Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

—    С нами Бог! — крикнул он громко.

—    С нами Бог! — закричали ему в ответ узменцы, вскидывая вверх руки.

Отец Николай иконой осенил их крестно, и они в от­вет все по нескольку раз перекрестились, радуясь столь верному знаку. После этого монах Роман и отец Нико­лай двинулись дальше, но тут слева от себя они увидели зрелище, заставившее их содрогнуться. Огромная лави­на немцев, отделившись от общего месива битвы, кати­лась в их сторону. Прикинув расстояние, Роман сразу понял, что вряд ли они успеют добежать до другого бере­га прежде, чем сия лавина докатится до них, но все же они с отцом Николаем прибавили шагу и почти побежа­ли, насколько это было возможно, чтобы не расплескать лампаду и не загасить священное пламя.

— Не успеем, — горестно воскликнул отец Нико­лай, когда, пробежав сотню шагов, они увидели, что немцы уже совсем близко — уж видны были их озлоб­ленные, обезумевшие лица, казалось даже, слышно их учащенное, пылкое дыхание.

Остановившись, отец Николай и монах Роман вста­ли лицом к надвигающейся к ним толпе врагов и за­мерли. Отец Николай вознес над собой икону со Свя­тым Георгием Победоносцем и воскликнул громко:

— Да воскреснет Бог! И да расточатся врази Его!

А Роман застыл, протягивая в сторону немцев лам­паду с Благодатным Огнем. Он понимал, что, возмож­но, именно теперь наступил тот миг, когда ему следу­ет отрешиться от благого молчания и тоже крикнуть что-либо, но в то же время он, оказывается, так при­вык безмолвствовать, что ему гораздо легче было и кричать безмолвно. И он, не открывая рта, всем су­ществом своим неслышно прокричал:

— Анафема на вас! Сгиньте! Провалитесь!

И священный ужас объял все его существо в следу­ющий же миг, когда раздался оглушительный грохот и осатаневшая толпа немцев разом стала проваливать­ся под лед Чудского озера, в черную воду преиспод­ней. Глыбы льда взметались вверх и тотчас, как огром­ные крышки, погребали под собой провалившихся тев­тонцев, тяжелые доспехи которых мгновенно утягивали их на дно. Там, вдалеке, где лед не проло­мился, чухна и немцы продолжали сыпаться в образо­вавшуюся величайшую прорубь, не в силах сразу оста­новиться, подпираемые бегущими сзади. Иные, по сторонам от огромной полыньи, разбегались в смертель­ном ужасе, побросав щиты и оружие, сбрасывая с себя на бегу шлемы и доспехи. Одни из них бежали прямо к русским войскам, чтобы у них обрести смерть или плен. Другим посчастливилось больше — они устре­мились к западному берегу озера, где еще можно было надеяться на спасение.

—    А-а-а-а-а-а! — кричали за спиной у Романа и Николая узменцы.

—    О-о-о-о-о! Хох-хо-ооо! — восторженным медве­дем ревел отец Николай.

И тут монах Роман не выдержал и открыл рот, что­бы красиво и во весь голос воспеть происшедшее:

—    Благословен Бог наш! Всегда, ныне и присно и во веки веков!

—    Ам-м-м-минь! — низким голосом подхватил отец Николай. Солнце вынырнуло из-за ледяных не­бесных глыб и озарило ярким золотым сиянием вели­чественную картину окончания Ледового побоища.

—    Спаси, Господи, раба Твоего — благоверного князя Александра — и даждь, Господи, ему здравия духовного и телесного и мирная Твоя и премирная благая! — продолжал с неизведанным доселе наслаж­дением петь монах Роман.

В сей миг из ледяного крошева в нескольких шагах от Николая и Романа вылезли чьи-то руки, а следом за руками высунулась из черной воды мокрая голова с белым и жалобным лицом. Не сговариваясь, отец Николай и монах Роман — первый бережно положил на лед икону, а второй поставил лампаду, ринулись на помощь, подхватили немца под локти и стали тянуть, не думая о том, что и сами могут провалиться, если лед под ними подломится. И вытянули его, и потащили волоком подальше от губительной проруби, спасли ду­рака такого.

— Ich bin… Ich bin… — стуча зубами, блекокотал немец. — Ich bin… kein Krieger… Ichbin ein spielmann133 .

—    Шпильман, значит? — усмехнулся отец Нико­лай. — Ну, будем знакомы. А я Николай. А он — Ро­ман. Помни спасателей своих, дурья твоя башка. И че­го ты в своей Дудешландии не сидел. Шпильман?

—    Ja, Spielmann! Ich bin ein dudeschen Spiel-mann1 "! — продолжал стучать зубами и трястись всем своим мокрым существом спасенный немец.

К ним подбежали узменцы, и монах Роман, искрен­не сожалея о том, что окончилось его благое молчание и что вновь надо осваивать человеческую речь, сказал:

— Этого шпильмана сберегите. Подарите его князю Александру. Пожалуй, он единственный, кто спасся, провалившись в сию великую и священную прорубь.

