Бернгард Келлерман - Пляска смерти
Криг привез ему привет от Таубенхауза. О, этому в Смоленске жилось великолепно! Настоящий паша, магараджа, великий могол! А какое казино он выстроил в Смоленске! Мечта! Такое здание было бы уместно и в Париже! Деньги? Деньги никогда не играли роли для Таубенхауза.
Криг явился прямо с вокзала; он решил, что Фабиан сидит в «Звезде», и оказался прав! Криг подпрыгнул и захлопал в ладоши.
– Как я живу? Спасибо, хорошо! Очень хорошо! Впереди у меня месячный отпуск. Что-то там не ладится на Кавказе; скажу вам по секрету: высокопоставленные господа, видно, просчитались, – шепнул он на ухо Фабиану. – Мне было поручено, – продолжал он, повысив голос, – построить вместе с одним мюнхенским архитектором гостиницу в Тифлисе.
– В Тифлисе? – удивился Фабиан.
– Да, в Тифлисе, – засмеялся Криг. – Три недели назад наши войска должны были войти в Тифлис, сегодня – в Баку. Мебель и ковры для роскошной гостиницы в Тифлисе уже лежали наготове в Киеве. Ну-с, вот я и получил месячный отпуск. Уж сегодня-то Росмейер попотчует пас каким-нибудь особенным вином. В смоленском казино меня избаловали. Но сегодня вы мой гость, Фабиан. Ни слова, я купаюсь в деньгах! – добавил он.
Тифлис? С ума они сошли, что ли? Или они всегда были сумасшедшими? «Неизвестный солдат», которого Фабиан прежде ненавидел, писал на днях: «Эти безумцы дойдут до Волги, до подножия Кавказа, но дальше они не ступят ни шагу!» Фабиан мало-помалу стал верить «неизвестному солдату» больше, чем официальным сводкам.
Когда кельнер принес драгоценное старое вино, Криг стал играть роль хозяина, изливая на Фабиана целый поток любезностей.
– Разрешите, уважаемый благодетель! – с воодушевлением сказал он, торжественно поднимая бокал, чтобы чокнуться с Фабианом. Видя, что Фабиан смеется, он продолжал с сияющей физиономией: – Благодетель! Да, таким я считаю вас, уважаемый друг, и на это у меня есть все основания. Вы в свое время рекомендовали меня Таубенхаузу, когда я носился с мечтой застроить новую Рыночную площадь. А ведь я тогда сидел на мели. Из чисто дружеских, бескорыстных побуждений вы привлекли меня к участию во многих проектах! Под вашим влиянием я вступил в национал-социалистскую партию! Я только последовал вашему примеру, высоко ценя ваш ум, проницательность, мудрость. Я говорил себе: если такой человек, как Фабиан, вступает в национал-социалистскую партию, то уж тебе это и подавно пристало. Сам бы я воздержался от этого из-за всяких сомнений и опасений, глупых, детских опасений. И если я сегодня так счастлив, кому же я этим обязан?
VIII
На следующий вечер Фабиан опять остался один. Криг уехал с дочерью и внуком на отдых в деревню. Вокруг снова не было ничего, кроме руин, пожарищ и почерневших призрачных фронтонов. Как часто он в своих одиноких прогулках доходил до самого вокзала! От вокзала остались жалкие развалины; сквозь глазницы окон и провалившиеся своды виден был дым паровозов. Все вокруг было разрушено и сожжено, чудом уцелела только новая гостиница «Европа» – она отделалась лишь несколькими разбитыми стеклами. В свое время владелец «Звезды» Росмейер, арендовавший и «Европу», устроил на крыше гостиницы сад, откуда открывался чудесный вид на город.
Фабиан вспомнил об этом, когда посмотрел ввысь, поверх шестиэтажного здания.
«Немного гостей увидишь ты теперь в своем саду, Росмейер, – горько улыбаясь, подумал Фабиан. – Вид открывается широкий, но города-то нет».
Недели, месяцы жил Фабиан такой жизнью. Мысль его была прикована к разрушенному городу. Впрочем, Кригу все эти опустошения показались не такими уж страшными.
– Город сильно пострадал, – сказал он, – но если вы хотите знать, что такое разрушенные города, поезжайте в Россию! Вот где вы можете полюбоваться первоклассной немецкой работой!
От Гарри все эти месяцы не было ни строчки. Из Сталинграда доходили скудные и далеко не отрадные вести. Все настойчивей становились слухи, будто крупная армейская группировка попала в окружение под Сталинградом. Для Фабиана это было новым страшным ударом.
Однажды вечером он встретил в «Звезде» врача, который рассказал ему, что в госпиталь доставили капитана, раненного под Сталинградом.
– Говорят, что наши войска под Сталинградом окружены?
– Да, говорят, но многих офицеров вывезли на самолетах.
На следующий день Фабиан отправился в госпиталь к капитану.
