В погоне за счастьем, или Мэри-Энн - Дафна дю Морье
– Вы обещали всегда спрашивать моего совета, – с упреком проговорил он. – Я понимаю, вы хотите обеспечить свою безопасность, но бросаться такими картами – настоящее сумасшествие. Публикация мемуаров и писем оказала бы огромное влияние на политическую жизнь и не только бы расколола партию тори, но и вдохнула бы новые силы в республиканцев, которые получили бы большинство в парламенте, где…
– О боже, где нужно открыть все окна и проветрить, – закончила она. – Вычищайте грязь из вашего парламента, но без меня. Я никогда не вмешивалась и не буду вмешиваться в политику. Идите домой. Вы все утомили меня.
Они ушли и оставили ее одну. Как часто случалось, одиночество заставило ее переосмыслить события. Без сомнения, она вела себя как дура – только время покажет, так это или нет, – но, по крайней мере, на счету есть деньги для Мэри и Эллен и небольшая сумма для нее самой. Она больше не зависит от мужского великодушия. Навсегда исчез вечный страх. Но что осталось? Чем можно заняться в тридцать три года? Ее обуревали сомнения, подогреваемые Виллом Огилви. Однажды он без обиняков заявил ей:
– Вы подвели меня.
– Я давно говорила вам, – ответила она, – все, что я делаю в жизни, только ради детей.
– Вздор! Вы довольно неплохо заработали бы на своих мемуарах – было бы что оставить в наследство вашим девочкам. А теперь они будут получать нищенское пособие в двести фунтов. Что касается ваших десяти тысяч – зная, как вы привыкли жить и вашу любовь к дорогим безделушкам, – этих денег вам хватит всего на пару лет. Если говорить об основной цели…
– Вы имеете в виду – освободить место в штабе и сокрушить Ганноверов?
– Можете ставить вопрос именно так, если вам угодно.
– Скажу вам честно, Вилл, мне нравилось жить в роскоши. Красные мундиры, сверкающие кирасы, начищенные пуговицы, облеченный властью король – пусть он нетвердо держится на ногах и у него с головой не все в порядке. Я всегда трепетно относилась к голубой крови и помазанникам Божиим.
– О нет. Это только предлог. В глубине души вы хотите, чтобы он вернулся к вам.
– Кто?
– Ваш герцог Йоркский. Поэтому-то вы и отдали письма и сожгли мемуары. Вы, по своей женской логике, рассудили, что этим вы тронете его сердце, заставите его пожалеть о вашем разрыве. Вы надеетесь, что в один прекрасный день его карета остановится у вашего дома и он позвонит в дверь.
– Это неправда.
– Не лгите. Я вижу вас насквозь. Ладно, давайте говорить начистоту. Он не вернется, его тошнит от одного упоминания о вас. Он дискредитирован в глазах всего света – и вы этому поспособствовали.
Его слова привели ее в бешенство.
– По совету обанкротившегося, не гнушающегося шантажа армейского агента… Господи, вы все время вмешиваетесь в мои дела. Я страшно сожалею, что когда-то встретила вас.
– И где бы вы были сейчас? В каких-нибудь жалких меблированных комнатах в Брайтоне, лежа на спине, зарабатывали бы себе на хлеб? За ночь – тройную цену, а для подвыпивших гуляк, сбежавших из семьи на субботу и воскресенье, – пять шиллингов за один раз? Или, за неимением лучшего, позволили бы преданному Даулеру поселить вас в каком-нибудь тайном убежище рядом с его домом? Сами готовили бы себе еду, располнели бы и через силу выполняли бы свои обязательства по субботам?
– Наоборот, я вытеснила бы госпожу Фитц и воцарилась бы в Карлтон-Хаусе или начала какое-нибудь дело. О небеса, как же я ненавижу вас, Вилл, вы, как дьявол, преследуете меня всю жизнь.
– Я ваш спаситель, но вы не хотите признать этого. Вопрос в следующем: что дальше?
– Почить на лаврах. Учить моих дочерей хорошим манерам.
– И выдать их замуж за приходских священников с двумя пенсами годового дохода. Вам надоест столь безупречное существование… А любовники?
– Я в них не нуждаюсь, раз у меня есть десять тысяч на счету и четыреста фунтов ежегодного пособия. Кроме того, меня тошнит от мужчин: они слишком требовательны.
– Вы имеете в виду его светлость Радикала?
– Я не имею в виду кого-то конкретного, я говорю об этой половине рода человеческого. Я обеспечила себе безопасность только с помощью своей женственности и очарования – ни вы, ни Уордл здесь ни при чем. Кстати, где обещанное вознаграждение? Домик с башенками и экипаж четверкой?
– Лучше вам обратиться к члену парламента от Оукхэмптона. Как и я, он вам скажет, что вы подвели его, что, приостановив публикацию мемуаров в столь острый момент, вы выбили у него из рук оружие. Другими словами, вы ему больше не нужны.
– А Кенту?
– О, Кент в ужасе, что с него сорвут маску. Приходится признать, что я ошибся в оценке. Я считал его достойным человеком, но он струсил – истинно германская манера. Он никогда не получит должность своего брата.
– Итак, мы не сдвинулись с места?
– Точно. Хотя Уордл стал национальным героем, а вы приобрели всеобщую известность… По крайней мере, вашим портретом украшают стаффордширский фарфор. Все типографии печатают ваши портреты – что еще вам нужно?
– Благодарность за полный зал во время слушаний. Во всяком случае, мне удалось отвлечь народ от войны в Испании.
– Да, вы сделали это мастерски. Честь вам и хвала. Ваше имя звучит в самых отдаленных уголках Англии. Жаль, что это будет длиться недолго. Как только вы сожгли мемуары, вы сразу же вышли из моды. Нет ничего скучнее уединенной жизни.
Она смотрела в его спокойные глаза. Сколько он потратил сил, чтобы привлечь ее, чтобы подбить ее на эту авантюру, – каким же надо быть гением, чтобы задумать все?
– Я ненавижу неблагодарность, – сказала она, – и несдержанные обещания.
– Которые дают дураки, – заметил он, – пустоголовые дураки.
Значит, он не любит Уордла? Она поняла. Его игра не принесла успеха, его план потерпел неудачу. Где-то Уордл совершил грубую ошибку, и Огилви, в тайне от всех ткущий паутину, увидел, что жертве удалось спастись… Паутина разорвалась.
– Если бы, – сказала она, – вы действовали самостоятельно, а не использовали пешек, вы могли бы преуспеть.
– Меня утомляет активная деятельность – такой уж у меня характер.
– Разве? Я часто спрашивала себя…
Но никаких откровений не последовало. Где он развлекается? Во всяком случае, обиженно подумала она, не здесь. Что сразу же объединило их и в то же время создало барьер между ними. Возможно, он, как обычно, прочитал ее мысли, так как засмеялся, поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.
– Ну ладно, – сказал он, – я прощаю вас
