Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века
События призывали Иоакима к епископским обязанностям, но мог ли он оставить заблудшую овцу, готовую по неведению устремиться прямиком в волчьи пасти? Не первостепенный ли долг его вернуть её в стадо? Не об этом ли говорил нам Иисус Христос? Жестокое потрясение смутило детскую душу русича. И его пастырская забота успокоить смущённую душу, укрепить пошатнувшуюся веру. Потому попросил Иоаким проводить его в молельную избу и, неторопливо следуя к месту сбора христианской общины, вёл наставительную беседу. И хотя сам был раздосадован и даже разгневан действиями Добрыни, не молвил и слова осуждения в адрес воеводы. Не должен людин сомневаться ни в своём князе, ни в княжьих мужах.
3
Первым встрепенулся Ждан, неприкаянно слонявшийся по пристани.
– Гляди-ко! Никак святилище зажгли! Вот же злыдни! А ежели мы ихнюю церкву подожжём? Понравится им то?
В сознании плотника местные христиане соединялись с княжьими людьми и, стало быть, отвечали за поступки последних. Но не все славенцы носили на плечах чересчур горячие головы.
– За то с Добрыни спрос, – ответили рассудительно. – С нашими христианами мирно живём.
«И правда, – подумал Рудинец, – неужто Беляй стал бы святилище разорять?»
Ратники вскочили, в бессилии сжимали кулаки, посылали проклятья на Добрынину голову.
Из Детинца вернулся Одинец с мечом на поясе. Молча воззрился на столб дыма, буркнул:
– Немного погодя пойдём, поснедаем, варится там.
Накормили сытно – пшённой кашей с маслом, квасом, да хлеба вволю.
В полночь жители подола, понуждаемые дружинниками, поволокли на мост плахи, брёвна. От берега отчалили лодки с кметами. За спиной дружинников, упреждая братий, полыхнул заготовленный стожок сена. Неудачей закончился приступ. Полетели в дружинников камни, метаемые пороками, засвистели сотни стрел. На мечах биться – не всякий житель против кмета устоит, стрелы метать многие горазды. Ушли дружинники с моста, лодии назад вернулись.
Путята, муж и бесстрашный, и сметливый, сошедши с лодии на берег, нашёл Добрыню.
– Вот что, воевода, зря мы в лоб полезли. Есть у меня задумка. Борзо, до света, пока ночь не изошла, угнать лодии выше Новгорода, хоть до самой Перыни. Вниз-то сподручней спустить, так на той стороне дороги нет, а от Перыни есть. Лодии перегнать, на берег вытянуть и схоронить, чтоб не проведали. На ту ночь я со своей дружиной на тот берег переправлюсь и пойду на Новгород, а ты отсель их тормоши. С двух сторон, глядишь, и прорвёмся. От Перыни-то нас не ждут.
– Добре измыслил, боярин, – согласился воевода. – Надобно тутошнему попу сказать, чтоб кого из своих на тот берег послал. Главному попу весточку послать, чтоб отобрал кого посноровистей да отправил к воротам. Дозорных, воротников побили ли, повязали, дело ихнее, но чтоб ворота тебе отворили. Вот ты без шума-то в город и войдёшь. Я им, поганцам, устрою беду, аки в Родне.
* * *К вечеру приехал тысяцкий, позубоскалил со славенцами, потом, отбросив шутки, предостерёг:
– Ночью, мужики, глядите в оба, непременно Добрыня на приступ пойдёт.
Ждан, скинувший свой затрапезный кожушок и нашедший где-то рубаху, произнёс с ехидцей:
– Да хоть в оба гляди, хоть в один, хоть в три, ночи-то темны. Куда стрелить будем?
Немногословный Павно, коротавший время, вырезая ложки, поднял голову, сумрачно поддержал плотника, считавшегося среди уличан едва ли пустобрёхом.
– Ждан дело говорит. Я так мыслю, тысяцкий. Надобно знающим толк в стрельбе раздать огненные стрелы. Как ни хоронись, а от вёсел плеск пойдёт. Вот пускай они на тот плеск и мечут огонь. Да не с вымола, а с берега, да с места на место перебегают. Как лодии обозначатся, и мы за дело возьмёмся.
Угоняй шлёпнул ладонью по бедру, крутнул головой.
– Ох, до чего вы, славенцы, ушлые. Добре измыслил, ложкарь. По всему берегу то накажу. Ты, Одинец, сходи в Детинец за стрелами, паклей, смолой. А вы, мужики, сами определитесь, кто у вас охотник бывалый.
Днём отоспались, и наступившая темнота не навеяла сонливости. На берегу заранее развели костерок, загородив пламя досками от реки. Рудинец, уставший от беспокойных дум, глядел в небо, удивляясь великому множеству звёзд. Ставр, водивший дружбу с волхвами, сказывал, звёзды сидят на небе не абы как, а семьями, родами. И каждый звёздный род зовётся по-своему. Ведь верно говорил, так и есть, всякая звезда на своём, особом месте.
Сидели молча, слушали тишину. Мост осветился факелами, раздался шум, в обе стороны полетели стрелы, вступили в дело пороки. На том берегу вспыхнул стог сена, смутно высветив отплывающие лодии. Одинец подал голос:
– Ну, мужики, готовьтесь!
