Валентин Пронин - Царь Саул
Гирзей плакал, размазывая слёзы по морщинам коричневого лица, и прикидывал в уме, какую дань назначит этот светло-рыжий юдей, если согласится не применять силу. И, может быть, удастся после благополучного (относительно благополучного) окончания переговоров послать на самых быстрых верблюдах гонцов в соседние гирзейские племена и, объединившись, догнать врагов. Отобрать своё имущество, захватить добычу и уничтожить их без пощады. Опытный и повидавший многое в своей жизни седобородый бедуин не сумел на этот раз предвидеть свою судьбу и грядущие беды своего народа.
— Хорошо, — холодно произнёс Добид, — так и быть, я не подниму оружие против твоих соплеменников. Но вы должны будете заплатить за мою доброту из своего имущества и дать мне часть от мелкого скота и верблюдов.
— Мы с радостью выполним любое твоё приказание, — заверил его старик, вытирая слёзы и любезно осклабившись.
— Вы приготовите тридцать ковров, вышитых лучшими мастерицами племени. Кроме этого соберите ларец с серебряными украшениями. Ларец должен быть в полтора локтя длиной, в локоть шириной и высотой в пол-локтя. Качество украшений проверит мой знающий человек. И наконец, вы пригоните к лагерю пятьдесят беговых верблюдов, пятьсот овец и сто дойных коз. Идите и не вздумайте хитрить. Чтобы к вечеру мой приказ был исполнен, иначе гирзеи пожалеют, что родились на свет.
Старейшины до того обрадовались столь щадящим исходом внезапного бедствия, что главный попытался даже торговаться.
— Очень трудно, доблестный шейх, найти в нашем нищем народе такое количество серебряных украшений, — вздыхал он, разглаживая бороду.
— А вы постарайтесь, перетряхните свои сумы и кошели, — язвительно посоветовал молодой бетлехемец. — Я всё сказал.
После того как послы ушли, Добид поднялся. Соратники окружили его, готовые к боевым действиям.
— Пусть эти лицемерные старики свободно придут к своим шатрам, — сказал Добид. — Подождём, пока они увлекутся сбором дани и совершенно успокоятся, не сомневаясь в сохранности своей жизни. Когда солнце подойдёт ближе к полудню, начинаем. Сразу обрушить на них сотни камней и выпустить сотни стрел. Не теряя времени, броситься с высот и истребить это племя. Убить всех. Но сохранить скот и добро. Мы отдадим это князю Анхусу. Такова воля бога и моё решение.
Соратники согласно кивнули, направляясь к выходу.
— Один отряд возглавит Хетт, другой Абеша, — продолжил полководческие наставления Добид. — Гаддиэль, ты, как человек умудрённый, будешь наблюдать отсюда, с холма. При тебе пусть находятся гонцы. Если ты заметишь гирзеев, сумевших вырваться из становища и пытающихся спастись, тотчас укажи это с помощью гонцов. Ни один человек этого племени не должен избежать смерти. Хиян, ты и твои лучники держитесь на подступах к лагерю. Следите за тем же, что и Гаддиэль. В случае надобности примените свои луки и стрелы. Идите. Абитар махнёт вам отсюда флажком.
Оставшись в шатре с Абитаром, Добид задумался. Потом достал из мешка арфу, настроил её и сел на ковёр. Гармоничный аккорд прозвучал в кожаном чертоге шатра. Добид перебирал струны, наигрывая привычные пастушеские мелодии. Изредка он прищуривал глаза или возводил свой взгляд к отверстию в центре шатрового конуса. Казалось, он придумывает слова к каким-то новым, а может быть, полузабытым песням.
— Бог даровал тебе умение извлекать из струн звуки, сладко тревожащие сердце, — сказал ему Абитар. — Обычно такой дар бывает достоянием певцов-машалов, а не начальников войска. Но в этом даре, наверное, есть сокровенное предначертание. Без особого смысла такие совпадения не случаются.
— Играть на арфе, петь молитвы и простые песни меня научил один старый левит, живший у нас в доме. С детства он заставлял меня заучивать слова сказаний и славословий. Постепенно я крепко их затвердил, — улыбаясь, рассказывал Добид.
Абитар смотрел на миловидного белокурого юношу, с задумчивой улыбкой щипавшего жильные струны арфы, и внезапно подумал о том, что по его приказу сейчас будут убиты сотни людей: нежные девушки, красивые молодые женщины, ни в чём неповинные маленькие дети. Нет, Абитар не жалел их. Он знал: при противоположных обстоятельствах гирзеи тоже не пощадят никого. Правда, они предпочитают продавать пленников египтянам, что само по себе тоже есть умерщвление. Большинство рабов в стране Мицраим несёт бремя тяжких работ и крайне жестокого обращения. Они долго там не живут, а умирают в муках. Недаром говорят, будто по-египетски «раб» означает «живой убитый». Даже скотину египтяне берегут больше. Но вот что всё-таки показалось Абитару удивительным.
