силу и в собственное предназначение, явственно проступают сквозь весьма конкретные намерения, которым суждено вскоре сбыться.
Велел бы государь со слугами Божьими расправиться, Малюта, не колеблясь и не страшась грома небесного, каждого бы собственными руками задушил. Против царя — значит, против Бога. Не всякий Иоаннов холоп сродным образом мыслил. Иного и крест остановил бы, и сан. Впервые Малюта столкнулся с необходимостью проявить жесткость по отношению к такому количеству высших церковных иерархов. И выдержал испытание. Верил ли он в Бога? С точностью можно ответить, что он верил в царя. А коли царя земного предпочитают царю небесному — жди беды.
Малюта отправлял возки в сопровождении приставов, через короткие промежутки и в тот же день они добрались до слободы. Позже прискакал дозорный и донес:
— Бояре едут!
Малюта послал Григория Грязного с отрядом опричников навстречу, бросив вдогон:
— С ними круто! Слышишь?
Грязной только оглянулся и махнул плетью. Его учить — портить. Сейчас он толстобрюхих возьмет в оборот. Но толстобрюхих среди бояр мало. Иван Бельский худощав и изящен, быстр в движениях, манерами совершенный европеец. Вообще, бояре на Литву и Польшу смотрящие как на земли обетованные, внешностью почти не отличались от тамошней элегантной шляхты, щегольски бренчащей саблями и лихо отплясывающей краковяк. Когда спустя четыре десятка лет поляки возникли в Москве вместе с русскими, перешедшими на сторону царевича Димитрия, то уличные зеваки дивились и нелегко отличали своих от чужих. А вот слава о боярах с годами шла и только укреплялась: мол, толстобрюхие да ленивые! Малюта видел перед собой иных, а все ж гипнозу поддавался.
Бояре ехали верхами и в кибитках в окружении дворян, приказных людей и холопов. Разноцветная змейка в траурной кайме из конных опричников медленно близилась. Впереди гарцевал по утоптанной дороге Грязной, чуть косо сидя в седле и каждый раз оборачиваясь на первую кибитку, в которой сидел, выпрямившись и не выказывая перед черными кафтанами ни робости, ни удивления, князь Иван Бельский. Первый человек в думе, он лучше прочих отдавал себе отчет, что боярское дело проиграно и что Иоанн, используя народное волнение, принудил своих врагов внутренне сдаться. Но он, конечно, не мог предугадать, каким унижениям его и князя Ивана Федоровича Мстиславского подвергнут.
Подмывало Малюту спросить боярина имя, но все-таки что-то удержало. Он ежился под холодным взглядом знатных аристократов, и боярская шапка казалась недостижимой мечтой. Он видел ее во сне, чувствовал заветную тяжесть головного убора, обручем сжимающего лоб. Он находился рядом с царем, ближе никого нет, но высокая, красиво пошитая шапка — будто живая — сказочно ускользала, когда он протягивал руку. Малюта отлично понимал, что устроить судьбу дочерей и сына будет куда легче, если он из думного дворянина превратится в боярина. Надеясь стать им, он давно возненавидел возможных своих собратьев. Он ненавидел их, как ненавидит змея летающую птицу. Он болезненно ощущал непреодолимость расстояния между собой и самым захудалым боярином. Каких качеств еще недоставало человеку, которому предстояло осуществлять то, что задумал Иоанн?
— Не торопись, князь, — сказал Малюта Бельскому, спрыгивая с коня. — Успеешь и никуда не опоздаешь.
Иван Дмитриевич Бельский особенно неприятен и гордыней, и чужеродностью, и независимостью, и какой-то демонстративной храбростью, настоянной на хитрости, изворотливости и уверенности в безнаказанности. Вот эту боярскую вселенскость, выставленное напоказ знание, что они найдут прибежище везде, будучи, в общем, незначительными людьми, Малюта не любил сильнее прочего. Русский боярин не без оснований надеялся, что его и в Литве, и в Польше, и в Ливонии примут с распростертыми объятиями и что он за границей нужен. Никто не усомнился в том, чем лишенный богатств и огромных земельных угодий будет в чужой земле заниматься. Как чем? Пировать с Жигмонтом. Охотиться. Козни строить. Царя поносить да Россию ругать. И поразительно, что русских на самом деле сманивали, а сманив, не оставляли на произвол судьбы. Устраивались бояре и дьяки вполне прилично и пользовались почетом и уважением. И каждый беглец так о своей судьбе думал и, главное, не ошибался. Сколько государь потратил времени, чтобы взять с каждого крестоцеловальную запись! Все равно отъезжали в иные, иногда далекие, страны. Сколько унижения принял!
