Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва
— Если так, едем за наградой.
Дивей-мурза принял перебежчика ласково, велел немедленно снять с него путы и принести кумысу и, дождавшись, пока русский предатель осушит, подражая обычаям степняков, мису, не отрывая от нее губ, все с той же мягкостью в голосе пригласил к разговору.
— Ты хотел говорить с великим ханом, да продлит Аллах годы его могущественного царствования, или со мной. Я слушаю тебя.
Перебежчик начал говорить именно о том, что так смущало Дивей-мурзу и в чем он безуспешно пытался разобраться. Действительно, по словам перебежчика, Большой полк в полном составе заперт в Серпухове, еще три полка стоят у Наро-Фоминска, готовые не допустить переправы крымского войска через Нару, но князь Воротынский, поняв, что ошибся с определением дороги, по какой пойдет хан Девлет-Гирей, послал гонцов к первым воеводам тех полков, чтобы шли спешно к гуляй-городу. Полки переждут в нем, пока тумены великого хана подойдут к Москве, чтобы ударить с тыла. Гуляй-город они повезут с собой. В самой Москве сил не так много, но надеется князь Воротынский, через неделю к нему подойдет помощь. Большая. Тогда у князя станет достаточно сил, чтобы начать решающее сражение. А до подхода свежих полков князь будет делать вылазки, мешая взятию города, особенно Кремля. Меж воевод идет разговор, что войско к Москве ведет сам царь Иван Васильевич.
— Не царь, а князь Иван, раб Девлет-Гирея! — гневно оборвал говорившего Дивей-мурза, затем, успокоившись, спросил: — Много ли в деревянной крепости огненного наряда? Сколько пушек? Сколько самострелов?
— Пушек сорок пять штук, рушниц тысячи две. Мечебитцев же не наберется и одного полного полка. Только через три-четыре дня подойдут полки от переправ через Нару. У них тоже есть пушки и рушницы.
— Из леса часто совершаются дерзкие набеги на моих нукеров. Кто в лесу и много ли там ратников?
— Опричники. Из царева полка. Не весь полк, а полторы или две тысячи. Остальной полк — в Кремле.
Да, это — сведения. Но не ложны ли они? Дивей-мурза хлопнул в ладоши и приказал переступившему порог телохранителю:
— Поговорите с нукером серьезно. Добейтесь истины.
Довольно долго молчали Дивей и Теребердей. Похоже, перебежчик сказал правду: большой рати у князя Воротынского быть не может. В прошлом году вся Окская рать сгорела в Москве, по стране же прошел страшный мор, обезлюдив города и села. Что мог собрать князь Иван, собрал. Но вряд ли много опытных и умелых ратников у него, да и воевод бывалых по пальцам можно пересчитать. И все же князь Воротынский — не простак. На него свысока не плюнешь.
— Нужно обязательно снести деревянную крепость, пока в ней мало гяуров, — заговорил первым Теребердей-мурза.
— Гуляй-город — серьезная крепость. Ее надежность оценил еще Субудай-богатур.
— У Субудая не было столько туменов, сколько у нас.
— Но и у киевской дружины не было столько пушек и рушниц. Не было самострелов с железными стрелами, которые летят втрое дальше наших.
— Скорость, вот в чем успех нашей атаки. Не станем крутить колесо, а подстегнем ногайками наших прытких коней. Кого вознамерится взять к себе Аллах — возьмет, остальные ворвутся в крепость. Считаю, тумена вполне хватит.
— Да благословит тебя Аллах, разящий врагов, всемогущий, всемилостивый.
Спустя некоторое время после того разговора в ставке предводителя крымского войска в гуляй-город прискакал гонец от князя Хованского.
— Крымцы зашевелились. Передовой полк, как условились прежде, выходит на дорогу.
— Слава Богу! Скачи обратно и сообщи: уговор остается в силе.
Проводив гонца, Михаил Воротынский позвал первого воеводу ертоула. Приказал:
— Спешно разбросай триболы саженей на полета отгуляя. Дальше не нужно. Свои бы не налетели. С тыла оставь два прохода. Выстави там проводников, чтобы указывали своим входы в гуляй.
Вскоре, когда князю доложили, что триболы разбросаны, проводники на своих местах, он приказал изготовиться к стрельбе пушкарям, стрельцам — из рушниц я самострелов. По его расчету Передовой полк вот-вот должен был притащить за собой татар.
Так и вышло. Едва успели пушкари установить как следует свои пушки, а стрельцы разместиться на подводах так, чтобы и стрелять было ловко, и друг дружке не мешать (плотно стоят — плечо к плечу), как появился всадник с красным флажком на копье. Помаячил несколько мгновений перед гуляй-городом, ускакал вправо и скрылся в чаще лесной.
