Валерий Ганичев - Ушаков
В доме у посла был еще беспорядок, до конца все не убрано и не поставлено на место. Его хоть и не разграбили подчистую, ибо даже лаццарони побаивались дерзостно обходиться с имуществом посла могущественной державы, но в кабинете, в бумагах в его отсутствие в Палермо рылись. Да и камердинера, что Мусин-Пушкин отправил с Сицилии для присмотра за особняком, генерал Шампионне приказал арестовать и заключить в крепость. В руках у республиканцев оказалась тогда вся секретная переписка русского дипломата. А в ней находились серьезные документы. Тогда, наверное, перехватили они и договор, присланный из Петербурга, о совместных действиях России и королевства против Франции, ибо ни в Палермо, ни на русской эскадре об этом не узнали — Шампионне держал камердинера и русские документы за крепкими замками. Лишь позднее эта весть пришла на Сицилию.
— У королевской четы тогда от сердца отлегло, они в газетах все пропечатали, — рассказывал посол, пока Ушаков усаживался в низкое неудобное кресло. — Да ну их, — граф жестом пригласил адмирала взять бокал, взял и сам и, не произнося больше никаких слов, залпом выпил его до дна. Ушаков заметил, что и на его корабле, и в своем доме в Палермо с этого начинал он серьезную беседу.
Ушаков удивился золоту и лазури, что окружали графа. Звезды всех видов, прямоугольники, циркули сияли на стенах.
— Не удивляйтесь, все сие символы истины и света. Эти два треугольника, что друг на друга положены, означают борение света духа с тьмой материи, борение духо-человека со ското-человеком. А эти пять концов говорят, что тяготение долу уже нет, тьма побеждена, осталось устремление вверх, ввысь, к свету, вершина.
— Мудрено, — вздохнул Ушаков с безразличием, скользнул по всем этим молоточкам, отвесам, кои он видел еще в Кронштадте, и тихо спросил: — А для долга есть у вас знак?
Мусин-Пушкин-Брюс смешался, он понял, что Ушаков все знает, и не таясь сказал:
— Так вот, любезный Федор Федорович, мы с вами, как мне кажется, люди сродственные по духу. И вам и мне одно свойство принадлежит: мы умеем пробиваться вперед.
Ничего такого Ушаков не предполагал в себе, он не вперед пробивался в жизни, а долг свой с открытым и честным сердцем выполнял, а это и его вперед продвигало. Но промолчал, слушая.
— Смею вам сказать, что я в сих широтах историю латинскую изучил досконально и особо интересовался, отчего Латинская империя пала. От того, что не было у них в период раздоров и распрей тайного и невидимого для постороннего глаза скрепления лучших людей, тех, кто мог судьбы державы изменить.
Граф пошевелил щипцами, угли в камине, откинулся и продолжал:
— Я к вам присмотрелся, Федор Федорович, и думаю, что для вас и для нас полезно будет ваше вступление в союз масонский. Сие единение людей для вас наверняка известно. Вы человек благородный, в ложах масонских люди тоже отмеченные печатью высших добродетелей. Мы все печемся о любви к брату человеку, и вы, как я пронаблюдал, высокое человеколюбие проявляете. Многие известные вам люди в наших ложах пребывают. Может быть, вам известно, что во флоте еще со времен Петра и Лефорта масонское влияние имелось немалое. Но потом, в период упадка мощи морской, ложи сии действовали скромно и потаенно, заинтересовывая и подготавливая умы. Самуил Карлович Грейг — вот истинный восстановитель русского масонства. Самуил Карлович собирал вокруг себя лучших офицеров и через морское Кронштадтское собрание, где собирались многие офицеры для смягчения и улучшения нравов, идею эту провел широко. Эти офицеры со многими другими иностранными друзьями знакомились через масонов, заимели товарищей зарубежных. Их же слава выросла благодаря участию в этих собраниях нравственного воздействия. Ваша тоже от сего возвысится, не сомневайтесь!
Ушаков сразу собрался, не дал себе попасть ни под власть вина, ни под доброжелательный тон посла, ни под магию обещаний. Все это он уже слышал не раз. Знал и то, что и в ссору с могущественной силой входить не следует; подчиняться им тоже не следует. Отечество — вот высшая сила, ему он служит без остатка, а масоны это служение хотят переключить куда-то в другое место, заставить служить каким-то другим силам и странам. Ответил спокойно, но твердо:
— Нет, сему вашему приглашению не последую.
— Ну отчего же? Вы не хотите или не можете быть с нами? Известно, что на свете есть три сорта людей: Хочу, Не хочу и Не могу. Первые всего достигают — это мы; вторые всему мешают, а третьи терпят во всем неудачу. Вы из каких?
