Иван Наживин - Иудей
И, сверкая доспехами, гордый, раздражённый, Тит во главе своей свиты вошёл в богатый, залитый кровью и полный дыма храм. В глубине, около жертвенника, за грудой трупов, на залитой кровью лестнице кипел последний бой. Ни иудеи, ни римляне в остервенении не обращали никакого внимания на пожар…
— Либералис! — крикнул Тит начальнику своего конвоя. — Останови легионеров… Пусть все тушат огонь… Эй, солдаты, тушить, тушить!..
Легионеры нарочно гремели оружием, чтобы не слышать приказаний главнокомандующего. Иудеи с бешеным боем отступали. Римляне, полные ярости, надвигались и рубили… Иудеи прокалывали один другого мечами, бросались в огонь, а с крыши в римлян немногие уже жрецы кидали острые золотые шпицы храма. На горящих галереях с воплями гибли женщины и дети…
Охваченный волнением, Тит осмотрел жертвенник — вокруг были кучи трупов и раненых и шагнул было дальше.
— Не ходи! — испуганно проговорил Иосиф. — Тут святая святых. Сюда никто входить не должен…
Тиверий Александр усмехнулся. Тит, оглянувшись на него, откинул завесу и шагнул в святая святых: там не было ничего. И молодой военачальник впервые в жизни почувствовал в душе дуновение каких-то нездешних тайн: действительно, здесь ничего нет или не могут слабые очи человеческие видеть того, что тут есть?..
Снаружи наступал шум пожара и битвы. И Тит торопливо вышел вон.
— Да остановите же пламя! — сердито крикнул он легионерам. — Не давайте хода огню…
Солдаты не обращали на него никакого внимания. Они были страшны в своём исступлении. Беспощадно выбивали они в дыму последних защитников храма.
И вдруг над поредевшими рядами иудеев встал весь в крови Иоханан.
— Иудеи, внемлите! —завопил он. — Сейчас военачальник их, Тит, вошёл в святая святых с непотребной женщиной и там, на свитке Торы, совершил с ней блудодеяние…
На мгновение истомлённые сердца вспыхнули огнём, но сейчас же потухли: всему есть предел. Римляне косили их, как поспевшую жатву, почти без усилия: уже явная победа удесятеряла их силы… Ещё только одно усилие…
Пожар креп. Пылала уже вся храмовая гора. Вой и грабёж уже вылились за пределы храма. Римляне уже внесли свои знамёна в окутанный дымом храм и совершили перед ними жертвоприношение. И когда церемония, среди дыма и огня, была закончена, загремели крики легионеров:
— Император!.. Император!..
То легионы провозглашали счастливого полководца императором…
Тит, бледный, сиял сиянием победы…
Но надо было кончать. Верхний город был ещё весь во власти повстанцев. Всюду по крышам вопили умирающие с голоду: к ним подбиралось пламя. Вопли их были бесплодны, ибо свершалось то, чего никто уже остановить не мог…
Повстанцы поняли, что всему конец. К Титу явилась депутация: иудеи просили мира. Тит стал у западного притвора, над самым когда-то шумным, а теперь заваленным трупами Ксистом, у моста, который соединял верхний город с храмом. На другом конце моста стояли повстанцы, окровавленные, угрюмые, кожа да кости. Вокруг все было затянуто дымом…
— Скажи им, что, если они немедленно положат оружие, я дарю им жизнь, — сказал Тит Иосифу. — Я накажу только одних зачинщиков.
Иосиф овечьим голосом передал решение вождя повстанцам. Ему лично отвечал сперва ропот глухих проклятий. И тотчас же поднял голос Иоханан.
— Никаких условий от Рима мы принимать не можем, ибо мы принесли клятву не делать этого ни в каком случае… Мы просим только беспрепятственно выпустить нас из города…
Тит вспыхнул: не столько слова, сколько полный ненависти тон оскорбил его.
— Зажигай весь город! — крикнул он вместо ответа.
Огонь быстро перекинулся в верхний город. В пламени сгорали умирающие с голоду. Убивали всех, кто попадал под руку. Тараны снова начали свою разрушительную работу. Стены рушились. Когда римляне ворвались в верхний город, там были только трупы: все, что осталось в живых, скрылось в подземельях города… Быстро заняли легионы все стены, на башнях гордо поднялись римские орлы, и среди дымящихся развалин, среди леса крестов, на которых белели скелеты погибших и корчились умирающие, среди дикого разгула пожара, потрясая мечами, при рукоплесканиях, запели воины победную песнь…
Внизу, под стенами, среди камней, визжа, исступлённо дрались три безобразные, седые старухи — из-за куска хлеба, который бросил им презрительно, как собакам, какой то легионер. Они брызгали слюной, осыпали одна другую последними ругательствами, и по исхудалым лицам их текли ручейки крови…
То была маленькая Сарра, дочь Иуды, и Мириам, сестра Элеазара, горшечника из Вифании, и безумная Мириам из Магдалы, некогда знаменитая куртизанка…
На стенах, под орлами, гремела победная песнь…
LXXI. НОВОСТИ ИЗ РИМА
Торжествующий, Тит вернулся в Цезарею. Под ним был белый конь, символ победы, на плечах багряный плащ императора, перед ним шли ликторы со своими секирами, а впереди всех — трубачи. В опьянении победы он как будто не заметил ни озабоченности Береники, ни даже холодка, который исходил от неё. Её больно задела гибель Иерусалима. Тит был теперь для неё одновременно и любовником, который возведёт её скоро на вершину славы человеческой, и — врагом. И если бы от Иоахима пришли вдруг известия, каких она всем сердцем ждала, то… Но известий не было от него никаких…
— И ты провозглашён уже императором, — проговорила она за пиром, глядя на него поверх края чаши своими огневыми глазами.
