Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Брат Бена и его жена пригласили нас на обед. Это был единственный нормальный обед, который я получила в Балтиморе: Бен и его жена питались только сырыми овощами, которые они нарезали палочками и макали в различные соусы. Мне разрешалось готовить себе яичницы (они к ним не прикасались) и есть хлеб с мягким сыром.
Я оказалась «миротворцем» между братьями: до моего приезда они несколько лет не встречались и не разговаривали из-за какой-то пустячной ссоры. Разрыв отношений между ветвями расширенных семей – обычное дело в Америке; по моему впечатлению, люди там зачастую одиноки, замкнуты в своих домах. Там не принято собираться всем кланом и вместе отмечать праздники.
Я решила позвонить дяде Якову, брату мамы, тому, который помогал нам в годы войны, а затем без видимой причины покинул Балтимор, разорвал связи со всей родней и поселился в далеком городе Чарльстоне. Тому дяде, который отказался встретиться с мамой и папой, когда они гостили в США.
После отъезда из города и разрыва контактов с семьей дядя Яков превратился в глазах родственников в таинственную фигуру. Само мое намерение позвонить ему повергло Бена и его жену в большое волнение, смешанное со страхом. Это странно, если учитывать, что Яков и Бен приблизительно одного возраста и в течение многих лет были друзьями. Из всех родных только Бен переписывался с Яковом какое-то время после переезда Якова в Чарльстон. Переписка прервалась, потому что Яков перестал отвечать на письма.
Теперь Яков и Гарриэт, крайне взволнованные, стояли передо мной, и Бен сказал, что, может быть, не стоит звонить. Я ответила ему, что дядя Яков много помогал нам в военные и послевоенные годы и что без его помощи, возможно, я не стояла бы сейчас здесь. В моих глазах он человек, спасший нам жизнь. Я помню его по приездам к нам в 1938-м и 1939-м годах. Он, правда, с нами, детьми, в разговоры не пускался, но это был обаятельный мужчина, и мои старшие кузины были влюблены в него.
– Как я могу не позвонить? Что уж он может сделать мне по телефону? Ударить меня?
– Как хочешь, – сказал Бен, – но будь готова к любой реакции с его стороны. Он может бросить трубку, может оскорбить тебя. Не питай надежд на сердечное отношение.
– Ладно, – сказала я, – выдержу это.
Он дал мне номер, и я позвонила.
– Алло! – услышала я глубокий баритон, который помнила с детства.
Я сказала ему, на идише, что я дочь его сестры Мэри и нахожусь в США с журналистским рейдом.
Он не бросил трубку и даже проявил интерес. Спросил, где я уже побывала и какова цель рейда. Я рассказала ему об открытии линии прямых рейсов в Чикаго, о трехдневном пребывании в этом городе в качестве гостей авиакомпании и о посещении Вашингтона. Теперь я нахожусь в Балтиморе и гощу в доме Бена. Официальная часть рейса кончилась, и теперь я могу разъезжать по США как хочу.
Он не счел нужным спросить, как поживает его сестра и семья Бена. Только спросил, каковы мои впечатления от США и дальнейшие планы.
Я набралась смелости и сказала, что была бы рада навестить его, а затем провести несколько дней в Нью-Йорке и вернуться домой. Он сразу ответил, что к нему я не могу приехать. Я была готова к такому ответу и не стала спрашивать его о причине. Он добавил, что вышлет мне чек на сумму триста долларов на нужды времяпрепровождения в Америке. На этом беседа закончилась.
На протяжении всего этого разговора Бен и его жена стояли рядом со мной, бледные, как мел. Бен был глубоко уязвлен: Яков, друг его молодости, не спросил о нем и не упомянул его вообще.
– С твоей точки зрения хорошо, что ты позвонила, – сказал он. – Смотри, даже подарка удостоилась. Это лучше, чем я ожидал.
Через несколько дней по почте пришел чек. В Балтиморе мне было скучно, но куда я могла поехать? Мне очень хотелось посмотреть на водопад Ниагара, и я предложила Бену поехать вместе, но он отказался. Сказал, что не может себе это позволить. Ехать одна я не хотела.