— Любезный граф, благодарю за доверие, что вы мне оказали здесь, вдали от милого моего Отечества, пригласив в ложу людей почтенных и достаточных. Но я для себя избрал другой удел. Служить без корыстного расчета своему Отечеству, трудиться на благо флоту Российскому. Вы мне говорили, что ложа ваша поможет мне славу создать. Могу сказать, что в Палермо и здесь, в Неаполе, тоже римской историей интересовался и вот что в память взял. Римляне в храмах своих ставили алтари Доблести и Славе, так что никто не мог достигнуть второго, не пройдя перед первым. Порядок движения таков: Труд, Доблесть, Слава. Кого может удовлетворить успех, ежели б для достижения оного было бы довольно одного желания? И кто-то бы мне даровал славу без моих усилий. Благодарю, граф. И довольно об этом.
У Анаконы
На восточной части Италии высилась неприступная, великолепно защищенная крепость Анакона. Защищали ее французы хорошо. В войсках были дисциплина и порядок. Разговоры о распаде республики, о фактическом господстве в ней банкиров, об измене лозунгам революции сюда как-то не доходили, генералы Директории сумели вдохнуть в солдат высокий дух стойкости и мужества. Под стенами крепости находили защиту французские корабли, что пресекали линии доставки продовольствия союзным армиям в Северной Италии. Австрийцы снова взывали к русским. Суворов предложил Ушакову оказать необходимое содействие сухопутным войскам. 5(16) мая у Анаконы полукругом расположилась эскадра Пустошкина.
— Все. Баловство на море придется прекратить, — меланхолично заметил командующий крепостью. — Ну что ж, погуляем на суше. Надо будет приструнить этого отчаянного Гоци. Он-то должен понимать, что монархисты из России не его союзники.
Но республиканец и патриот Лагоци[28] понял, что сейчас именно русские его союзники. Было время, когда он мечтал восстановить объединенную Италию и изгнать из северной части австро-венгров, из южной — нерадивых и безразличных к судьбам страны Габсбургов и Бурбонов. Французы использовали его страсть и восторженность для изгнания австро-венгров и низвержения королевских фамилий в Пьемонте, Тоскане. Но стало ясно, что они не стремятся воссоединять расчлененную Италию, и Лагоци прозрел, увидев, что генералы Директории не освободители, а очередные поработители страны. Он собрал вокруг себя отряд таких же, как он, молодых людей и отдался делу освобождения родины от французов. Здесь, под Анаконой, он соединился с десантным отрядом Пустошкина и стал захватывать прибрежные крепости, стягивая обруч блокады вокруг самой Анаконы. Пустошкин затребовал для окончательного штурма и австрийские войска. Те, как всегда, в бой не стремились. В это время стал распространяться слух, что в Средиземном море объявился мощный французско-испанский флот, и русская эскадра снова стала собираться в один кулак. Собравшись в Корфу, русский и турецкий флот двинулся к берегам Сицилии, а под Анакону Ушаков отрядил несколько судов под начальством графа Войновича. «Три фрегата от меня посланы блокировать и взять Анакону, это необходимо нужно и непременно, ибо без того Венецианский залив не будет спокоен, пока не взята будет Анакона», — пишет Ушаков 16 июня Томаре.
Но над Анаконой продолжал трепетать французский флаг. Крепость оставалась главным опорным пунктом Директории в Центральной Италии и Венецианском заливе. 700 пушек простреливали все подступы к стенам. Десять судов перекрывали возможность русским кораблям ворваться в гавань. А то, что для русских нет ничего невозможного, французские генералы убедились по Корфу.
Лагоци по появлении кораблей Войновича воспрянул духом, стал готовиться к штурму. Но для этого попросил у графа хоть немного русских солдат, дабы воодушевить шесть тысяч своих ополченцев. Войнович отрядил ему 187 русских и турецких солдат под началом лейтенанта Макара Ивановича Ратманова. Макар Иванович в Анаконе уже бывал. Он отвозил туда на шебеке «Макарий» генерала Шабо и его штаб. Внимательно осмотрел он тогда крепостные и предмостные укрепления да незаметно промерил глубину гавани и вход в нее.
Под стенами крепости разгорелись быстротечные баталии. Обычно ополченцы Лагоци завязывали перестрелку, атаковали выдвинутые вперед форты, французы контратаковали и обращали их в бегство, преследуя до русских батарей Ратманова. Русские солдаты открывали точный огонь и вместе с турками шли в рукопашный бой. Французы быстро ретировались в крепость.
