Джей Уильямс - Пламя грядущего
– Кто же обращает внимание на глупую болтовню? – сказала она.
Дени сел, крепко обхватив руками колени.
– И тем не менее это все-таки тюрьма, – с большой грустью промолвил он. – Я не могу покинуть Иерусалим, в отсутствие ал-Амина его стражники стерегут меня зорче соколов. О, они никогда не показываются мне, но я чувствую, что они не спускают с меня глаз. А ты?.. Тебе еще хуже. Рабыня, и рабыня пленника. Это причиняет тебе боль?
– Я не думаю об этом, – сказала она. – Ты на самом деле недурен собой. И я почти забыла, на что походила моя жизнь, когда я была ребенком. Мне недостает моих родителей. Иногда меня охватывает такая тоска по ним, что мне начинает казаться, будто я этого не вынесу. Но я не в силах вернуть их, как и прошлую жизнь. Ал мектуб, мектуб – что написано, то написано. – Она пожала плечами. – Ислам многому научил меня.
– И я быстро осваиваю его премудрость. И если бы я мог уйти, куда бы я пошел? Наверное, именно это имел в виду отшельник, предсказывая мне судьбу.
– Отшельник?
– Я рассказывал тебе о нем, помнишь? Архангел Гавриил. Он сказал: «Тебя ждет путь длиннее, чем ты думаешь». Ну в этом он, без сомнения, не ошибся. «Ты не найдешь того, что ищешь». Полагаю, он намекал на мои собственные земли. «Однако ты найдешь нечто другое, столь же ценное, только ты не поймешь, чем обладаешь, пока едва не утратишь этого». Вероятно, он действительно был наделен даром предвидеть будущее. Я часто задумывался над его словами. Некогда я думал, что он имел в виду Артура, но я уже потерял его.
– Мне жаль, что я не знала твоего друга Артура, – задумчиво пробормотала Лейла, положив голову на колени Дени. – «Ты не найдешь того, что ищешь». Возможно, тот отшельник говорил о чем-то другом. Ведь ты часто рассказывал мне, как страстно ты желал найти новую форму в поэзии. Но, быть может, ты все-таки нашел и ее среди тех новых форм, которые ал-Амин и я показали тебе?
– Формы… – Дени покачал головой. – Суть одна и та же, только выраженная на другом языке, построенная по иным законам стихосложения, с другими размерами. Я не знаю, чего хочу. Когда суфий сказал: «Спрашивай меня», – я не сумел задать вопроса. Я понимаю, что это совсем не форма или, точнее, форма как способ добиться того, чего я действительно хочу, но само существо этого всегда ускользает от меня. Однажды Арнаут Даниэль сказал мне, что изобрел секстину, изыскивая правильный способ выразить то, что он чувствовал, но потом понял, что эта форма не поможет ему. Дело не в формах. – Он сделал движение рукой, как будто ощупывал нечто невидимое, висевшее в воздухе. – Можно использовать какую угодно форму. Главное в том, что ты чувствуешь, и как найти точные, совершенные, красивые слова и музыку, чтобы как-то описать свои чувства. Образ должен рождаться естественно, идти из глубины души и сердца и принимать свои собственные очертания. Вот, послушай, что я сочинил однажды, – никакой формы, но это передает то, что я и хотел, так или иначе. Я написал это очень давно, задолго до того, как узнал о твоем существовании, но я вполне мог сочинить это для тебя:
О, ветер западный, желанен твой порыв,Чтоб ливнем кратким насладилась кожа!Тогда, о Господи, любимую в объятиях укрыв,Я снова поспешу возлечь на ложе.
– Мне нравятся стихи, – кивнула Лейла. – Они очень короткие, но в них так много сказано.
– В тот раз я не стал облекать мысль в какую-то форму, – серьезно сказал Дени. – Сначала я прислушался к тому, что поднималось у меня в душе, словно прораставшее в земле зерно: оно выросло и оформилось и превратилось в этот крик. Это похоже на крик, правда? Как еще можно это назвать? Это не вписывается ни в какие рамки. Я даже не сумел положить строфу на музыку.
Он наклонился и задумчиво поцеловал ее в шею.
– Что толку называть себя трувером? – пробормотал он. – Я не нашел ничего нового. Следовало бы придумать другое слово – «искатель», или «исследователь», или, быть может, «неугомонный, беспокойный, неудовлетворенный болван».
– Мне щекотно, – пожаловалась она.
Он спрятал лицо в ее благоухающих волосах.
– Что, если мы убежим вдвоем? – прошептал он. – Добудем лошадей и умчимся как-нибудь ночью, поедем далеко на восток, в страну, где император монголов живет в хрустальном дворце, украшенном золотыми колокольчиками. Им никогда не придет в голову искать нас в той стороне.
Она подняла голову и посмотрела на него.