Она высказала только то, что думал и он сам: опираясь на блестящую победу, он мог бы попробовать перешагнуть к трону через отца. Но Тит в тиши ночей учёл уже всеобщую усталость: надо дать империи покой.
— Отец слишком стар, чтобы стоило торопиться, — тихо сказал он.
Она опустила золотую головку. Это одновременно было и хорошо, и плохо. Плохо это было потому, что нетерпеливое сердце сейчас же звало её на небывалые высоты — годы уходят, — а хорошо потому, что отсрочка с решительным шагом оставляла ей возможность сделать этот шаг в другую сторону, к Язону… Ах, если бы был он другим хоть немножко!.. И ещё более тяготило её то, что Тит, несмотря на бешеную любовь его к ней, все же стал теперь как будто смотреть на неё немножко сверху вниз: раньше он был только незначительный офицер римской армии, хотя бы и сын главнокомандующего, а она обременённая золотом принцесса иудейская, а теперь он — покоритель Иудеи, будущий император Рима, владыка вселенной, а она только принцесса иудейская, его наложница, его пленница… И вся кровь бросалась ей, гордой красавице, в лицо. Но Титу просто не было времени останавливаться на этих тонкостях нового положения: надо было кончать начатое…
Он вернулся в развалины Иерусалима и повелел разрушить все, что ещё держалось. Только три башни были оставлены на память грядущим векам о его геройстве: Гиппикова, Фазаэля и Мариамны. Римляне добивали Махеронт и Масаду, где ещё держались зелоты. В Масаде в последнюю минуту иудеи перебили друг друга, и римляне вошли в совершенно мёртвый город. Пленные со всей страны сгонялись толпами. Огромная часть их за гроши продавалась в рабство, много было отправлено в Египет, в рудники, много было разослано по провинциям для цирков, а самых красивых было повелено отобрать для триумфа. Голод и болезни продолжали свирепствовать: хлеба не хватало. Кроме того, солдаты часто из ненависти не кормили иудеев, но часто и иудеи отказывались принимать хлеб из рук врага и предпочитали голодную смерть.
В подземельях Иерусалима, в пещерах, в трубах водопровода шли обыски: там находили не только пленных, но и огромные богатства, спрятанные грабителями-повставцами. Иоханан из Гишалы сдался просто и был приговорён к пожизненному заключению, а Симон бен-Гиора, прятавшийся под землёй, вдруг сразу вырос среди развалин в пышном одеянии, которое было украдено из сокровищницы храма. Он пытался разыграть роль какого-то мессии, но у него ничего не вышло: его заковали для триумфальной жертвы. Тараны глухо ухали в развалинах, добивая последнее. Осталось только несколько дряхлых стариков, которые печальными тенями бродили среди развалин, да несколько женщин для гарнизона…
И вот был назначен торжественный смотр войскам. Тит, сияя, лично благодарил особенно отличившихся и раздавал им награды: золотые венки, шейные цепи, золотые копья, серебряные знамёна и каждого возводил в следующий чин. Щедрой рукой он сыпал золото направо и налево. А затем начались торжественные жертвоприношения. Была заколота целая масса быков, причём калигатусам шло мясо, а великим богам шёл — дым. И в Цезарею потянулись обозы с несметной добычей…
В Цезарее, в день рождения брата своего Домициана, Тит устроил пышные игры. Среди почётных гостей были Агриппа, Береника, Тиверий и Иосиф, и все они смотрели, как голодные звери терзали на окровавленной арене иудеев. Всего за эти дни на арене погибло до двух с половиной тысяч человек… В сопровождении пышной свиты Тит направился в финикийский Берит и там ещё более торжественно отпраздновал играми день рождения отца. Опять зверям были брошены тысячи пленных. В Антиохии он посвятил квадригу Луне за помощь, оказанную ему Селеной во время осады. И несмотря на то, что все смотрели на Беренику, как на будущую Клеопатру, все же и в Антиохии, и в других сирийских городах к Титу являлись депутации, чтобы принести жалобы на иудеев и просить выселить их из страны совсем…
