А. Сахаров (редактор) - Александр II
У стрелков было много жарче, чем у волынцев. Они крепко сцепились в огневом бою с турками и подошли к наскоро накопанным турками окопам шагов на двести. Их цепи, – как кипит в котле – кипели непрерывной стукотнёй выстрелов. Пороховой дым низко стлался над виноградными садами и закрывал временами турецкую позицию. Стрелки из своих берданок стреляли метко, и турецкий очень сильный огонь был не так губителен, как у волынцев. Пули больше свистали поверху. Турки боялись высунуться, чтобы прицелиться, и стреляли вверх, не целясь.
Артиллерия помогала туркам. Позади стрелков постоянно раздавались грозные громы разрывов гранат; клубы порохового дыма, смешанные со столбами пыли и земли, взлетали облаками кверху. Тяжёлые осколки свистали и реяли в воздухе. Тогда всё приникало к земле в стрелковых окопах. Огонь в эти мгновения становился слабее. Иногда неожиданно граната падала в самую цепь, и тогда точно ахала ужасом земля и люди долго лежали, уткнувшись лицом в землю, а потом слышались жалобные стоны и крики: «Носилки!»
Скобелев стоял над этой цепью, и так же, как волынцы, так и тут стрелки 16-го батальона смотрели на него с жадным любопытством и восхищением.
Цвецинский со свитой остановился внизу за уступом, где было потише и где ни пули, ни осколки не могли зацепить.
– Cela ne prendra jamais fin[175], –сквозь зубы сказал сам себе Скобелев и повернулся к генералу Цвецинскому.
– Ваше пг'евосходительство! – крикнул он.
Цвецинский понял Скобелева без слов. Он только оглянулся на стоявшего сзади него штаб-горниста, и тот схватил серебряный горн. Резкий и сухой звук сигнала «предварение атаки» раздался в поле и на мгновение заглушил неистовую стукотню ружей.
По всей стрелковой линии залились свистки взводных, и стрельба сразу стихла.
Стрелки лежали на боку и смотрели на взводных.
– В атаку! – крикнул Скобелев.
– В атаку!.. В атаку!.. Цепи, встать!
Впереди виноградные колья и лозы падали, точно скошенные невидимою косою, и падение их было так часто и непрерывно, что казалось невозможным встать и идти туда. Гранаты и шрапнель рвались над виноградным полем.
Цепи продолжали лежать.
Гонимый лёгким ветром пороховой дым сошёл в сторону, и близкими показались алые фески и смуглые лица турок. Близкими и вместе с тем недостижимыми.
Тогда перед цепями появилась фигура высокого статного генерала в тёмном сюртуке и белой фуражке. Легко, быстро и свободно, презирая выстрелы, нацеленные именно в него, шёл этот генерал по виноградникам. Он вынул из ножен саблю и громко, красивым баритоном крикнул:
– Стг'елки, впег'ёд!..
Мгновенно цепи вскочили. Держа ружья наперевес, с могучим, страшным «ура» стрелки бросились через виноградники, обгоняя генерала. К ним сейчас же примкнула музыка духового оркестра: батальонные резервы с развёрнутыми знамёнами быстрым «стрелковым» шагом настигали Скобелева, всё ещё шедшего позади цепей. Всё смешалось в стремительном порыве вперёд.
Турки не приняли штыкового боя и бежали.
XIII
Было два часа дня. Волынцы продвинулись вперёд. Турки отходили перед ними. Всё выше и выше по уступам гор поднимались волынцы и, наконец, достигли вершин. Перед ними широко развернулась вся Систовская долина.
Там кипел теперь страшный бой. Пушки били непрерывно, и уже в самой частоте и непрерывности их огня чувствовалась растерянность поражения.
– А, видать, наша берёт, – сказал сосед Афанасия и сел на землю.
– А что там, братцы, делается, страсть!..
Турки уже более не стреляли по волынцам, и в цепях зашевелились. Кто сел, кто даже и встал и напряжённо смотрел и прислушивался к тому, что делалось под Систовом.
– Глянь, а гляньте, что делается? Стрелки пошли… Слышьте, музыка.
Лёгким ветром доносило певучий, красивый стрелковый наступной марш.
– А идут-то! Идут! Как на ученье!..
– «Ура» слышно, значит, пошли уже по-настоящему…
«Ура» всё гремело и гремело не переставая, перекатываясь всё дальше и дальше. Потом раздались залпы: определилась наша победа. Ещё и ещё прилетела граната и лопнула в лощине, где светлой полосой тянулось широкое шоссе, и всё стало стихать.
– Ваше благородие, – обратился к Афанасию солдат, – гляньте, наши казачки в самый Систов входят. Знать, ушли оттеля турки.
