Владислав Бахревский - Смута
– Мои воины стали быдлом после шестнадцати месяцев непрестанных боев под стенами монастыря. – Лицо у Сапеги было темным, глядел из-под бровей. – Вы откровенны со мной, буду и я откровенен с вами. Вы, конечно, собираетесь в Калугу.
– В Калугу, ваша милость. Кроме Калуги мне некуда податься.
– Не безопаснее ли воротиться в Польшу к отцу и к матери? Я сам готов проводить вас, вплоть до королевского стана.
– До королевского стана? Вы желаете продать меня королю? Сколько его величество обещал вам за мою голову?
– Оставьте ваши подозрения. Я пекусь об одном: чтобы вы не попали в руки Скопина или Делагарди.
– Шубу! – приказала Марина Юрьевна фрейлине Магде.
Шубу подали.
– Пан Сапега! Я царица всея Руси. Лучше исчезну здесь в белых просторах, чем возвращусь под надзор моего батюшки, в курятник польский.
– Вы – царица, а я командующий войском. Я никуда не пущу вас. Ради вашей безопасности.
– Я не позволила торговать мной Рожинскому, не позволю этого и вам. – Марина Юрьевна сделала шаг, но Сапега не отступил.
Они стояли лицо в лицо.
– Если вы меня не пустите, я вступлю с вами в битву. У меня триста пятьдесят казаков.
Сапега вдруг улыбнулся, сделал несколько шагов назад и в сторону.
– Вы напрасно думаете обо мне плохо… Я предупредил вас об опасностях, вы не вняли моим убеждениям. Воля ваша. Казаки казаками, я дам вам роту немцев. Они надежнее.
Выехала из Дмитрова Марина Юрьевна в санях, укутанная тулупами. Сопровождали ее немцы и казаки атамана Каменца.
Остановились под утро в каком-то селе. Дали отдых лошадям, сами выспались.
Началась оттепель. Марина Юрьевна пересела на коня. Ледяной корочкой сверкали насты. Настроение было легкое, почти счастливое.
«Царица в седле, – насмешничала она над собой. – Дворцовая жизнь с ее глупейшим этикетом никуда не уйдет. Потомки будут передавать из уст в уста: царица, сражаясь за свое царство, проводила дни и ночи в седле! Как простой воин!»
Догнали какой-то обоз. Ни выстрелов, ни грабежа… Ждали, когда она подъедет.
– Пан Станислав! Брат! Боже мой, Казановская! Вы все здесь!
Оказалось, пан Станислав с фрейлинами был отпущен Рожинским из Тушина и направлялся под Смоленск.
– Зачем тебе ехать к королю? Ставка Дмитрия в Калуге.
– Я шляхтич, сестра! Я должен служить моему Отечеству.
– Как знаешь, брат. – Они ехали конь о конь, молчали. – Неужели я обречена судьбой быть одна?
Станислав ответил глухо, не поднимая глаз:
– Я воин, Марина. То, что происходило все эти годы, – не война. Это разграбление страны, в которой ты царица. Но для кого царица? Если бы для народа…
– Хочешь сказать – царица разбойников?
Станислав вспыхнул, поднял на мгновение ресницы.
– Марина, но ведь это так и есть. Господи! Твой муж… Ты даже от меня утаила, что венчалась с ним.
– Я царица, брат. Я желаю владеть моим царством. Видно, судьба царей – быть одинокими… Езжай, служи шведу Сигизмунду. Может быть, до полковника дослужишься.
Когда дороги их разошлись, она дала брату полсотни казаков и пересела к Казановской в сани – поплакать, спрятавшись в тулупе.
Подходя к Калуге, объявили:
– Никому не говорить, что приехала царица. Сделаем царю удовольствие.
Марина Юрьевна назвалась коморником государыни. Так и просила доложить его царскому величеству.
Вор пировал с татарами, с братьями Урак-мурзой и Зорбек-мурзой. Был тут и шут Кошелев.
Хвалы друг другу были уже произнесены, все домашние сплетни рассказаны, осмеяны. Вора потянуло к рассуждению о материях высших.
– Можешь ли ты, мудрейший Урак-мурза, – а может, тебе приятней называться князем Урусовым? – можешь ли ты кратко и ясно сказать о существе твоей религии? – Суть ислама – Коран. Это большая книга, заключающая в себе всю жизнь человека и жизнь всех времен. Книга мудрых и книга каждого. – Урак-мурза обеими руками коснулся бороды. – Для меня учение Мухаммеда заключено в стихах Корана, которые и тебе понятны. В суре «Мухаммед» пророк сказал: «О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху, и повинуйтесь посланнику, и не делайте пустыми своих деяний!» Разве этого недостаточно, чтобы прожить свою жизнь, думая об Аллахе?
– Прочитай мне, Урак-мурза, одну суру целиком.