Это был преждевременно поседевший человек с всклокоченной бородой, походивший скорее на дровосека, чем на офицера. Лицо у него было багрово-красным от жара.
– Сталинград? – прохрипел капитан со своей койки. Он потерял голос и с трудом говорил. – Вы про Сталинград? Наши там сожрали всех лошадей и рады-радехоньки, когда находят обглоданную кость в мусорной яме.
Но отделаться от Фабиана было не так-то легко. У него, сказал он, в Сталинграде сын, лейтенант-танкист.
Но капитан не обратил внимания на его слова.
– Нас обещали вызволить, – бормотал он басом, казалось, выходившим из его всклокоченной бороды, – Сотни раз обещали! Ну, да что там говорить! Сплошная брехня, надувательство! Обман! Клятвопреступление! И слышать не хочу о Сталинграде.
Фабиан попытался было задать еще несколько вопросов, но капитан со стоном повернулся на другой бок.
– Слышать не хочу о Сталинграде! – яростно прохрипел он. – Бред и преступление! С ума сошли! Спятили! Обезумели!
– Еще минуту внимания, господин капитан!
Капитан повернул к Фабиану багрово-красное лицо и приподнялся, опираясь на волосатые руки.
– Все натворили эти подлецы! – хрипло прошипел он. – И вы из той же шайки, сударь! Иначе не ходили бы в бургомистрах!..
Фабиан поспешил ретироваться.
Все чаще стали случаться разные прискорбные происшествия. Советник юстиции Швабах был найден мертвым в постели; он отравился. Люди полагали, что его, как и многих других, вогнала в могилу потеря дома и имущества. Но Фабиан знал, что гестапо давно уже ведет опасное для Швабаха расследование. В небольшом местечке близ Бадена, откуда он был родом, жили две семьи, его однофамильцы: одна – еврейского происхождения, по фамилии Швабахар, а другая – давно вымерший дворянский род фон Швабах. Советник юстиции будто бы вел свою родословную от последнего. Но по сведениям, поступившим в гестапо, он не имел на то никакого права. Так или иначе, но похоронен он был как дворянин фон Швабах, и Фабиан один из немногих сопровождал его к месту вечного успокоения.
Когда он возвращался с кладбища, пошел снег и с того часа шел не переставая. Он падал и падал с серого неба, и город напоминал усеянное развалинами заснеженное поле, страшное своей пустынностью.
Фабиану было приятно, что гаулейтер часто приглашал его этой зимой поиграть на бильярде, иначе его совсем доконали бы мрачные мысли и толки. Румпф. как всегда, был беззаботен и хорошо настроен. Все знали, что он отправил к Мраморному морю для убранства своей виллы шесть до отказа набитых товарных вагонов с мебелью, картинами, статуями и всевозможными произведениями искусства; он часто говорил о своем доме в Турции. Шарлотта никогда не сталкивалась с Фабианом, несмотря на то, что продолжала жить в «замке»; по-видимому, Румпф прятал ее от него. Может быть, она тоже собиралась переселиться в Турцию? Баронесса фон Тюнен во всяком случае рассказывала, что Шарлотта искала во всех еще уцелевших магазинах «легкие ткани для жаркой страны». Однако Фабиану все это было в высшей степени безразлично, его голова была занята другими мыслями.
Однажды вечером Румпф, опоздавший на два часа, с серьезным видом сообщил ему, что армия под Сталинградом капитулировала; разумеется, после геройской защиты, – она сражалась до последнего патрона. В этот вечер Фабиан плохо играл на бильярде и рано ушел.
– Пора! Теперь пора! – произнес он вслух, уходя из «замка».
IX
Ретта неслышно вошла в мастерскую и подала Вольфгангу помятое и грязное письмо.
– С меня взяли слово, что я передам это письмо вам в собственные руки, господин профессор, – сказала она с таинственным видом.
Вольфганг был поглощен работой, руки у него были измазаны глиной. Он кивнул ей.
– Положите письмо на стол, Ретта. Кто его принес? – спросил он, заподозрив что-то недоброе.
Ретта помедлила с ответом.
– Худой старик с седыми волосами, – ответила она хриплым голосом, – с ним были две маленькие желтые таксы. – Ретта вышла.
Вольфганг хорошо знал худого старика с двумя таксами. «Весточка от Глейхена!» Сердце его на мгновение замерло от радости. Хотя руки у Вольфганга были в глине, он тотчас же распечатал письмо. Это была записка без подписи, содержавшая всего несколько строк.
«Уважаемый друг! – читал он. – Благодаря глупой случайности мы попались в руки гестапо; нас было сорок восемь, один скончался во время пыток, но никто не произнес ни слова. Завтра поутру нас повесят.
Нелегко жить в Германии, нелегко умереть в этой стране. Нас поддерживает вера в то, что мы отдаем жизнь за свободу и возрождение Германии. Прощайте, дорогой друг!»
