Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
Каллибек содрогнулся.
4
Народ — что море. Уж и ветер давно утих, а оно, если разбушуется-разволнуется, все не успокаивается…
После прихода русских каракалпаки долго еще пребывали в волнении, взбудораженные событиями, исполненные надеждами на лучшую жизнь. Возникали и затихали слухи, рождались были и небылицы, но все они были светлые, радужные. И русские люди представали в них всегда добрыми, великодушными, сильными защитниками слабых и обиженных. Прошел слух, что земли по северному берегу Амударьи отходят к русскому царству. И потянулись люди с южного берега на северный целыми аулами, целыми семьями…
Пронесся слух, что русские припугнули хивинского хана, запретили ему вмешиваться в дела каракалпаков, угнетать и притеснять их, — у людей новая радость, опять ликование…
Однажды в ауле, на берегу Казахдарьи, появилась семья Тенела. Он сам, Лукерья, их дети, лошадь, осел, повозка с поклажей. Люди опять стали судить-рядить: да, не зря, ясное дело, не зря бросали они в небо шапки, не зря присоединились к России! Вон каким молодцом да богачом вернулся их Тенел! Вон какую семью завел да привез на родную землю!
Лукерья все годы их совместной жизни исподволь выведывала у Тенела о привычках и обычаях его народа. Дети Тенела тоже никого не чурались; они охотно, хотя и скромно, отвечали на вопросы, которые так и сыпались со всех сторон.
— Ой, Тенел, ой, ровесник! — хвастался один из его старых приятелей, — Первым признал тебя я! Как только упал мой взгляд на твоего пострела, так я обо всем догадался и смекнул! Сын — вылитый ты! Когда ты уезжал, ну такой, точно такой был!.. Ох, бежит же, скачет времечко, ой скачет, не угонишься за ним!.. И сестра твоя, бывало, так же опрятно тебя и чистенько одевала!..
Тенел продолжал разгружать лошадь и осла. Люди стали ему помогать. Потом кто-то прикинул местечко, поровнее да поудобнее, для лачуги, очистил, притоптал-выровнял землю; другие поспешили — кто за тамариском, кто за камышом… И вот уже встает-растет на глазах у всех лачуга для семьи Тенела. Лукерья тоже не сидела сложа руки. Она соорудила очаг, разожгла в нем огонь, поставила на него кумган с водой; потом принялась сооружать треножник для котла. И не напрасно: кто-то из старых друзей Тенела привел по такому случаю маленького ягненка на поводу…
Около нового жилища Тенела стало совсем шумно и весело, то и дело раздавались шутки, смех. Люди радовались…
Шло время. К семье Тенела тянулись все, кто жил с нею рядом, по соседству, или же вдали, кто шел или ехал мимо аула. Каждого Лукерья и Тенел встречали приветливо, от чистого сердца, каждому, как могли, старались ответить на вопрос о том, какая она, Россия, как там живут люди, что делают, как одеваются, что едят, какие там праздники.
Постепенно Тенел обжился: построил себе на русский манер небольшую избу, покрыл ее соломой. Купил барана и двух коз. Лукерья с дочкой настегали одеял и подстилок. Тенел и Палван разыскали среди зарослей тростника красную коноплю и из ее волокон сплели сеть. Рыбной ловлей глава семьи увлек всех домочадцев — ею охотно занимались даже Лукерья с Марией.
В один из дней всей семьей, расположившись около необычного своего для каракалпаков дома, вязали невод. Этому искусству Тенел обучил и сына, и дочь, и жену. Около соседней юрты появился человек. Он был в лохмотьях, которые висели на нем как на жерди; на голове — длиннющие, давно не чесанные волосы. Невольно сразу же привлек внимание его нос. Он был как-то странно сплющен, что придавало лицу выражение не то устрашающее, не то беспомощное… Судя по всему, дервиш-попрошайка. Бродяга оперся на посох и затянул гнусаво, нудно:
Эй, люди, послушайте меня!Начало жизни всегда прекрасно,Но конец ее всегда тяжел!Каждый человек ищет смысл жизни,Но познал ты его или нет,Но постиг ты тайну бытия или нет, —Все равно не кичись, ибо конец один у всех!..
Импровизируя на ходу, дервиш тянул печальную, безнадежную свою песню. Тенелу показался его голос знакомым, отдаленно напоминал ему чей-то… Но чей?
В дверях юрты показался старенький человек; он держал копченую рыбешку — она уместилась у него на ладони.
— Эй, дервиш! Ты много странствовал, а кто много видел, тот много знает. Прямо мучение мне с глазами! Они почти не видят! И кости не дают мне покоя — все ноют и ноют! Может, подскажешь мне средство от моих болезней?
Бродяга взял у старика рыбешку, бросил в видавшую виды переметную суму, скривил губы в улыбке-гримасе.