Тут же и Ждан вставил своё слово.
– У кого коленки дрожат, по бережку побегайте.
Закусив губу, Рудинец наложил стрелу на тетиву. Вскоре стал различим плеск вёсел, и темноту прочертили огненные стрелы. Некоторые, канув в темноту, падали в воду, другие, прежде чем погаснуть, высвечивали лодии, набитые кметами, третьи втыкались в борта лодий. Чем ближе подходили лодии к берегу, тем больше пылающих стрел несли их борта. Кметы не успевали сбивать огонь, по бортам некоторых лодий побежали змейки пламени. Загородившись щитами, дружинники не несли большого урона. Но, наткнувшись на сильную стрельбу, киевский воевода посчитал высадку невозможной и дал отбой. Лодии повернули назад, на мосту тоже всё стихло.
Рудинец выпустил пять стрел, даже не зная, попал ли куда, или устремились они в Нево-озеро.
* * *Иоакима Добрыня о задуманном приступе Новгорода не уведомил. Сам сыскал отца Иакинфа, переговорил с решительным епископом. Тот головой согласно кивнул.
– Не сомневайся, воевода, есть у меня верный человек. Всё, что потребно для славы Господней, всё сделает.
Никодима, – у того в Людином конце родичи жили, дозорные задержат, так и объяснит, к своим от супостатов пробираюсь, – напутствовал:
– Ворота к рассвету откройте и стерегите от нехристей, да всё тишком сделайте, чтоб сполох никто не поднял. Помни: убить язычника для вящей славы Господней не грех. Мы путь славы Господней пролагаем, мы – Христовы воины. Отцу Амвросию всё обскажешь, он найдёт верных людей.
Новый день настал, застонал Славно. Попы по улицам ходят, зовут креститься, славянских богов хулят. Дружинники в ворота ломятся, велят к попам выходить, грозятся пожар пустить. Кого поймают, к Волхову волокут, одежды срывают, силком в воду загоняют. Кто сопротивляется, так ухайдакают, еле на ногах стоят. Славенцы попов не слушали, от дружинников прятались, дубьём грозили. Добрыня осерчал, велел славенский подол жечь и грабить. Ветер полдневный тянул, на Волхов. Огонь на Славно не пошёл, однако с пяток дворов выгорело дотла, да сколько огонь попортил. Так окрестили сотни две жителей. В полдень на подмогу киевлянам пришла дружина из Ростова, числом в тыщу, да попов десяток. Путята в свою дружину отобрал пять сотен ростовцев, взял бы больше, да лодий не хватало.
4
День прошёл в гомоне, сутолоке, спорах. Ночью новгородцы скребли затылки, кой у кого сомнения появились. Приди с крестом нурманны или германцы, что Варяжское море огнём и мечом окрестили, всякий без сомнения за оружие взялся. Живот бы положили, но ворога в город не пустили. А так – поди разберись. Князь-то свой, русич, в малолетстве в Новгороде жил. Не может князь Русской земле зла желать. Был бы боярин, а то князь. Князь – он о всей Земле печётся. Кияне не чужаки, русичи, и в дружине княжьей много своих, новгородских. Потому и сомнения точили – правильно ли поступают, что воле княжьей противятся. Своих сколько в греческую веру перешло, гостей новгородских добрая половина христианами сделалась. И ничего, как жили, так и живут.
Кто берег от киян боронил, те крепко стояли за старую веру, кто дома сидел, те засомневались.
Приказав жечь славенский подол, Добрыня не думал, что на то новгородцы скажут. Надеялся – запугает, да вышло по-иному. В отместку горячие головы бросились своих христиан бить, а дворы их зорить. Великая обида одолела новгородцев.
* * *Тому пять лет, в тот год, как ходил Владимир на ятвягов, пришли в Новгородскую землю толпы христиан с Варяжского поморья, спасения животам искали. Дали новгородцы приют беженцам, пожалели, хоть и не русичи, а всё славяне, да и люди ж, не зверьё.
Не один десяток лет воинственные германцы покоряли, заодно и обращали в христианство славян, что жили на берегу Варяжского моря. Обращали не словом, не молитвой, но огнём и мечом. Хоть и чтил Рим святого апостола Павла, и учителей славянства Кирилла и Мефодия привечал, да то всё на словах было. Прокладывая путь славе Господней, молитве предпочитал меч. Германцы накладывали дань непомерную, вольных людей обращали в холопов, ставили своих епископов. Епископы имели жадность великую, никакой меры знать не хотели, обнищали люди. В тот год, как ходил Владимир на ятвягов, восстали славяне и против германцев, и против епископов. Взялись за топоры, церкви порушили, пожгли, германцев, епископов побили. Зажили по-старому, в своей воле, и к вере славянской вернулись, к Световиту и Перуну. Своих же, которые в христианской вере остались, не захотели к дидовской возвращаться, тоже побивали и жгли. Тогда славяне-христиане ушли на Русь. Русичи христианам мучительств не творили и в вере не препятствовали. Одни беженцы остались в Новгороде, другие ушли дальше, в Ростов.
