Томас Кенэлли - Список Шиндлера
– Когда вы видели Гета, – говорил Польдек Пфефферберг, – вы видели смерть.
И она, по его словам, всегда присутствовала рядом.
Глава 37
Свой тридцать седьмой день рождения Оскар отпраздновал в компании заключенных. Металлисты изготовили и отполировали маленькую шкатулку для хранения запонок, и когда герр директор появился в цехе, двенадцатилетняя Нюся Горовитц протолкнулась к нему и произнесла по-немецки заученную речь.
– Герр директор, – сказала она, и чтобы услышать ее, ему пришлось наклониться. – Все заключенные желают вам большого счастья в ваш день рождения.
Была суббота, шаббат, что пришлось как нельзя кстати, потому что обитатели Бринлитца всегда воспринимали этот день как праздничный. Рано утром, когда Оскар только начал праздновать, выставив в кабинете на стол «Мартель» и размахивая оскорбительной телеграммой от инженера из Брно, во двор въехали два грузовика с белым хлебом. Часть его была передана гарнизону и даже Липольду, в похмельном сне покоящемуся в своем доме в деревне. Это было необходимо, чтобы эсэсовцы не ворчали по поводу того, как, мол, герр директор балует заключенных. Самим заключенным было выдано по 750 граммов хлеба. Они могли или съесть его или сберечь. Ходили разговоры, где Оскару удалось его раздобыть. В определенной мере это могло быть объяснено расположением местного управляющего мельницей Даубека, который отворачивался, когда заключенным из Бринлитца засыпали в штанины овсянку. Но появление этого субботнего хлеба было воспринято как дар Небес, как результат чудотворного деяния.
И хотя этот день всем запомнился своей праздничной атмосферой, строго говоря, для радостных эмоций было мало оснований. На прошлой неделе пришла длинная телеграмма от герра коменданта Гросс-Розена Хассеброка в Бринлитц Липольду – с инструкциями относительно судьбы заключенных в случае приближения русских. «Необходимо будет произвести окончательную селекцию», – гласил текст телеграммы. – «Пожилых и нетранспортабельных следует расстрелять на месте, а здоровых пешим маршем отправить в Матхаузен».
Хотя заключенные на заводе ничего не знали об этой телеграмме, они не могли избавиться от неопределенных опасений подобного исхода. Всю неделю ходили слухи, что поляков заставили копать братские могилы в лесу под Бринлитцем. Появление груза белого хлеба должно было послужить противоядием этим слухам, гарантией на будущее. Тем не менее, все вроде понимали, что опасность сейчас куда отчетливее угрожает им, чем в недавнем прошлом.
Если работники Оскара не знали о телеграмме, то не попала она на глаза и коменданту Липольду. Сначала послание оказалось в руках Метека Пемпера в приемной Липольда. Подержав над паром, Метек аккуратно распечатал телеграмму и тут же доложил о ее содержании Оскару. Стоя у стола, тот прочел ее и повернулся к Метеку.
– Ну что ж, ладно, – рявкнул Шиндлер, – значит, нам придется попрощаться с унтерштурмфюрером Липольдом.
Ибо и Оскар, и Пемпер – оба понимали, что Липольд был единственным эсэсовцем в гарнизоне, способным выполнить приказ, отданный в телеграмме. Заместителем коменданта был человек сорока с лишним лет, обершарфюрер СС Мотцек. И хотя он мог, впав в панику, застрелить кого-то, руководить хладнокровным уничтожением 1300 человек было ему не под силу.
За несколько дней до своего дня рождения, Оскар направил Хассеброку ряд конфиденциальных жалоб на выходящее из ряда вон поведение герра коменданта Липольда. Он нанес визит влиятельному шефу полиции в Брно Рашу и выдвинул против Липольда те же обвинения. И Хассеброку, и Рашу он показал копии писем, которые направил в управление генерала Глюка в Ораниенбург. Оскар играл на том, что Хассеброк должен был помнить и последние подношения Оскара, и намеки на будущие дары, чтобы серьезно отнестись к требованию Оскара сместить Липольда, направленному им в Брно и Ораниенбург – и чтобы он перевел куда-нибудь Липольда, не утруждая себя расследованием.
Шиндлер действовал в привычной для себя манере, отшлифованной в карточных сражениях с Амоном. На кону стояли все обитатели Бринлитца от Гирша Кришнера, заключенного номер 68821, сорокавосьмилетнего автомеханика, до Иарума Киафа, заключенного номер 77196, неквалифицированного рабочего 27-ми лет, выжившего на пути из Голечува. Сюда же надо было присовокупить всех женщин Бринлитца, от номера 76201, двадцатидевятилетней станочницы Берты Афтергут, до номера 76500 – Енты Цветшеншильд, 36 лет.
