Сюгоро Ямамото - Красная Борода

— Ты подлая тварь и бесстыдник! — кричала она. — Завел себе в Токуюки какую-то Фудзи! У нее и ребенок от тебя! А я-то, дура, тебе верила!

Мотои оторопело глядел на нее, ничего не понимая.

—  Нечего дурачком прикидываться! — неистовствовала О-Сай. — Я встречалась с этой женщиной, и она мне сама все рассказала. Так что ты, подлый бабник, теперь меня не проведешь!

Мотои пытался возразить. Проклиная в душе свое кос­ноязычие, он старался доказать ей, что не знает никакой женщины по имени Фудзи. Но все было напрасно.

—  Слышать не желаю твое вранье! — орала О-Сай, угрожающе размахивая перед его носом кулаками. — Катись отсюда, и чтобы духу твоего здесь не было!

С этими словами О-Сай вернулась в ресторан и захлоп­нула дверь перед носом Мотои.

Можно себе представить, каково было все это слышать ни в чем не повинному Мотои. Бессильно опустив руки, он постоял перед закрытой дверью, потом положил у входа подарки и ушел не оглядываясь.

Никто не мог в точности сказать, была ли на самом деле у Мотои женщина по имени Фудзи. Моряки с рейсовых пароходов предпочитали веселиться в Уракасу, изобиловав­шем злачными местами, но некоторые не отказывались от женщин в Токуюки, конечном пункте пассажирской линии. Мотои не раз останавливался в Токуюки, и вполне можно было предположить, что у него есть там подружка.

Проще всего ему было отправиться в этот городок, призвать эту самую Фудзи в свидетели и таким путем дока­зать свою невиновность. Но Мотои так не поступил. Он повел себя как мудрец Диоген: замкнулся в себе, как в боч­ке, да еще сверху крышку захлопнул. Мотои снял комнату в одноэтажном бараке, сам себе готовил еду, стирал — в общем, полностью себя обслуживал. Во время рейсов он молчал, вступая в разговор лишь в самых необходимых слу­чаях, а возвратившись в свою каморку, оставался наедине с собой, ни с кем из соседей не общался, да и к себе в гости не приглашал. Когда выпадало свободное время, он сам с собой играл в шахматы, это было его единственным развле­чением.

И душа его постепенно обновлялась. Что-то из нее уходило, подобно тому как из появившегося в бочке отверстия вытекает вода, и вместе с тем она наполнялась чем-то новым. Мотои совсем перестал общаться с окружающими. С некоторых пор у него появилась привычка разговаривать с самим собой.

Вернувшись с работы, он останавливался перед ставня­ми, некоторое время глядел на них, потом тихо произносил: «Сейчас открою эти ставни». Открывал ставни, открывал раздвижную решетчатую дверь, входил в дом и говорил: «Теперь закрою дверь» — и закрывал ее. Он пояснял вслух каждый свой шаг, пока умывался, менял одежду, готовил ужин, убирал со стола, принимал ванну и укладывался спать.

Играя в шахматы, он комментировал игру — свою и предполагаемого партнера, радовался по случаю удачного хода, ругал себя из-за каждой промашки, посмеивался над неудачами партнера. Казалось, будто за шахматной доской сидят два равных по силе и похожих по стилю игры хороших друга и спокойно наслаждаются игрой, зная, что никто им не помешает.

Тем временем О-Сай вышла замуж за владельца солид­ного ресторана в городе Фуса, расположенном на берегу реки Тонэ. Но спустя год с небольшим муж О-Сай умер, оставив ее с новорожденной дочкой на руках. Жизнь со све­кровью у О-Сай не заладилась, и, кое-как дотерпев до конца положенного срока траура, она вернулась с девочкой в отчий дом. Нетрудно понять, как горько было такой свое­нравной женщине, как О-Сай, возвращаться к родным, да еще с ребенком. Однако О-Сай ни единым словом не выдала себя, не показала, как ей тяжело. Как и прежде, она помогала в мелочной лавке и в ресторане. Правда, теперь она приветливей относилась к посетителям, более друже­любно подтрунивала над ними, а когда подвыпивший гость отпускал двусмысленную шутку или давал волю рукам, не сердилась, как когда-то, и не отказывалась от стаканчика крепкого, если ей предлагали, а захмелев, приятным голо­сом запевала песню.

Однажды, когда «двадцать восьмой» стоял у пристани, О-Сай отправилась прямо в машинное отделение.

— Эй,   механик!   —   окликнула   она   возившегося   у  машины Мотои. — Давненько мы с тобой не виделись. Заглянул бы как-нибудь.

Мотои улыбнулся, помахал рукой, но ничего не ответил.

В другой раз она появилась у «двадцать восьмого» с ребенком на руках. Позвала Мотои и, протянув ему девоч­ку, сказала:

—  Это Харуми. Я родила ее в Фусе. Правда, симпатич­ная?

Мотои слегка кивнул головой, неопределенно улыб­нулся, но опять не сказал ни слова.