Так было условлено подать весть, если татары гонят полк.
— Зажигай фитили! — понеслась волной команда от орудия к орудию. — Сыпь порох на полки!
Стрельцы тоже изготовились. Ратники, кому шестоперами, топорами и мечами встречать ворогов, если дело дойдет до боя рукопашного, тоже скучились всяк против своего участка. Притих гуляй-город, творя многотысячную молитву: «Сохрани и помилуй, Господи! Не дай торжествовать над рабами твоими неверным басурманам. Не отврати лица своего от России православной».
Первые всадники Опричного полка высыпали на покосное поле. Если не знать приказа главного воеводы, можно назвать их самыми трусливыми. Через поле — намётом. Напрямик к гуляй-городу. И вот уже все большущее поле покрылось всадниками, стремительно несущимися к крепости на холме. Такое впечатление, будто сейчас они кинутся на штурм.
Половину поля проскакал уже полк, и лишь тогда через реку начали перемахивать первые сотни преследователей.
— Слава Богу, воронье пожаловало! — довольно проговорил Михаил Воротынский, который стоял на повозке и внимательно наблюдал за происходящим перед крепостью.
Не только неприязни ради назвал князь ногайских всадников вороньем. Они резко отличались от русской рати: вместо кольчуг или чешуйчатых лат — нагрудники из воловьей кожи, на головах — не сверкающие на солнце шеломы, а толстые стеганые малахаи и тоже темные; кони у них темных мастей. Издали татарские всадники действительно виделись черными, как вороны, вот народ и приклеил им кличку — воронье, да и нравом они вполне походили на эту нахальную, вероломную птицу.
Опричный полк начал сплачиваться, словно готовиться к бою рукопашному, ногайцы, кинув поводья на шеи обученных своих коней, взялись за луки — еще немного, и полетят стрелы саранчовыми тучами на отступающих, стоит им лишь остановиться и дать возможность преследователям приблизиться на полет стрелы. Вот-вот это произойдет. Вот-вот.
Гуляй-город затаил дыхание: не припозднятся ли воеводы. Впрочем, поспешность тоже не на пользу. Нужно накатить тумен ногайский на гуляй-город так, чтобы не только пушками попотчевать можно было незваных гостей, но и из рушниц и из самострелов достать. А сделать это можно лишь тогда, когда татары, которые наверняка уже увидели гуляй-город, посчитают, что русские ратники спешат укрыться в нем и этим можно будет воспользоваться для того, чтобы ворваться в крепость на плечах бегущих. На этом и строился весь расчет. Не сплоховали бы только князья Хованский и Хворостинин, да и все остальные воеводы и ратники-опричники.
«Пора бы. Трубу! Трубу! — мысленно командовал князьям-воеводам Опричного полка Михаил Воротынский. — Пора! Трубу!»
И словно услышал этот приказ князь Хованский: пробасила его боевая труба, в тот же миг многоголосьем подхватили трубы тысяцких и сотников. Полк, словно послушная десятка ратников, рассеялся точно надвое и не стал обходить гуляй-город, а понесся к правой и левой опушкам, все более и более очищая середину поля. Татарская лава не вдруг поняла, что произошло, а поняв, не сразу смогла остановиться: конь, увлеченный массой скачущих собратьев, не в миг подчинится поводу — в это самое время многоствольный орудийный залп осыпал ногайцев крупной дробью и ядрами, прореживая лавину.
Положение куда как неприглядное. Самое разумное решение — отступить, и Теребердей (а именно он вел тумен ногайских конников) прекрасно это понимал, но пока тумен будет разворачиваться, огонь пушек, рушниц и самострелов выбьет не одну сотню. Да и ложно отступивший полк (поздно понял это Теребердей) вот-вот скроется в лесу, и кто знает, не перекроет ли он путь отступления. Мурза Теребердей принял самое смелое решение — без остановки идти на гуляй-город.
— Урагш!
Еще миг — и поле взвыло истошно: «Урр-а-а-гш!» Конники понеслись на гуляй-город, стегая нагайками своих верных коней. Грохот орудий и рушниц, густо стрелявших по несущимся конникам, утонул в тысячеголосом татарском боевом кличе: «Вперед!»
Ничто, казалось, не сможет остановить десятитысячную черную лаву озверевших людей и разгоряченных коней. Ничто!
Князь Михаил Воротынский повелел дать сигнал, чтобы ратники изготовились к бою рукопашному.
«Как сработают триболы?!» — с возрастающей тревогой думал князь, видя, что дроб и ядра пока бессильны против густой лавы, хоть и прореживают ее, но не вносят сумятицы, не сбивают темп, а это весьма опасно.