Радостное, ни с чем не сравнимое чувство победы теплом залило сердце Афанасия, и сразу вместе с ним явилось и нестерпимое желание есть и спать. Он тут вспомнил, что и точно не спал всю ночь, ничего со вчерашнего вечера не ел и не пил, и вот уже солнце нового дня перевалило далеко за полдень и невыносимо печёт, нагоняя дремоту. Афанасий растянулся на земле, надвинул кепку на брови и сейчас же забылся в крепком и покойном сне.
Спал он недолго. Сквозь сон он услышал, как совсем подле него кричали:
– Подпоручика Разгильдяева к полка командиру!
Афанасий встал, протёр глаза, обтёр платком разомлевшее от сна и солнечного зноя лицо, вскочил на ноги, поправил кепи, отряхнул от земли мундир и шаровары и огляделся. Шагах в ста от него стоял полковник Родионов и сзади него жалонёры полка с пёстрыми ротными и батальонными значками.
Афанасий окончательно стряхнул с себя сон и, придерживая рукою саблю, побежал к полковому командиру.
– Подпоручик Разгильдяев, забирайте жалонёров и ступайте в Систово, – сказал ему Родионов. – Там разыщите штаб дивизии и узнайте, что делать полку, куда ему теперь идти? Если укажут ночлег – провесьте бивак жалонёрами.
– Слушаюсь, – бодро ответил Афанасий.
Усталость точно слетела с него. Он скомандовал жалонёрам и быстрым шагом пошёл вниз к шоссе.
Как только Афанасий по Тырновскому шоссе стал приближаться к Систову, ему стало ясно – победа! Невозможное стало возможным. Русские войска окончательно перешли через Дунай…
У входа в Систово была такая толчея людей, что Афанасию пришлось протискиваться сквозь неё.
У колодца болгарки непрерывно черпали воду. Скрипело по-мирному деревянное колесо колодца, мокрое ведёрко подхватывали десятки рук, и запёкшиеся, воспалённые, запылённые губы жадно приникали к студёной воде. Румяные, чернобровые лица болгарок под пёстрыми платками улыбались, сверкали белые зубы.
Донцы в белых фуражках с назатыльниками, в расстёгнутых мундирах поили у колоды запотелых, с прилипшею пылью на боках и крупах приморённых лошадей. Пики были прислонены к плетню, на остриях их пестрели букеты цветов.
Людской гомон шумел по улицам.
Вдруг загрохотали барабаны и грянула музыка. Болгарки, в праздничных платьях, в монисто из монет, поднимали маленьких детей над головами, чтобы те могли разглядеть русов-освободителей. У садовых плетней женщины и старики вынесли бадьи с водой и жбаны с вином, корзины с большими ломтями белого пшеничного и жёлтого кукурузного хлеба и кусками наскоро нажаренной баранины. Девушки и дети кидали солдатам букетики и веночки, стараясь накинуть их на штык.
Старо-Егерский марш гремел, эхом отдаваясь по улице. Житомирцы в колонне по отделениям, круто подобрав штыки, входили в Систово. Знамя под золотым копьём колыхалось над штыками. Болгары снимали шапки с голов. Всё громче звучали голоса приветствий:
– Да живие царь Александр!
– Добре дошли!
Внезапно, радостно и празднично грянул хор песельников:
Шуми Марица окрвавенна,Плачи вдовица люто ранена.Напред да ходим, войницы милы,Динав да бродим с сички сили…Марш, марш, с генерала наш!..Раз, два, три! Марш, войницы!
Женские голоса болгарок звонко вторили победному гимну:
Марш, марш, с генерала наш!..Раз, два, три! Марш, войницы!
Ура-а-ааа!.. – загремело в толпе жителей.
– Живие!.. Живне-е-еее!!!
Афанасия с его жалонёрами сначала притиснули к садовым плетням, потом подхватили общим солдатским потоком и понесли к городской площади. Вокруг мощно гремел хор:
Юнака донски нам е водитель,С препорец левски – вождь победитель.Виждте, деспота, генерала наш,Чуйте, запойми Николаев марш!Марш, марш! С генерала наш!Раз, два, три! Марш, войницы!
Вдруг остановились, сорвали ружья «к ноге», сжались в колонне. Хор смолк, солдаты снимали кепи, вытирали вспотелые лбы, шумно сморкались.
Афанасий протолкался через колонну на площадь. У церкви с белыми жестяными куполами стояло духовенство в высоких шапках и в золотых ризах. Крестный ход с иконами и хоругвями вышел навстречу войскам. Седовласый и седобородый, смуглый болгарин в длинном чёрном сюртуке – систовский старшина – говорил речь спешившемуся генералу Петрушевскому, стоявшему против него. Девочка в расшитой пёстрыми узорами рубашке и пёстрой юбке поднесла генералу громадный букет лилий и роз.