– Ты не можешь убежать, Дени, – сказала она. – Ты дал слово ал-Амину.
– Ну и что из того? Сам Ги де Лузиньян, король Ги, после сражения при Хаттине дал слово Салах ад-Дину, что никогда снова не поднимет оружия против Ислама. И нарушил его в тот же миг, как только султан освободил его. Почему я должен быть честнее короля?
– Потому, что ал-Амин твой друг. Теперь ты уже знаешь, что означает его имя – Тот, Кто Хранит Верность. Он поручился за то, что ты не убежишь, пока за тебя не заплатят выкуп. Ты можешь обмануть его доверие?
Дени промолчал.
– Я получила ответ, – сказала она. – И это одна из причин, почему я люблю тебя.
– Стало быть, ты тоже веришь в благородство? – раздраженно проворчал Дени. – Ты, и Артур, и Мод…
– Благородство и честь – всего лишь слова, – сказала Лейла. – Я верю, что человека судят по его делам, а не по тому, что он о себе говорит. Когда я была маленькой девочкой, моя мать часто пела мне о Тайефе, менестреле герцога Гильема, «чье сердце было благородным, и благородством он прославился». Ты трувер, и нет нужды напоминать, что говорится дальше.
Дени тихо процитировал:
«И крепко стиснув рукоять, он ввысь воздел свой меч и повел в бой авангард, громко распевая песнь о Роланде».
Не в силах усидеть на месте, он поднялся и прошел к окну. Ухватившись обеими руками за створки окна, он долго смотрел вниз, на маленький сад. В середине сада, отражая небо, лежал мраморный бассейн, окаймленный ирисами. Паруса розовых и желтых лепестков расстилались на прямых пиках стеблей. Словно молитвенные коврики правоверных, нарядные грядки цветущих маков, благоухающих нарциссов и ноготков. По краям, вдоль стен, росли розы.
– В садах наслаждения, – пробормотал Дени. – Надежда более светлая, чем то, что нам обычно сулил старик Луковая Голова. Временами я испытываю непреодолимый соблазн обратиться в мусульманство. Насколько все стало бы проще, Лейла!
– Ты думаешь? – Она тоже встала и серьезно наблюдала за ним, приводя в порядок волосы.
Сейчас она выглядела маленькой, и очертания ее тела совершенно терялись в складках одежды. Сегодня на девушке была просторная, длинная туника, спускавшаяся ниже колен, а под ней – мешковатые панталоны. Дени почувствовал внезапный прилив нежности, ибо она походила на ребенка, одетого во взрослый костюм.
Но когда она заговорила, эта иллюзия рассеялась, ибо у нее был грудной голос, волнующе хрипловатый, пробуждавший мысли о страстных ласках, даже когда она произносила самые простые слова.
– Будет ли все так просто, когда ты покинешь эти места и возвратишься домой? Я не думаю, что ты тот человек, кто свободно переходит с одной стороны на другую, – сказала она.
– Нет? И что же я за человек?
Она приблизилась к нему и легко коснулась рукой его груди.
– Думаю, человек, верный своим убеждениям, – промолвила она.
– Убеждения? – фыркнул он. – Я слышал, как люди употребляли это слово настолько часто, что оно в конце концов потеряло свое значение. Я встретил одного генуэзца, который тоже был человеком с убеждениями. Его убеждения позволяли ему продавать рабов-христиан неверным. Я видел, как епископы выворачивали наизнанку свои убеждения и надевали их на голову, точно дурацкий колпак, стоило королю помахать перед их носом бенефициями. Если ты именно такого мнения обо мне…
Она издала короткий смешок.
– Ох, ты умеешь все перевернуть с ног на голову, – сказала она. – Мы с тобой знаем великое множество песен о благородных рыцарях. Для большинства тех, кто их слушает, они лишь песни о войне и ратных подвигах. Но для избранных они представляют идеал жизни: рассказы о высоких целях, о благородных вассалах, об образе жизни, который указывает сияющий путь в прогнившем мире. И ты, Дени, ты среди избранных.
– Опять дух рыцарства! – вскричал Дени. Он мягко взял ее руки в свои. – В Англии есть одна дама, которая, пыталась сделать из меня образец рыцарства. И надо сказать, я выглядел круглым дураком.
– Нет, не дух рыцарства, – возразила Лейла. – Почему ты такой упрямый, Дени? Ты понимаешь, что я имею в виду. Я вижу это по твоим глазам. Мне просто хочется поколотить тебя из-за твоего упрямства. Да ведь и двух мгновений не минуло, как ты признал, что не можешь нарушить клятву, которую дал ал-Амину.
– Я не сказал ни слова.
– О!.. Глупец! Ты просто не хочешь смело посмотреть в глаза тому человеку, которым ты на самом деле являешься.
Он уставился на нее.
