Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

Отдельная Дальневосточная армия, которая могла решить исход многих боев на западе, пока не трогалась с места, ждала команды, а команду такую Москва могла дать, только опираясь на точные данные глубокой разведки. Группа Зорге работала в режиме, когда у людей рвутся нервы, а в сердце неожиданно возникают дыры; дни, остававшиеся позади, не имели ни одного светлого промелька, в них все темное, каждая минута имела грозовой цвет.

Днем Рихарду неожиданно позвонил Вукелич:

— Есть важные новости, Рихард. Надо бы встретиться.

— Сегодня вечером в журналистском клубе. Годится?

Вукелич явился в клуб улыбающийся. В последнее время он позволял себе это редко — лицо обычно было озабоченным, каким-то угасшим, глаза под стеклами очков тоже были угасшими и озабоченными. А тут словно бы солнышко раздвинуло темные облака и осветило пространство.

Одет Вукелич был в новенький костюм из серого твида, из нагрудного кармана выглядывал белый платок — смотрелся Бранко, как жених, собравшийся попьянствовать на собственной свадьбе. Зорге оставалось только развести руки в стороны:

— Ну, Бранко, ну, денди лондонский…

— Лондонский — не лондонский, но сегодня днем мы с Иосико отмечали именины нашего малыша.

— А чего крестного отца не позвали? — Рихард недоуменно выгнул дугой одну бровь, он умел делать это как никто. — Разве можно отмечать именины крестника без крестного отца?

— Именины с участием крестного отца впереди, Рихард, — Вукелич продолжал улыбаться, — мы это дело еще отметим.

— Ты чего, Бранко, решил устроить попойку в несколько этапов?

— Именно. Тем более что у меня есть хорошие новости.

— Какие?

— Через своего приятеля, корреспондента газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» мне удалось добыть секретный доклад американского посла в Японии Грю своему правительству…

Зорге оживился:

— Любопытно, любопытно.

— Вот именно, любопытно, Рихард, и даже более. Я прочитал доклад очень внимательно. Из него следует, что отношения между Штатами и Японией резко обострились, и обострение это продолжается, что означает одно: Япония вряд ли ввяжется в войну с Россией. Ей надо решать свои вопросы в Тихом океане и распутывать клубок противоречий с Америкой.

— Ты молодец, Бранко, ты даже не представляешь, какой ты молодец.

— Ну почему же, — серьезно произнес Бранко, — мне об этом жена говорит каждый день.

— Что будешь пить? Виски, коньяк, саке?

— Только не саке.

— Давай попросим русской водки.

— Если она, конечно, есть в буфете.

Водки в буфете не оказалось. Ни русской, ни польской, ни австралийской.

— Тьфу! — нервно отплюнулся Бранко.

— Ничего, друг мой. Хорошую новость можно обмыть чем угодно, даже холодной водой из глиняной бутылки, хуже от этого новость не станет. Для начала давай глотнем виски. — Зорге глянул на выход, где появился новый человек, и сцепил челюсти — пришедший был офицером «кемпетай», Рихард уже встречал его: только у единственного жителя Токио могли быть такие кривые ноги, циркулем — и как только его с такой приметной наружностью взяли работать в «кемпетай»? Впрочем, несмотря на кривые ноги, офицер этот бегал довольно ходко, при случае мог и трамвай обогнать. Глаза у него были колючими, как репьи — обязательно за что-нибудь цеплялись.

— Виски, так виски, — запоздало согласился с шефом Бранко, — давай глотнем.

— Посмотри на дверь. «Кемпетай» уже и сюда добралась.

— Если честно, Рихард, я перестал обращать на топтунов внимание. Кстати, ты помнишь красивую сотрудницу, которая появилась у меня, Марию? — Бранко взял со стойки высокий стакан с виски, добавил в напиток содовой воды, бросил несколько кусочков льда.

— Не совсем отчетливо, но помню… Помню, в общем.

— Ты еще просил аккуратно проверить ее.

— Было такое. Помню.

— Так вот, я проверил. Рекомендательное письмо, которое она предъявила, было прислано из Парижа, от нашего начальства. Слова в письме — самые лучшие, характеристика такая, что хоть сейчас памятник отливай, но… Оказалось, что Мария, славянская душа, работает на «кемпетай».

Зорге невольно присвистнул:

— Ничего себе, дядя Жан с кучерявым затылком! Когда же ее успели завербовать?

— Не знаю. Но трижды ее засекли входящей и выходящей из здания «кемпетай».

— Вот те новость! Невольно вспомнишь монахиню, осторожно натягивающую на свечку презерватив.

— Это еще не все, Рихард. Мария призналась мне в любви и предложила вместе бежать из Японии.

— Час от часу не легче. — По лицу Зорге проскользила озабоченная тень, он прокрутил рассказанный «сюжет» в голове и неверяще покачал головой — не все состыковывалось в этой истории, а с другой стороны, недаром говорят: «В жизни всякое бывает!» — и это не просто расхожая фраза, это действительно так, лицо его сделалось еще более озабоченным. — Час от часу не легче, — повторил он. — Смелая, однако, девушка.

Кривоногий офицер «кемпетай» как появился в двери, так и застыл там, будто часовой. Бранко покосился на него, мрачно сплюнул через плечо:

— Не по нашу ли душу, Рихард?

— По нашу душу еще рано.

Бранко повертел в руке стакан с золотистой искрящейся жидкостью, потом ловко раскрутил его и опрокинул в себя — выпил виски залпом. Горечи напитка не почувствовал. Пожаловался:

— Хочется напиться.

— Мне тоже.

Кривоногий офицер исчез также внезапно, как и появился: только что стоял в дверях, высился серой земляной кучей, не мигая, вглядывался в людей, и неожиданно растаял. Будто в воздухе растворился.

Зорге заказал еще виски. Проговорил тихо, но очень внятно и четко:

— Осталось немного, Бранко, надо потерпеть. А потом мы ляжем на дно. Нужно только немного подождать — пусть все успокоится. Когда успокоится — начнем работу снова.

Вукелич понимающе кивнул, ткнул пальцем в стакан, требуя добавить содовой, потом знакомо раскрутил стакан в пальцах, вид его сделался сосредоточенным… Тут Бранко засек, что Зорге смотрит на него удивленно и отрицательно покачал головой:

— Не бойся, Рихард, не сопьюсь. И вообще, мы еще спляшем гопака под здешними сакурами.

— Почему именно гопака? Ведь гопак — не югославский танец.

— Не важно. Главное — звучит красиво: го-пак. Этакая смесь корейского с монгольским.

— Я понял: нечто интернациональное. Только вряд ли, Бранко, такой танец будет зваться гопаком.

Август и сентябрь были очень тревожными и трудными для группы Зорге. Жара не спадала, по ночам приходилось открывать все окна в маленьком доме, который снимал Зорге, но и это не спасало: не было движения воздуха, даже самого малого, ночью Зорге просыпался мокрый, в ушах у него громко стучало сердце, руки были тяжелыми, чужими, они вообще быстро немели, особенно во сне, в эту жару в человеке могло отказать что угодно, не только руки; хорошо, хоть сердце не тревожило, а