Подержал Малюта Бельского с Мстиславским на морозце с ветерком, отделил от менее знатных и под конвоем молодцов в черных кафтанах наконец направил по дорожке в слободу. Князьям Щенятеву-Патрикееву и Пронскому небрежно бросил:
— Обождете, бояре, своей участи! Как государь дошлет гонца, так и отправимся.
Оказанный прием возымел действие. И оставшиеся бояре, и дворяне, и приказные, и просто затесавшийся во все прибывавшую толпу люд приуныли. Захочет ли государь выслушать? Или сей же час от себя отгонит, как голодных псов? И каждый в душе содрогался. Вдруг соседа оставит, а меня отошлет? А коли отошлет — худо. Разделение, распад и разобщение произошло задолго до очного свидания с царем.
VIIАлександровская слобода заполнилась московским людом. Торговцы не в проигрыше. Они снуют повсюду и хоть как-то разряжают обстановку. Государь во дворце держит речь, обращаясь к духовенству. На бояр он и не смотрит. Теперь жалобы Иоанна звучат вовсе не жалобно. Присланные глашатаи на Лобном месте грамоты читали — аж слеза прошибала! А нынче те же жалобы произносятся с ужасающей иронической усмешкой и похожи на обвинения. Князь Пронский виден Малюте в открытое окно. Губы сжаты, глаза полузакрыты, и бледен он, как утренний снег, выпавший в слободе. Иоанн перечисляет боярские вины и измены. Царская опала тяжела, как вериги. Малюта знает, что с боярами государь расправится быстро, не позволив им очнуться. Если промедлить, позднее хлопот не оберешься. И действительно, немногим больше дня хватило Иоанну, чтобы добиться желаемого. Отныне он будет казнить великих бояр без думы и боярского суда. Страну разделит на две части — земщину и опричнину. К нему, в опричнину, отойдут города и селения, и даже в Кремле обширные участки он отберет у непокорных. Обвинения выдвигались смертельные. Ошалевшие от ужаса бояре шли на все, стараясь задобрить жаждущего крови вепря.
Перед тем как выдвинуть условия, Иоанн согласился на униженную просьбу приехавших:
— Для отца моего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов, соглашаюсь паки взять свои государства…
О боярах опять ни звука. Здесь они, стоят ни живы ни мертвы, а он никакого внимания не обращает, будто нет их уже вовсе.
— Невозбранно буду казнить изменников, опалою, смертию, лишением достояния, без всякого стужения, без всяких претительных докук со стороны духовенства, — заключил Иоанн, торжествующими очами окидывая замерзшую толпу.
Однако многие заметили и удивились, что государь лицом изменился, облез. Не навсегда ли лишился волос? Усмешка кривая, глубоко провалившиеся глаза полыхают светлым огнем. Допущенные к государю словно не понимали его речей и на все соглашались. Казни, забирай усадьбы, рухлядь, деньги, твори суд и расправу, никто больше ни за кого заступаться не волен, только возвратись в столицу, не бросай на произвол судьбы, правь по-прежнему нами. Неподдельные слезы умиления лились из глаз утративших сознание и гордость людей. Каждый надеялся, что его минует чаша сия — чаша царского гнева, не он первым отправится на плаху, не его схватят и разорят, не он ведь изменник. Изменников государь отыщет настоящих. И он отыскал их довольно быстро. Сразу по возвращении в Москву, через месяц с небольшим. Дьяк Путила Михайлов с Лобного места объявил, что главным изменником, умышлявшим на жизнь Иоанна и детей его, оказался князь…
Кто бы вы думали?
— Князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский!
Муж ума глубокого, искусный в делах ратных, ревностный друг отечества и христианин! Это была первая жертва опричнины. Шуйские владели Суздалем. И здесь — на эшафоте — нашло кровавое решение давнее соперничество. Воевода Горбатый показал себя героем под стенами Казани. Потомок святого Владимира и Всеволода Великого. Но кто не умерщвлял бывших героев?!