Прошлый раз, когда Добид захватил в плен гессурцев, он ведь не стал их всех убивать. Молодой вождь был к ним весьма снисходителен. Ну да, погиб в поединке Гешшурах… Причём Добид приказал Хетту не использовать случайный промах шейха, а дать ему возможность и время ещё подержаться в бою. Но все поняли его хитрость: Гешшурах уже дважды серьёзно ранен, потерял много крови и сильно утомлён. Хетт же слегка оцарапан и совсем не устал. Он только сильнее разъярился из-за отдаления своей победы.
Тогда всем, не только Абитару, в поведении Добида виделось то, что указывало на исполнение им воли бога. Старых и больных гессурцев он велел отпустить. Нескольких юношей, которые посмели не подчиниться, тут же застрелили из луков. Остальных гессурцев связали и торжественно отвели в Гет. Князь Анхус переправил их к побережью Великой Зелени, откуда корабли повезли пленников на невольничий рынок острова Алашии. И позже (Абитар это узнал от самого Добида) новому слуге князя привезли за проданных гессурцев причитающееся ему серебро. Анхус не страдал жадностью. Он знал, как привлекать подчинённых, особенно людей других народов, которые добровольно пришли ему служить.
Но почему сегодня Добид не берёт гирзеев в плен, а приказывает их уничтожить? Сначала это представлялось Абитару загадкой. Впрочем, смышлёный левит быстро вспомнил, что перед ним сидит не просто начальник случайно собранного войска. Нет, перед ним задумчиво играет на скромной арфе помазанник божий, которого братство левитов Эшраэля прочит в цари вместо слишком своевольного и свирепого невпопад Саула. И Добид знает о мнении и намерениях священнической верхушки по отношению к себе. Всё это Абитар сам ему рассказал. Значит, жестокость Добида имеет определённую причину. В чём она заключалась, Абитар пока не догадывался. Спросить об этом будущего царя (Абитар был уверен в царском венце Добида) он не решился.
— Пора, — сказал Добид, отложив арфу. — Возьми красно-синий флажок Анхуса, выйди и махни нашим.
Когда Абитар вернулся, некоторое время стояла полная тишина.
Внезапно донёсся отдалённый глухой шум. Потом послышался грозный рёв мужских голосов. И вдруг взвился отчаянный многоголосый вопль убиваемых гирзеев. Крики и проклятия мужчин, визг женщин и детей продолжались длительное время. Потом режущие слух истошные вопли стали ослабевать, оставались только одиночные жалобные мольбы и рыдания. Наконец и они затихли.
Ещё через небольшой срок приблизились вразнобой торжествующие шаги. Охранники откинули занавес у входа, и в шатёр ввалились распалённые убийством, забрызганные кровью, слегка поцарапанные соратники.
— Сделано, господин, — радостно сообщил сияющий светлыми глазами Хетт.
— Гирзеи перерезаны все до единого, — продолжил Абеша, криво усмехаясь, — до последнего младенца. Как ты приказал, господин.
— Ни один не избежал смерти? Вы проверяли? — спросил Добид, приняв надменный и подозрительный вид.
— Никто, — отвечал Абеша. — Я колол копьём убитых, если хоть сколько-нибудь сомневался.
Гаддиэль и стрелки-зифеи подтвердили: из становища не ушёл ни один гирзей.
— Во имя бога, это прекрасно, — сказал Добид. — Теперь скажите, есть ли у нас потери.
— Четверо убитых. Человек пятьдесят ранено. Семеро ранены опасно, остальные не опасно, — почтительно докладывал Хетт. — Проклятые шакалы пустыни пытались сопротивляться.
Некоторые успели схватить оружие. Даже женщины вытащили ножи и дрались до последнего. Царапались и кусались, как дикие кошки. Пришлось попотеть. Те наши, которые погибли, сами виноваты. Надо работать осторожней.
— Раненых перевязать. Для тех, кто ранен опасно, сделать носилки, положить на повозки, — распоряжался Добид. — Пошли смотреть добычу.
На другой день, под вечер, к воротам Гета из меркнущей пустынной равнины протянулся запылённый, но бодро приближавшийся караван.
По трое в ряд шагали воины-копьеносцы в панцирях и накидках — своих или снятых с убитых врагов. Впереди, на деревянной повозке, запряжённой верблюдом, стоял Добид в медном шлеме с красными пелиштимскими перьями. В этой же повозке находились Абитар с сине-красным флажком Анхуса и наряженный в дорогую рубаху до пят, седобородый Гаддиэль. Абеша и Хетт, тоже в шлемах и доспехах, важно выступали каждый перед своим трёхсотенным отрядом. Дальше тянулись перегруженные повозки, запряжённые ослами, и вьючные верблюды с тюками, полными добычи. Осторожно везли раненых. Слуги длинными палками гнали коз и овец.