— Разве есть лекарство, разве может быть целебное средство от старости? От твоих болезней тебя избавит только одно — смерть!
Старик, будто ему к пяткам приложили тлеющие уголья, резко отпрянул от дервиша и спрятался в юрте.
Бродяга направился к избе Тенела.
Тенел одним глазом наблюдал за дервишем. На его бедре он увидел непременную принадлежность всех дервишей — горлянку, но эта была сделана из человеческого черепа, покрашенного в черный цвет. Бродяга протянул к Палвану руку за лепешкой и вдруг схватил мальчика обеими руками; не отпуская его, так и впился в него глазами. Он одеревенел, точно превратился в иссохший, готовый рассыпаться в прах ствол без коры.
Лукерья всполошилась.
— Дервиш, отпусти мальчика! — крикнула она. Тот отпустил Палвана и поплелся прочь, как неживой. Сам не ведая почему, Тенел позвал:
— Дервиш, вернись! Выпей пиалушку чая вместе с нами!
Тот, еле передвигая ноги, повернулся. Хрипло, внезапно лишившись голоса, бродяга с волнением прошептал:
— Люди добрые! Этот мальчик кого-то мне напоминает!
— Кого? — тоже шепотом откликнулся Тенел, почти узнав его и боясь себе в этом признаться.
— В детстве у меня был друг по имени Тенел, мальчик так похож на него!
— Каллибек? Ты? Ты жив?!
Каллибек уронил посох и бросился в раскрытые объятия друга. Своего единственного друга!.. Мужчины обнялись. На глазах у них были слезы.
Лукерья и дети не раз слышали от Тенела о Каллибеке, их юности и странствиях. Они обрадовались, что встретились, свиделись все-таки друзья.
Лукерья пригласила Каллибека в дом. Но и там, удобно расположившись в опрятной, чистенькой комнате, Тенел и Каллибек все еще не могли опомниться, успокоиться, осушить слезы. С улыбкой, молча, растроганно взирали они друг на друга… Лукерья хлопотала, замесила тесто. Она расстелила дастархан, поставила перед мужчинами полную миску жареного проса.
— Полакомьтесь пока! Сынок, разожги огонь в тандыре, будем печь лепешки в честь дорогого гостя!..
Мужчины остались наедине: Каллибек потянулся к миске и набрал полную горсть проса.
— Боже, я, наверно, лет двадцать не ел такого замечательного проса, как это! — Каллибек излучал счастье.
Жизнь жестоко потрепала его друга, понял Тенел, хлебнул, бедолага, лиха: совсем почти старик!.. Да, не сладко ему пришлось в Туретчине, не сладко!..
— Вот и довелось нам свидеться, Каллибек, дружище! Все-таки на этом свете лучше быть живым, чем мертвым! — воскликнул Тенел.
— Жить, конечно, хорошо… даже в этом мире! Особенно когда тебе выпадает такая встреча! — Каллибек вытер слезы. — Ну, рассказывай! Сначала ты!..
Тенел смущенно пожал плечами: ему было немножко неловко перед другом за свое счастье и благополучие. Он коротко, намеренно бесстрастно изложил ему то, что случилось с ним после их разлуки.
— Теперь твоя очередь, Каллибек! Рассказывай о себе!.. Я часто тебя вспоминал, особенно когда приходилось туго!
— А уж как я скучал!.. Только меня, меня еще совесть мучила, Тенел! Крепко мучила! — Каллибек зажмурился, помолчал, потом произнес:-Видишь ли, распространяться много о том, что видел сам, — это ведь один из способов убеждать других людей, что ты умен, привлекать к себе их внимание… Я же, я все время старался от людей скрываться. Мне было выгоднее прослыть дураком или немым, но уцелеть… Тебе я расскажу все, ничего не скрою. Выложу всю правду о себе и о мире, каким я его постиг, каким для себя открыл. — И Каллибек действительно без прикрас нарисовал Те-нелу картину своих странствий, тех унижений, тягот и опасностей, которые повсюду настигали, преследовали его. — Честно признаюсь тебе, Тенел, к какому заключбнию я пришел, прожив бурную и нескладную жизнь. Богатый везде богатый, бедный везде бедный, бродяга и нищий — всюду бродяга и нищий… Везде и всюду идет борьба за существование, богач теснит-притесняет бедняка, а сильный пожирает, уничтожает слабого. Раньше я считал, да мы вместе с тобой так считали, — самый счастливый человек на этом свете тот, кто много знает и много понимает. Однако я ошибался. Это заблуждение. Все как раз наоборот. Чем больше человек знает и видит, чем больше странствует по белу свету, тем он несчастнее. Потому что он лучше начинает постигать все несовершенства, все изъяны мира, все несправедливости и подлости его.