Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный
Необходимо было предпринять новые, более действенные меры к прекращению волнений и беспорядков в беспокойной Казани. Иоанн отправил в Казань Алексея Адашева сказать Шиг-Алею: «Сам ты видишь измену казанцев — они изначала лгут государям московским, брата твоего Еналея убили, тебя самого несколько раз изгоняли и теперь хотели убить: нужно непременно, чтобы ты укрепил город русскими людьми». Шиг-Алей отвечал на это: «Прожить мне в Казани нельзя: сильно я раздосадовал казанцев — обещал я им у царя и великого князя горную сторону выпросить. Если меня государь пожалует, горную сторону даст, то мне в Казани жить можно, и, пока я жив, до тех пор Казань государю крепка (верна) будет. Если же у меня горной стороны не будет, то мне бежать к государю». Князь Палецкий и Адашев говорили ему на это: «Если тебе к государю бежать, то укрепи город русскими людьми (то есть русским войском)». Шиг-Алей не соглашался на это: «Я бусурман (мусульманин), не хочу на свою веру стать и государю изменить не хочу же; ехать мне некуда, кроме государя». Палецкий и Адашев отправились в Москву, оставив в Казани Ивана Черемисинова с отрядом стрельцов беречь Шиг-Алея от казанцев. Приехав на Свиягу, Палецкий узнал здесь, что в народе ходят слухи: придёт весна, и казанцы изменят государю; а Шиг-Алея не любят. Когда же казанцы изменят, тогда — уверяли Палецкого — и горную сторону нельзя будет удержать.
Очевидно, Казань не могла долго оставаться в таком неопределённом положении. Дело приближалось к развязке. После кровавого пира, устроенного Шиг-Алеем, ненависть к нему достигла высшей степени. Было бы очень неблагоразумно силою поддерживать ненавистного хана. Как же было лучше поступить в этом случае? Двинуть к Казани большие полки, не дожидаясь первого движения со стороны самих казанцев, значило ускорить кровавую развязку, подвергнуть явной опасности жизнь Шиг-Алея и находившихся при нём русских стрельцов, а главное, дать казанцам полное право к восстанию; с другой же стороны, захватить город внезапно, без ведома хана, было нельзя, а хан не хотел изменить бусурманству. К счастью, сами казанцы вывели Иоанна из затруднительного положения. Ненависть к Шиг-Алею и в то же время невозможность избавиться от него, невозможность борьбы с Москвою навели казанцев на мысль предложить Иоанну полное подданство, лишь бы только он вывел от них Шиг-Алея. Смены ненавистного хана желали в особенности те враги его, которые спаслись от участи, постигшей товарищей их на пиру ханском, и которых он обещал извести. Они снеслись с казанскими послами, задержанными в Москве по просьбе Шиг-Алея (так как были из числа главных врагов его), и решили действовать через них. В январе 1552 года эти послы явились к Иоанну и объявили, что им есть приказ от казанской земли просить государя, чтобы он свёл царя Шиг-Алея и дал им в наместники своего боярина. Если же государь не согласится на это, то казанцы будут добывать себе государя из других земель. В феврале в Казань отправился опять любимец государя, Алексей Адашев, чтобы свести с царства Шиг-Алея. Адашев объявил Шиг-Алею, чтобы он пустил московских людей в город, а сам пусть просит у государя, чего хочет. Шиг-Алей отвечал по-прежнему, что «бусурманского юрта не нарушит», но уедет в Свияжск, потому что в Казани ему жить нельзя — казанцы уже послали к ногаям просить себе другого царя. Заколотив тайно несколько пушек и отправив в Свияжск пищали и порох, Шиг-Алей 6 марта выехал из Казани на озеро ловить и взял с собою многих князей, мурз, горожан и всех 500 стрельцов московских. Выехав за город, он стал говорить казанцам: «Хотели вы меня убить и били челом на меня царю и великому князю, чтобы меня свёл за то, что я над вами лихо делаю, и дал бы вам наместника. Царь и великий князь велел мне из Казани выехать, и я к нему еду и вас с собою к нему же веду, — там управимся». Этих князей и мурз, приведённых Шиг-Алеем в Свияжск, было 84 человека. В тот же день боярин князь Семён Иванович Микулинский послал в Казань двух казаков с грамотами, в которых говорилось, что по челобитью казанских князей государь царь Шиг-Алея с царства свёл и дал им в наместники его, князя Семёна, чтобы они ехали в Свияжск присягать, и когда они присягнут, тогда он поедет к ним. Казанцы отвечали, что хотят во всём исполнить волю государеву. Черемисинов, отправленный в Казань, дал знать Микулинскому, что вся земля казанская охотно присягает государю и лучшие люди едут в Свияжск. Лучшие люди действительно приехали на другой день и присягнули. После этого Микулинский отправил в Казань Черемисинова с толмачом приводить к присяге остальных людей и смотреть, нет ли какого лиха и чтобы всё было тихо, когда русские полки будут вступать в город. Ночью Черемисинов уведомил Микулинского, что всё спокойно, царский двор опоражнивают и сельские люди, дав присягу, разъезжаются по сёлам. Черемисинов писал, чтобы наместник отправлял в Казань свой лёгкий обоз с съестным и прислал с сотню казаков, потому что последние на царёвом дворце могут пригодится на всякий случай. Наместник отпустил обоз с 70 казаками, у которых было 72 пищали. Скоро затем двинулись в Казань и бояре — князь Семён Микулинский, Иван Васильевич Шереметев и князь Пётр Серебряный. Князь Ромодановский вёл сторожевой полк в сопровождении всех тех казанцев, которых вывел Шиг-Алей. По дороге их встречали разные князья и просили их ехать в город: «А мы (говорили они) — холопы государя, всё в его воле». В Казань и из Казани ездили к воеводам дети боярские и говорили, что все люди государеву жалованью рады и что Иван Черемисинов продолжает приводить всех к присяге.
Всё шло как нельзя лучше. Без особенных усилий и помех, без кровопролития Иоанн приобретал знаменитое царство, брался уже, так сказать, рукою за венец его. Но вдруг всё переменилось неожиданно.
Дорогою трое казанских вельмож (двое князей — Ислам и Кебяк и мурза Аликей) отпросились у воевод в Казань. Приехав в Казань, они затворили город и объявили жителям, что русские непременно истребят их всех, что об этом говорил сам Шиг-Алей. Когда бояре подъехали к Казани, они были встречены Иваном Черемисиновым, который объявил им: «До сих пор мы лиха никакого не видали; но теперь, как прибежали от вас князья и стали говорить лихие слова, то люди замешались». Бояре подъехали к Царёвым воротам — ворота затворены, а вооружённые люди бегут на стены. Тут приехали к воеводам казанские князья и стали бить челом, чтоб не кручинились: «Возмутили землю лихие люди, подождите, пока не утихнут». Бояре отправили в город двоих казацких вельмож сказать жителям: «Зачем вы изменили? Вчера и даже сегодня ещё присягали — и вдруг изменили! А мы клятву свою держим, ничего дурного вам не делаем». Посланные возвратились с таким ответом: «Люди боятся побою, а нас не слушают». Все переговоры не привели ни к чему, и бояре, видя, что ничего доброго не выйдет, велели перехватать казанских вельмож и казаков, которых вывел Шиг-Алей, а казанцы задержали у себя детей боярских, прибывших наперёд с воеводскими обозами. Простояв полтора дня под Казанью, воеводы пошли назад к Свияжску, приказав не трогать Казанского посада, чтобы с своей стороны не нарушать ни в чём крестного целования. А казанцы, послав к ногаям просить царя немедленно начать войну, стали приходить на горную сторону и отводить жителей её от Москвы. Но горные люди побили их отряд и взяли в плен двоих князей, которых привели к воеводам; по приказанию воевод пленники были казнены.
Весть об этих неожиданных и прискорбных событиях получена была царём Иоанном 24 марта, и он немедленно отправил на помощь к воеводам в Свияжск шурина своего, Данилу Романовича Захарьина-Юрьева. Шиг-Алею велено было отправиться из Свияжска в свой городок Касимов. В апреле царь созвал совет относительно решительного похода на Казань. На этом совете высказано было много разных мнений. Принимая во внимание, что война предстоит не с одними только казанцами, но также и с ногаями и с Крымом, предлагали послать под Казань воевод, а самому царю остаться в Москве. Но Иоанн объявил, что хочет отправиться в поход непременно сам, рассчитывая в таком случае на более верный успех. «Бог видит моё сердце, — говорил он, — хочу не земной славы, а покоя христиан. Возмогу ли некогда без робости сказать Всевышнему: се я и люди Тобою мне данные, если не спасу их от свирепости вечных врагов России, с которыми не может быть ни мира, ни отдохновения?» Молодой царь глубоко сознавал необходимость сразить главу Казани и потому, несмотря на все возражения бояр, решительно сказал, что пойдёт на своё дело — дело, которое он считал нравственно обязательным для себя. И так решено было отпустить водою войско, большой наряд (артиллерию), запасы для царя и всего войска, а самому государю идти полем (сухим путём), когда приспеет время.
Между тем из Свияжска пришли дурные вести, что горные люди волнуются и многие из них ссылаются с казанцами, да и во всех мало правды, большое непослушание. К довершению несчастья, в русском войске открылась ужасная болезнь — цинга, от которой умерло много детей боярских, стрельцов и казаков и которая всё ещё продолжала свирепствовать. Получив эти известия, Иоанн велел князьям Александру Борисовичу Горбатому и Петру Ивановичу Шуйскому немедленно двинуться в Свияжск. Вести, присланные ими Иоанну с места действия! были ещё менее утешительны. Горбатый и Шуйский сообщали следующее: горные люди изменили всё, пристали к Казани и сделали нападение около Свияжска на табуны воеводских стад. Воеводы посылали на них казаков, но казанцы казаков разбили, убили 70 человек и взяли пищали. Болезнь (цинга) не ослабевает: продолжает умирать много людей. От князя Михаила Глинского из Камы ехали казаки в судах на Свиягу за кормом. Казанцы всех их перебили, не дав пощады и взятым в плен 31 человеку, перебили также и всех детей боярских, приехавших наперёд в Казань с воеводскими обозами и захваченных там жителями. Наконец — сообщали Горбатый и Шуйский — казанцы уже получили от ногаев царя — астраханского царевича Едигера-Магмета: его подстерегали, но не могли схватить на пути в Казань.