– В Коране есть суры очень длинные – «Короны», «Скот», «Преграды», но есть суры в несколько строк. Я прочитаю тебе суру «Очищение»: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: „Он – Аллах – един. Аллах вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!“
– Мне нравится ислам! – воскликнул Вор. – Ради исполнения чаяний моих я готов уверовать в Мухаммеда.
Тут доложили о коморнике.
– Пусть войдет, – разрешил государь. Он ожидал увидеть Георга Гребсберга, но в комнату почти вбежал совсем юный пан, в пылающем огнем кафтане.
– Ваше величество, царица всея Руси посылает вам привет и поклон!
– Благодарю тебя за весть, но где она теперь и кто ты? Я тебя никогда не видел среди слуг ее величества.
Что-то очень знакомое было в лице юного пана, ревность кольнула в сердце: каких все красавчиков подбирает в свой штат ее величество!
И узнал наконец, и рассмеялся, как мальчишка, без обычных нарочитых гадостей своих.
– Марина!
Выбежал из-за стола, поднял царицу на руки, расцеловал. Поставил. Обошел.
– Ай да пан! Ай да молодец!
Взявши за ручку, повел к столу, посадил на свое место. Стул для него, прибор для царицы стольники принесли и поставили в единый миг.
– Какая у тебя прислуга! – удивилась Марина Юрьевна.
– Я еще подумаю, где впредь быть моей столице. Отчего бы и не в Калуге? К моим друзьям ближе. – Он показал на своих сотрапезников.
Выпили за здоровье государыни.
– Какое вино! – изумилась Марина Юрьевна.
Вор сиял радостью.
– Для моей царицы я хоть само солнце подам на стол.
– Кошелев, я даже по тебе соскучилась, – сказала Марина Юрьевна шуту.
– Государыня, не в моих силах поднести солнце, это может один только государь. Примите от меня цветок.
В его руках очутилась роза. Он поднес ее с поклоном.
– Боже мой! Да это же только в Польше возможно! И, разумеется, не зимой.
– Откуда у тебя взялся цветок?! – выпучил глаза Вор. Он взял у Марины Юрьевны розу, понюхал, потрогал шипы, передал Урусову, Урусов дал подержать цветок брату.
– Мы словно у себя в Крыму.
Все смотрели на шута.
– Ты же не выходил из комнаты? – Вор вернул розу царице, обошел кругом стола Кошелева. – А ну сказывай, негодник, как ты сотворил чудо!
– Развенчанные чудеса хиреют на глазах.
– Я тебя на дыбу вздерну, говори! Я, может, сам колдун, но чтобы из ничего создать среди русской зимы розу?!
– Напрасно вы так, господа! – сокрушенно покачал головой шут. – От ваших жестоких слов моя роза уже завяла.
Он подошел к столу и взял у царицы опустивший головку цветок.
– Грустно, господа!
И все вдруг увидели на ладони Кошелева большую серую мышь. Шут опустился на колени, пустил мышь на пол. Она метнулась по комнате, юркнула в щель.
– Так что же это было, шут?! – воскликнула Марина Юрьевна. – Роза или мышь? А может быть, что-нибудь третье?
– Это наша любовь к вашему величеству, – поклонился шут. – Любовь, превратившая мышь в розу.
– Как же я рада, что здесь, с вами. Ваше величество, я счастлива!
– А уже вечереет, – сказал его величество, глядя на сияющие солнцем окна.
Гости выпили чаши за здоровье своих повелителей и оставили царя и царицу с их жаром вспыхнувшей любви.
84Нареченный патриарх Филарет, отслужа литургию, пришел в келью озабоченный, горестная морщина, ранее небывалая, резко обозначилась на челе.
В келье его дожидались князь Борис Ногтев, Матвей Плещеев, Постник Ягодкин.
– Бедная, бедная Россия! На архиерейской службе две старухи, дед да десять казаков, которые приставлены ко мне, чтоб не сбежал. – Филарет, как на обидчика, уперся глазами в Плещеева. – Что скажешь?
– Владыка, за теми, кто на твои службы ходит, у гетмана особый досмотр.
– А я думал – митрополит, которого сами вы зовете патриархом, стал не нужен русским людям.
– Владыка, ты – наша крепость и надежда! Мы пришли к тебе за советом. Табор не сегодня завтра разбежится. Если нас силой не повлекут к королю, а скажут: «Идите на все четыре стороны» – где правды искать, у кого?
– Куда бы вы ни пошли – все останетесь в России, – сказал Филарет, открывая наугад Евангелие. Прочитал: – «И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем»… Люблю открыть святую книгу, изумиться прочитанному… Множество народа, идущее за ним, для нас радостно, но ведь и за нами пойдут толпы. Страшно выбирать дорогу. Не в пропасть ли? – Перед нами три прямоезжих, – сказал Плещеев, – в Москву с повинной, к королю – Смоленск воевать, в Калугу – в яму Лжи.
Постник Ягодкин усмехнулся: он знал четвертую – гульнуть по Руси и, повеселясь, спрятаться за Камнем, в Сибири.
