Перл Бак - Императрица
— Поднимите его, — приказала императрица, — положите в комнату на опиумный диван.
Жун Лу подняли и положили на двойной опиумный диван в дальнем конце зала, устроив его голову на жесткой подушке. Плачущая императрица послала младшего евнуха за придворными лекарями, которые появились немедленно, едва услышали известие. Жун Лу не двигался и тяжело дышал.
— Ваше величество, — сказал главный лекарь, — чтобы прийти к вам, Верховный советник поднялся с постели, где лежал больной.
Императрица набросилась на Ли Ляньиня.
— Почему мне об этом не сказали?
— Высочайшая, — сказал Ли Ляньинь, — Верховный советник запретил мне это делать.
Что она могла сказать? Она была поражена самоотверженной любовью мужчины, который ради нее был готов на все. Она сдержала бурю в своем сердце, ей следовало скрывать не только страх, но и любовь. Голос ее прозвучал спокойно:
— Пусть его отнесут в его дворец, и вы, императорские врачи, будете находиться при нем и днем и ночью. Присылайте мне известия о его состоянии каждый час. А я отправлюсь молиться в храм.
Евнухи поспешили выполнить ее приказание, а врачи последовали за ними. Когда все ушли, императрица поднялась и, не разговаривая с фрейлинами, которые толпились позади нее, направилась в свой личный храм. На двор спускались сумерки. Воздух был печален и тих, еще не ушло тепло солнца, а ночная прохлада задерживалась. Она шагала медленно, как будто несла непомерное бремя, и, войдя в храм, направилась к своей любимой богине Гуаньинь. Взяв три палочки сандалового благовония, она зажгла их от мерцающей свечи и воткнула в пепел в нефритовой урне, стоявшей на алтаре. Затем она взяла четки из нефритовых бусин, которые всегда лежали на алтаре в ожидании ее рук, и, пересчитывая бусины, читала в своем сердце молитву одинокой женщины.
«Ты, которая тоже одинока, — молилась она молча своей богине, — выслушай молитву твоей младшей сестры. Избавь меня от врагов, которые хотят захватить эту славную землю, что является моим наследством, и разделить ее на части, как дыню перед едой. Избавь меня… избавь меня от моих врагов! Это будет моя первая просьба. Еще молю тебя за человека, которого я люблю. Он упал передо мной сегодня. Возможно, это час его смерти. Поддержи меня! Заступись за него, молю Тебя, Старшая сестра, перед Небесами, и пусть этот час будет отложен. Я твоя младшая сестра! Если этот час не может быть отложен, то не покидай меня, чтобы я могла в любых обстоятельствах, в одиночестве ли, в поражении ли, вести себя гордо. Ты, Старшая сестра, смотришь вниз на все человечество веками, и лицо твое не изменилось. Твоя красота неприкосновенна, твоя милость беспредельна и воля твоя тверда. Дай мне силу поступать так же».
Она читала молитвы одну за другой, отсчитывая их бусинами четок, и вот молитвы все иссякли, а на четках осталась последняя бусина. И она вдруг почувствовала, что последняя ее молитва была услышана. Да, пусть победят ее враги, пусть умрет ее любимый, но она не позволит своему лицу измениться, своей красоте увянуть, своей воле поколебаться. Она будет сильной.
В одиночестве императрица проводила день за днем, а в стране бушевала война. Каждый день казался ей месяцем. Немногие вторгались в ее одиночество. Как-то ее посетил принц Дуань.
— Ваше величество, — сказал он, — у боксеров есть тайный талисман, кружок желтой бумаги, который каждый из них берет с собой, отправляясь на битву. На кружке нарисовано красной краской странное существо — не человек, не дьявол. А на теле этого существа написаны слова магического заклинания. Тот, кто выучит эти слова, каждым заклинанием может уничтожить жизнь одного иностранца, поселившегося в нашей стране. Ваше величество, не будет никакого вреда, если вы тоже запомните это магическое заклинание.
— Никакого вреда, — согласилась императрица. Она выучила мистические слова и повторяла их семьдесят раз на дню, и каждый раз Ли Ляньинь воздавал ей хвалу, подсчитывая, скольких иностранных дьяволов она покарала. Он говорил ей, что, к чему бы ни прикасался меч боксера, к плоти или к дереву, тут же вспыхивало пламя, и еще говорил, что всякий раз, когда они захватывали врага живым, боксеры испрашивали волю Небес, и вот каким образом: они скатывали шар из желтой бумаги и поджигали его, если пепел поднимался вверх, то врага следовало убить, если пепел летел на землю, то врагу оставляли жизнь. Много подобных историй рассказывал евнух императрице. Она чувствовала сомнение, но была в столь тяжелом положении, что наполовину в них верила, так как ей необходимо было верить, что где-то можно найти помощь.