Оскар получил основания для дальнейших жалоб в адрес коменданта Липольда после того, как пригласил его вечером на обед на территорию предприятия. Это было 27 апреля накануне дня рождения Шиндлера. Примерно в одиннадцать вечера заключенные, находившиеся в цехе, с удивлением воззрились на вдребезги пьяного коменданта, который несмотря на поддержку твердо стоявшего на ногах Шиндлера буквально полз по цеху. Во время этого выразительного прохода Липольд пытался присмотреться к кое-кому из заключенных в цехе. Он форменным образом бесновался, тыкая пальцем в стропила высоко под потолком. Герру директору с трудом удавалось удерживать его от падения на пол цеха, что не мешало коменданту демонстрировать, какой карательной властью он обладает.
– Вы, проклятые евреи, – орал он. – Гляньте вон на те балки! Там я вас всех и повешу, всех вас!
Придерживая его за плечи, Оскар старался успокоить Липольда, нашептывая ему на ухо:
– Совершенно верно, совершенно верно. Но только не сегодня вечером, ладно? Как-нибудь в другой раз.
На следующий же день Оскар позвонил и Хассеброку и другим с тщательно подготовленными обвинениями. «Этот человек, – сказал он, – напившись, шатался по предприятию, угрожая всех немедленно казнить. А вокруг были далеко не чернорабочие! Это опытнейшие специалисты, занятые в производстве секретного оружия!»
И так далее. И хотя Хассеброк нес ответственность за смерть тысяч рабочих в каменоломнях, хотя он считал, что всю еврейскую рабочую силу необходимо ликвидировать при приближении русских, он не мог не согласиться, что предприятие герра Шиндлера требует особого отношения.
– Липольд, – сообщил Оскар, – продолжает утверждать, что все так же рвется на фронт. Он молод, он здоров, он полон желания.
– Ну что ж, – сказал Оскару Хассеброк, – посмотрим, что с ним можно сделать.
Тем временем комендант Липольд проспал весь день рождения Оскара, приходя в себя после праздничного приема.
В его отсутствие Оскар произнес перед всеми собравшимися удивительную речь. Весь день он принимал поздравления и праздновал, но никто не помнил, чтобы он нетвердо держался на ногах. В нашем распоряжении нет доподлинной записи его слов, но существует запись другой речи, которую он произнес через десять дней, 8-го мая. По словам тех, кто слушал его, оба раза, и в том, и в другом выступлении говорилось об одном и том же. То есть в обоих говорилось о грядущей жизни.
И все же называть эти выступления речами значило бы снизить их значение и умалить произведенный ими эффект. Оскар инстинктивно пытался осознать наступающую реальность, изменить представление о себе и у заключенных, и у эсэсовцев. Задолго до этих дней он с непреклонной настойчивостью убеждал группу рабочих, среди которых была и Эдит Либгольд, что они переживут войну. Он продемонстрировал тот же дар убежденного пророчества, который проявился в нем в то утро, когда он предстал перед женщинами, прибывшими из Аушвица и сказал им: «Теперь вы в безопасности; вы со мной». Нельзя сбрасывать со счетов, что в другое время и при других условиях герр директор мог бы стать записным демагогом типа Хью Лонга из Луизианы или Джона Ленга из Австралии, дар которых заключался в умении убеждать слушателей, что он вместе с ними призван бороться с пороками всех остальных.
Произнесенное по-немецки выступление Оскара этим же вечером было обращено ко всем заключенным, собравшимся в цехе. Для охраны сборища такого размера был вызван взвод СС; здесь же присутствовал и немецкий гражданский персонал. Когда Оскар начал говорить, Польдек Пфефферберг почувствовал, как от напряжения у него дыбом встали волосы на затылке. Оглянувшись, он увидел непроницаемые лица Шенбруна и Фуша, и эсэсовцев с автоматами наперевес. «Они убьют этого человека, – подумал он. – И тогда все пойдет прахом».
Слова Оскара были посвящены двум главным темам. Во-первых, эпоха величайшей тирании подходит к концу. Он обращался к стоящим вдоль стен эсэсовцам так, словно они тоже были узниками, мечтающими об освобождении. Многие из них, объяснил Оскар заключенным, против их желания были переведены в состав СС из других частей и соединений. Во-вторых, он пообещал, что останется в Бринлитце, пока не будет объявлено о конце военных действий.
– И еще пять минут после, – сказал он.
Для заключенных эти слова, как и предыдущие манифесты Оскара были надеждой на будущее. В них утверждалось, что братские могилы в лесу не дождутся никого. Он напомнил о том, что уже пришлось пережить узникам, с целью подбодрить их.