О-Сай часто приходила на пристань, когда «двадцать восьмой» стоял у причала, и всякий раз приглашала Мотои в гости. Мотои улыбался, делал неопределенные жесты руками.

Однажды вечером после ужина Мотои, как обычно, рас­положил под тусклой лампочкой шахматную доску и, разго­варивая сам с собой, как он это делал последние годы, стал расставлять на доске фигуры. Доска была старенькая, купленная по случаю в магазине подержанных вещей, но на ножках. Фигуры, отлично выточенные из японского самши­та, издавали приятный, холодноватый звук, когда их ста­вили на доску.

—  Вчера, кажется, твой был первый ход, — тихо вздох­нув, произнес Мотои. — Значит, сегодня я пойду первым.

Мотои успел сделать несколько ходов, когда в дверь постучали. К нему так редко заходили люди, что он даже не обратил внимания на стук, решив, что это гости к его сосе­ду — механику Акибе. Но стук повторился, и Мотои оклик­нули по имени. Он нехотя встал, бросил взгляд на доску, чтобы запомнить позицию, и пошел к двери. В дверях сто­яла О-Сай. Она была в выходном кимоно, густо напудрена. От нее исходил резкий запах дешевого одеколона, того самого, который употребляли официантки из ресторана «Усуда».

—  Я пришла просить у вас прощения, — сказала О-Сай, заискивающе улыбаясь. — Можно войти?

Мотои стоял как вкопанный и молча улыбался. По выражению его лица невозможно было понять, приглашал он О-Сай войти в дом или отказывался ее принять.

О-Сай пригладила рукой волосы и сказала:

—  Ну ладно. Сегодня я спешу, поэтому разрешите мне прямо здесь извиниться перед вами.

Выражение лица Мотои не изменилось.

—  Простите меня, я тогда поступила нехорошо, — поту­пившись, произнесла О-Сай. — Все, что я наговорила вам о женщине по имени Фудзи, неправда. Кто-то мне намекнул на вашу связь — я и вспылила. Ни к какой Фудзи я не ездила и, уж конечно, с ней не разговаривала. Все это я придумала, надеясь, что вы станете возражать, рассеете мои подозре­ния.

Глаза Мотои сузились. Разве он тогда не сказал О-Сай, что никакой Фудзи у него не было, что все это ложь? Но ведь О-Сай и слышать ничего не хотела. Может быть, Мотои вспомнил об этом, но он не возразил О-Сай и лишь молча глядел на нее слегка сузившимися глазами.

—  Но вы ничего не сказали мне, — продолжала О-Сай. — И я... я решила тогда: пусть будет как будет! По правде говоря, именно вы поступили нехорошо. — О-Сай возвы­сила голос. — Если это была ложь, сказали бы прямо: мол, все это досужие слухи и выдумки! Почему же вы промолча­ли? Почему?

Мотои улыбнулся.

—  Ну да ладно, все это в прошлом. И к тому же, — во взгляде О-Сай появилось заискивающее выражение, — своим поведением вы доказали свою правоту: ведь и после того, как я вышла замуж и уехала в Фусу, вы ни на ком не женились! Когда я узнала об этом, я так обрадовалась, даже плакала от счастья. — О-Сай поспешно вытерла глаза.

Да, у Мотои было чувство собственного достоинства. Он не выставлял его напоказ, но свято хранил все эти годы. А чего только не пришлось ему вытерпеть с тех пор, как О-Сай прогнала его: ядовитые насмешки и злословие окру­жающих, намеки и сальные шуточки по поводу его связи с Фудзи, о которой он и слыхом не слыхивал! И только чув­ство собственного достоинства помогло ему все это перене­сти, только оно позволяло ему и теперь с неопределенной улыбкой выслушивать болтовню О-Сай, не порицая ее и не жалуясь на свою судьбу.

—  Я в любую минуту готова вернуться, — тихим голосом продолжала О-Сай. — Вы ведь понимаете, о чем я гово­рю. Поверьте, у нас все будет хорошо. Мотои молча слушал.

—  Обязательно все наладится! — В голосе О-Сай про­звучала уверенность. — Я сразу же приду, как только вы позовете. Надеюсь, вы понимаете меня, понимаете мои чув­ства?..

Мотои улыбнулся чуть шире, медленно поднял руку и слегка пошевелил пальцами. Трудно было предположить, что означал этот жест, а может быть, он и вовсе ничего не значил.

—  Можете особенно не торопиться, — спохватилась О-Сай, пытаясь сгладить свою настойчивость и нащупать правильную линию поведения. — Я, собственно, не спешу и вас торопить не намерена. Понимаете?

Мотои молчал.

—  Заходите в гости, — прощаясь, сказала О-Сай, — я научилась так рис готовить — пальчики оближешь. С реп­чатым луком и говяжьим жиром. А как попробуешь — не поверишь даже, что только лук да жир там. Приходите почаще. Буду вас ждать.