Но откуда взять помощь? Мало того, что иностранцы были достаточным бедствием, в стране поднималось недовольство. Народ устал от наводнений, голода в деревнях, урожаи не собирались, а семена не были посеяны. По всей стране отчаявшихся людей охватило безумие: они грабили богатых и обворовывали тех, у кого было хотя бы немного запасов, среди тех, на кого часто нападали, были и иностранные священники, у которых всегда была еда и деньги. Иностранные послы заявляли протесты по поводу насилия над священниками, они требовали подавить бесчинства китайцев, в противном случае их правительства пришлют еще больше войск и военных кораблей. На всем свете не было ни одной страны, ни одного человека, к кому бы императрица могла обратиться за помощью. Жун Лу лежал обессиленный в своей постели, он не мог говорить и ничего не слышал. Когда императрица спросила у генерала Юань Шикая, что ей следовало делать, он ответил только, что боксеры были мошенниками. В доказательство он рассказал ей, как велел выстроить человек двадцать боксеров на дворе и стрелять в них, и сам видел, как они падали и умирали, словно обычные люди. Он умолял императрицу не возлагать надежд на этих шарлатанов, но он не сказал, на кого можно возлагать надежды.
Принц Дуань все чаще появлялся при троне и похвалялся, что может согнать варваров в море, и вымаливал лишь ее приказание на это. Она по-прежнему выжидала и надеялась на мир. Принц Дуань принялся принуждать ее исподволь, позволяя разъяренным бандитам нападать на иностранцев и их посольства. Старый и верный наместник императрицы в южном городе Нанкине прислал доклад, где заклинал ее не дозволять таких нападений и молил защитить иностранных посланников, их семьи и священников, живших во внешних провинциях.
«Нынешняя война, — писал он, — вызвана бандитами, которые чинят разбой под предлогом отмщения христианству. Мы находимся перед серьезным кризисом. Иностранные правительства уже объединяются, посылая войска и эскадры напасть на Китай, ссылаясь на то, что защищают своих подданных, и подавляют поднимающееся восстание. Наше положение критическое, и я произвел в своей провинции необходимые приготовления, чтобы в случае необходимости сопротивляться им.
Тем не менее, ваше величество, пусть великодушие и власть идут рука об руку. Я предлагаю, чтобы вы подвергли строгому и публичному наказанию всех мятежников, что нападают на невинных чиновников и миссионеров. Пусть будут одновременно проявлены великодушие и праведный гнев, ясные и яркие, как солнце и луна».
Когда императрица прочла доклад, то подумала о наместнике, каким хорошим человеком он был и преданным ей как повелительнице. Она ответила ему собственноручно и отправила послание с курьерами.
«Мы вовсе не хотим нападать. Вам надлежит сообщить различным посольствам за границей, что Мы питаем только добрые чувства по отношению к ним и призываем их продумать план, по которому Мы можем заключить миролюбивое соглашение в интересах всех».
Послав эту депешу и поразмыслив некоторое время, она принялась за написание публичного эдикта, в котором обратилась к правителям других стран.
«Мы пережили последовательность неблагоприятных обстоятельств, и Нам трудно объяснить причину, которая вызвала военные действия между Китаем и западными державами. Наши посланники за границей отделены от Нас морями и поэтому не могут объяснить западным державам настоящее состояние Наших чувств.
Война никоим образом не является Нашей инициативой. Разве мог бы Китай вести себя так глупо, сознавая свои слабости, чтобы объявлять войну всему свету? Как может он надеяться на успех, полагаясь на необученных бандитов? Это очевидно всем. Наши посланники за границей должны объяснить значение этого эдикта правительствам, при которых они аккредитованы. Мы поручаем Нашим военным командирам защитить иностранные посольства. Мы можем сделать лишь то, что в Наших силах. Тем временем Наши министры будут выполнять свои обязанности с еще большей заботой. Никто в такой час не может оставаться безучастным наблюдателем».
Императрица не была уверена, что сделала все возможное, и своей рукой она составила телеграммы самым могущественным властителям внешнего мира. Императору России она писала:
