Сергей Алексеев - Крамола. Книга 1
Однажды Рыжов в порыве ярости и подозрений начал прогонять его из отряда. Андрей молча взял котомку, винтовку и пошел со стана. Анисим догнал его уже в лесу, схватил за плечо, потряс:
— Ладно, Андрюха, ну чего ты? Не уходи… Чего я один-то? Без штабу. Командир — голова, а штаб — шея. Куда шея повернет, туда и голова смотреть будет. Я так понимаю. Не обижайся, я же мужик.
Пергаменщикова он вспоминал чуть ли не каждый день. Андрей подозревал, что Рыжов еще потому рвется в бой, что хочет разыскать бывшего ссыльного и лично его казнить. При одном упоминании о нем Анисим багровел так, что кожа на лице сливалась с бородой, сжимал кулаки и выдавливал из себя всего лишь два слова, будто только что вынутых из горна:
— Казнить буду.
Андрей вернулся в отряд, и все началось сначала.
В ту же голодную и холодную зиму Андрей часто, словно сон, вспоминал призрачные Леса. Он боялся много думать о них, поскольку воспоминания эти походили на сумасшествие либо больной бред. Разумом он верил, что не был ни в каких Лесах, все это привиделось ему во время болезни, но в его кармане лежал кленовый лист. Андрей боялся даже доставать его, лишь щупал сквозь ткань одежды, проверяя, на месте ли он, и каждый раз, прикасаясь к карману, вспоминал приветствие — Мир и Любовь! Вспоминал девушку со светлыми распущенными волосами, и душа наполнялась какой-то печальной радостью.
Андрей знал, что клен не растет в сибирской тайге, тогда как же попал к нему этот лист? И если Леса — плод воображения, то где же он был?!
Он осторожно расспрашивал партизан о Лесах, многие о них слышали, однако имели в виду не сами Леса, а грамотки, которые будто бы разносил по деревням Прокопий-дурачок. Одни предполагали, что все это — выдумки самого Прокопия, другие кивали на раскольников, которые якобы кочуют от скита к скиту по всему краю в поисках заветного Беловодья — последнего осколка земного рая…
Той же зимой в отряде появился Лобытов.
Он пришел с двумя молодыми парнями; все трое были тепло одеты, вооружены, имели запас продуктов, хорошие лыжи, и с первого же взгляда стало понятно, что эти люди не просто прибились к отряду, как прибивались другие, а пришли специально и знали, к кому идут. Они сказали, что ищут партизан, и Рыжов, порадовавшись, что парни явились без семей, оставил их в отряде. Но поздно вечером в избушку ворвался Дося, потряс кулаками:
— Ты кого пригрел, Анисим?! Мать твою!.. Я ж признал одного!
— Что такое? — насторожился Рыжов.
— А помнишь, продразверстка была? Еще при красных?
— Ну?
— Дак один из них хлеб из мужиков вытрясал! Вота! — Дося повращал глазами. — Глядеть надо, раз командир! Он мне наганом в морду тыкал! А ты в отряд его!..
— Давай их сюда! — приказал Рыжов. — Поглядим.
Дося, а с ним еще человек десять свободненских притащили парней, уже связанных и обезоруженных, поставили перед командиром. Дося поднес кулак к лицу одного из них, интеллигентного вида, сплющил ему нос.
— Вота тебе! Вота! Нагана нету, а то бы и я тыкнул!
Анисим отослал партизан, закрьр дверь на засов, потом развязал руки парням.
— Мы думали, у тебя, Рыжов, партизанский отряд, — недовольно сказал Лобытов. — А у тебя банда.
— Ты полегше, паренек, — заметил Анисим и пристукнул ребром ладони по столешнице. — Кто такой, чтоб судить: отряд или банда? Кто такой?
— Мы из Центросибири… Я — Лобытов. Ищем партизанские отряды, чтобы объединять и направлять действия.
— Ишь ты, правильщик, — огрызнулся Рыжов. — А чего ж тогда втихомолку пришли?
— Посмотреть хотели, — подал голос интеллигент. — Настроение и прочее…
— А ты помалкивай пока! — отрезал Анисим. — С тебя спрос особый. Дак чего дальше? Ну, пришли, поглядели, чего?
— Ничего, — просто сказал Лобытов. — Оставим вам нашего представителя товарища Коркина. — Он показал на интеллигента. — А сами пойдем дальше.
— А зачем? — набычился Рыжов. — Хлеб вытрясать? Так нету хлеба! Сами голодные сидим! Он подобрал, — Анисим ткнул пальцем в Коркина. — Потом Колчак недоимки стребовал! Шиш у нас!
— Успокойся, товарищ Рыжов… — миролюбиво сказал Лобытов, однако Анисим прервал его, ахнув кулаком по столу:
— Командовать?! Мной командовать?!
— Никто тобой командовать не будет! — потерял наконец выдержку Лобытов. — Командуй сам сколько влезет! Говорю тебе — товарищ Коркин будет за представителя. Для связи с общим руководством партизанского движения Сибири!
Рыжов молча поворошил могучую бороду, соображая что к чему, потом показал на Андрея:
— Вон у меня есть! Начальник штаба!
— Это еще лучше, — успокаиваясь, сказал Лобытов. — Вместе будут работать.
Анисим на мгновение расслабился. Подумал с минуту. Затем вдруг выбросил руку в сторону Коркина, потряс пальцем:
— Этого? Этого мне не надо! И даром не возьму!
— Пойми, Анисим Петрович, выбирать не приходится, — попытался образумить его Лобытов. — Каждый человек на счету.
— Чтобы он ходил и людям моим глаза мозолил? Да ни в жизнь! — отрубил Рыжов. — Наганом пугать, хлеб грабить — а потом навроде как начальник оттуда? — он показал на потолок. — Во! — свел пальцы в фигу. — Если хошь, оставайся сам. А твой Коркин пускай еще куда идет, где его на морду не знают. И весь сказ!..
Видя, что упрямого Рыжова не переспоришь, Лобытов махнул рукой и… остался в отряде.
Андрей как-то сразу сошелся с ним, и начались длинные, на несколько вечеров и ночей беседы. Поскольку спали в одной избушке, Рыжову быстро надоели эти беспредметные разговоры, он ворчал, ругался, заявлял, что не терпит болтунов, что сейчас надо говорить и думать не о политике, а о том, как накормить и сохранить отряд…
— А ты тоже слушай и вникай, — предложил как-то Лобытов. — Тебе, Анисим Петрович, пора вступать в партию большевиков.
— Я уже вступил в одну партию, хватит! — отрезал Рыжов.
— В какую? — удивился Лобытов.
— В каторжную. Меня с ней железом обвенчали. Крепкая партия. Покрепше большевиков будет.
И все-таки не спал ночами — лежал, слушал, думал. И нередко, прервав на полуслове разговор Андрея и Лобытова, высказывал какую-нибудь новую мысль: как достать хлеба, мяса, соли…
А решение пришло внезапно, вернее — родилось вместе с известием, что в Березино приехал полковник Михаил Березин с небольшим отрядом охраны и намерен устроить экзекуцию и пожечь избы тех, кто грабил дом его отца и брата. Рыжов в тот же час отобрал полсотни человек из отряда и заявил, что пойдет выручать березинских.
Андрей ничего не знал о дяде с начала семнадцатого года. Именно тогда пришло на фронт последнее письмо от Михаила.
Заметив, что партизаны стали смотреть на него как-то пытливо и будто все время хотят спросить о чем-то, почувствовав недомолвку и в разговоре с Рыжовым, Андрей твердо решил, что пойдет вместе с ним. Анисим вроде бы даже и не обрадовался этому решению, но тут против встал Ульян Трофимович.
— Не ходи, Андрей, — мягко посоветовал он. — Зачем пытать себя? Зачем душу-то свою рвать? Не гожее это дело — воевать с родным дядей. Хоть он трижды враг, а дядя. А ты ему племянник. Одна злоба от такой войны будет.
Его поддержал Лобытов. Вдвоем они кое-как уговорили Рыжова. С Анисимом пошел Ульян Трофимович. Но прежде, отозвав Андрея в сторону, спросил:
— Что сказать-то ему, коли встретимся? Мало ли как бывает…
— Скажи, что зла у меня к нему нет, — ответил Андрей. — Скажи, что доля уж нам такая выпала…
Рыжов ушел… Через три дня настороженного ожидания пришла весть, что полковник Березин успел выпороть чуть ли не поголовно все село, прежде чем был захвачен партизанами, а его охрана в двадцать человек перебита. Анисим также сообщал, что полковник расстрелян им лично, как «злобный враг революции и новой свободной жизни». Он все-таки осмыслил ночные разговоры Андрея с Лобытовым, поскольку раньше от него таких слов было не добиться.
Весь тот день Андрей бродил на лыжах вокруг партизанского стана и думал почему-то о том, что жизнь обязательно когда-нибудь столкнет его с сыном дяди Михаила. И сын, возможно, никогда не узнает, как погиб его отец. А он, Андрей, сможет ли рассказать правду? А если и сможет, то поймет ли сын? Или осудит? Или он станет оправдываться, ссылаясь на гражданскую войну, на страшное время братоубийства? И будет чувствовать себя преступником? Сможет ли он донести до него состояние своей души, когда узнал о зверствах Михаила?! Андрей терялся в думах. Или лучше молчать перед сыном, как будто он ничего не знает?.. А может, рассказать, как пороли людей в Березине, и женщин в том числе?.. Нет, тогда придется поведать и о том, как разграбили поместье его деда, Ивана Алексеевича. Хотя и тут не совсем правда. Сначала надо определить роль некоего Пергаменщикова, что науськал этих людей забрать у барина его имение, поскольку оно-де нажито чужим трудом… Стоп! И опять неправда: Иван Алексеевич всегда хотел, чтобы люди жили хорошо и не знали нужды. Он и в Сибирь-то из-за этого приехал и привез с собой их — на вольные земли и житье… Андрей мучился думами: неужели невозможно будет сказать сыну всю правду? Да чего там: сейчас-то невозможно понять и осмыслить ее до конца!..