Он поднял со льда лампаду и пошел дальше в сто­рону восточного берега озера. Отец Николай взял ико­ну и на некотором расстоянии последовал за ним.

—    Куда вы! Ведь тоже провалитесь! — кричали им жители Узмени.

—    Мы не провалимся, — весело ответил им отец Николай. — С нами крестная сила!

ОРОДЬ

Мишка давно уже окоченел, топчась на берегу озе­ра с самого утра и до полудня, но уйти в домашнее теп­ло в то время как там, на льду озера, продолжается ве­ликая битва, — такого бы он себе не простил до самой смерти.

Чтобы согреться, они с ребятами время от времени брались кататься с ледяной горки, раскатанной тут еще с самого начала зимы. Съедешь вниз на озеро — оттуда совсем плохо видно, что там творится у наших с немцами. Быстренько бежишь опять наверх и оттуда смотришь, смотришь, смотришь… Хотя и все равно трудно понять, кто кого одолевает. Звуки долетали страшные — удары, скрежет, конское ржанье, звон, крики, возгласы труб и бубенный бой. Если б можно было бы поближе подойти, глядишь, и понятнее бы стало происходящее.

Людей на берегу собралось со всей Узмени, и стар и млад высыпали сюда поглядеть на великое событие. Но и взрослым непонятно было, что же там происходит, кто кого одолевает. Иной раз вскрикнет кто-нибудь:

— Кажись, наша берет!

И хочется заорать от счастья, а потом — тишина, сражение там, вдалеке, продолжает копошиться и во­рочаться, будто пчелы в улье — поди разберись, какие там у пчел взаимоотношения.

—    Нет, зело много немца, не одолеют наши, — ска­жет потом еще кто-либо, и вот начинаешь с тоскою ог­лядываться по сторонам, так ли и остальные считают. Да разве можно опять победить немцу проклятому? Мишке-то как еще раз пережить такое? После смерти отца, матери, всех ближних своих! Что же, теперь не­мец придет и дядю Володю с тетей Малушей убивать?..

—    А я говорю — наши победят! — крикнул он и топнул ногою, не в силах смириться с мыслями об еще одной немецкой победе. Тут ему в спину ударился снежок, да больно так! Оглянувшись, он увидел драз­нящегося Уветку:

—    Мишка, Мишка — тонкая кишка!

—    А ты Терёха — псиная брёха! — крикнул обид­чику Мишка, возмущаясь тем, как он может затевать свары в то время, как наши борются с немцами.

—    Бона!

—    Эх ты!

—    Цьи это?

—    Да наши, русские! — закричали тут все на бере­гу, увидев, как от дальнего берега, выскочив из леса, будто из-под земли, ринулись на врага конники и пешцы запасного полка.

—    Наши! Наши! — закричал Мишка, глядя с вос­торгом на то, как доселе скрываемые полки бегут и скачут туда, где идет битва.

—    Слава русским! Слава! — кричал рядом с ним Увет, и Мишке даже неприятно было, что и обидчик переживает за нашу победу. Уж лучше бы Уветка о немцах печалился. И он впервые в своей маленькой жизни задумался: вот как странно бывает — двое не­навидят друг друга и готовы до смерти друг с другом драться, так и пылают злобой, а однако же, оба они русские и оба за Русь хотят жизнь отдать. И если им придется бок о бок идти в бой с врагами, то надо будет на время забыть о взаимной ненависти и вместе сра­жаться, а быть может, даже спасать один другого от смерти. Разве это не странно?

—    Уветка! Ты поцему меня обижаешь? — вдруг спросил он обидчика.

—    Потому что ты Мишка-мешок — полное брюхо кишок, — дерзко отвечал Увет.

—    Так ведь и у тебя в брюхе кишки, — усмехнул­ся сердито Мишка. — Или скажешь, у тебя там одни церви?

—    Ужо я тебе покажу — церви! — вспыхнул Увет и бросился на Мишку. Пришлось убегать от него, по­ тому что он сильнее. Зато Мишка быстрей бегает, не догонишь. В беге малость согрелся, а то ведь ноги совсем перестали себя чувствовать. Как же хочется, чтоб наши поскорее одолели немцев, которых почемуто называют «орден».

—    Стой, Уветка! Погоди! Вот скажи мне, отцего это немца называют «орден»? Прею — не знаешь!

—    А вот и знаю! Потому что они орут. — Увет оста­новился и сам задумался над тем, что сказал.

—    А давай у дяди Володи спросим, — предложил Мишка. Они нашли в толпе зевак дядю Володю и спро­сили его. Тот задумался и сказывал:

— Полагаю, оттого что у них орудий много…

— Аз бы инаце сказал, — вмешался тут в разговор Елисей Ряпко, известный в Узмени хытреш. — В древ­ности исцадия ада именовались на Руси — ородь. От сего слова и пошло «орден».