Оставался Нью-Йорк. Билет на полет мне не понадобился: Бен опять вызвался подвезти меня туда на машине. Мне не понадобилась и гостиница: во время полета из Израиля я познакомилась с симпатичной женщиной, и она пригласила меня погостить в ее доме, когда буду в Нью-Йорке. Я с радостью приняла приглашение. Прежде чем мы выехали в путь, Бен позвонил ей, и она подтвердила приглашение и дала ему адрес. Я решила не расходовать деньги, взятые в долг у мамы, и обойтись суммой в триста долларов, полученной от дяди. По сути дела, мне не на что было тратить деньги, не пойду же я одна в театр или оперу. Племянница моей хозяйки, безработная, располагавшая свободным временем, взяла надо мной шефство и совершила со мной несколько поездок по городу. Мы побывали в Бруклине, в Бронксе и даже в Гарлеме, показавшемся мне довольно устрашающим. Пугали пустые коробки домов, выжженные внутри. На улицах было мало прохожих. Моя спутница объяснила мне, что жители Гарлема, афроамериканцы, в большинстве своем проживающие в социальном жилье, имеют обыкновение поджигать свои дома, чтобы получить новые и более просторные квартиры.
По Манхэттену я гуляла одна и побывала в музее Метрополитен. Мне не понравился Нью-Йорк с его гигантскими зданиями, с бесконечными рядами окон, которые все выглядят одинаково. Я слышала и читала много восторженных откликов о Нью-Йорке, но не почувствовала очарование этого города. Возможно, причина в том, что я была одна и не знала, на что стоит обращать внимание. Пригороды американских городов казались мне гораздо более приятными. В Манхэттене есть что-то нечеловеческое: между рядами небоскребов человек чувствует себя как муха. Если мне что-то там понравилось, то это нумерация улиц: благодаря ей всегда знаешь, где находишься и в какую сторону надо идти.
Я позвонила в филиал «Эл-Ал» и утвердила дату обратного вылета. Почувствовала огромное облегчение, когда самолет поднялся в воздух. Америка, конечно, велика и прекрасна, но я предпочитаю свою маленькую страну.
Глава 53. Ливанская трясина
В июне 1982 года, ровно через пятнадцать лет после начала Шестидневной войны, второе правительство Бегина решило начать по собственной инициативе войну против Ливана. Сегодня эта война известна как «первая ливанская война». Бегин, с его склонностью к риторике, дал ей название «Мир Галилее». Было что-то курьезное в том, что война называется «миром». Сегодня это название забыто. В памяти народа эта кампания осталась как «первая ливанская война».
Народу не было дано четкое объяснение относительно целей войны. План военной операции назывался «Ораним»[19]. По сути дела, были подготовлены два плана; первый, «Малый Ораним», был скромен: войти на территорию Ливана, занять полосу глубиной сорок километров, изгнать оттуда террористов и сделать поселения Верхней Галилеи недосягаемыми для обстрела «катюшами». О «Большом Ораним» говорили меньше. Это был не тактический, а стратегический план, преследовавший далеко идущие политические цели.
Во время войны и после нее в прессе было много споров вокруг этих планов. Некоторые комментаторы утверждали, что правительство утвердило только «малый» план, а министр обороны Ариэль Шарон и начальник генштаба Рафаэль Эйтан без утверждения приступили к осуществлению «большого плана» и тем самым поставили правительство перед свершившимся фактом. Другие утверждали, что все было запланировано заранее: после достижения тактических целей решено было перейти к стратегическому плану.
Цель «большого плана» заключалась в превращении Ливана в сателлит Израиля. Для этого Израиль заключил союз с ливанскими христианами-маронитами, которые вели ожесточенную борьбу за сохранение своей гегемонии против усиливающейся общины мусульман. Если бы этот амбициозный план удалось осуществить, то геополитическое положение в регионе изменилось бы в пользу Израиля.
Сближение с маронитами, у которых была своя «частная армия» под названием «фаланги» (у каждой общины в Ливане была своя армия), началось задолго до войны. Бегин лично участвовал в тайных встречах с командирами фаланг. Встречи устраивались по ночам, но от глаз вездесущих журналистов не укрылись ночные исчезновения главы правительства из его резиденции. Корреспонденты начали задавать вопросы, на которые Бегин ответил остротой, вошедшей в политический фольклор Израиля: «Не принято спрашивать мужчину, куда он ходит ночью». Но покров тайны был сорван, и вскоре после этого вся страна уже знала о «ночных свиданиях» главы правительства.
Как можно после этого утверждать, что Бегин не знал о намерении осуществить «большой план»? Для малого тактического плана ЦАХАЛ не нуждался в ливанских союзниках, которые, кстати, были очень ненадежными. Помощь фалангистов была нужна для действий в рамках «большого плана».
Не берусь утверждать, говоря о решении начать войну по нашей инициативе, что у Израиля не было на это веских причин. Главной причиной было массивное присутствие палестинцев – членов ООП в Ливане. В Бейруте находился штаб ООП во главе с Арафатом. ООП использовала Ливан как базу для террористических актов, населенные пункты нашего севера часто обстреливались ракетами. Ограниченные операции против террористов не достигали цели: за ними следовали лишь короткие периоды затишья, а затем обстрелы возобновлялись.
