Государев наместник - Полотнянко Николай Алексеевич
– Подай мне, и зарежь меня! Подай мне, и убей меня!
Несколько нищих бросились к Хитрово с ужасным криком, обнажая беззубые, изъязвлённые рты, он ударил их несколько раз бичом, и они с воем откатились прочь. И никто не обратил на это внимания, люди шли мимо, каждый занятый своим делом.
Перед Фроловскими воротами было попросторней, здесь стояли стрельцы, охранявшие Кремль, перед рвом находилась большая пушка, горкой лежали ядра, горел костёр. Лед во рву подтаял, и из него отвратно пахло гнилью. Проезжая через мостик к воротам, Хитрово мельком глянул вниз и увидел вмерзший в лед, наполовину исклеванный воронами лошадиный труп. Хитрово сплюнул через плечо и стременами послал жеребца в ворота.
Площадь перед государевым дворцом была заполнена людьми. Здесь находились стрельцы охранявшего царя Стремянного приказа, стряпчие и стольники, их место было не во дворце, а не далее царского крыльца, где они и толпились, ожидая, что кого-нибудь выкликнут и дадут поручение, которое их выделит и отличит от других искателей государевой милости.
Хитрово провел возле крыльца, сначала стряпчим, затем площадным стольником, почти десять лет, пока не выдвинулся в комнатные стольники, то есть был допущен в комнату, где царь вёл прием ближних бояр, и пробыл им пять лет, до назначения полковым воеводой. Многие здесь его помнили и знали; когда он въехал на царский двор, к нему подбежали несколько стряпчих, уважительно поздоровались и подхватили под уздцы коня.
Возле коновязи стояли несколько десятков лошадей в парадном убранстве, некоторые лучшие люди приехали к государю еще затемно, первенствуя друг перед другом в предстоянии перед очами царя. Хитрово отряхнулся, поправил пояс и, обходя конские шевяки, степенно двинулся к крыльцу. Царская служня, стряпчие и стольники расступались перед ним, давая дорогу. Краем уха Хитрово улавливал шепотки: его пря с Дубровским была свежей придворной новостью и на все лады обсуждалась.
Царское крыльцо было очень большим, на него вели несколько боковых и один центральный вход, по которому Хитрово поднялся к дверям. Для многих право зайти в них было самой заветной мечтой, многие, состарившись на службе при дворе, так этого права и не получили, его давал сам государь, а добиться его расположения без влиятельных родственников и покровителей было невозможно. Хитрово это прекрасно знал. Он, имея в родстве и свойстве Ртищевых и Морозовых, много лет протоптался в зной и стужу на царском дворе под открытым небом, улучая случай войти в дворцовую дверь. Много за это время он перетерпел ругани и тычков от комнатных стольников, пока, наконец, не получил право переступать царский порог.
По бокам двери стояли два рослых стремянных стрельца. Хитрово перекрестился на образ Георгия Победоносца над входом и вошел в царские сени. Это было просторное тускло освещённое помещение, где прохаживались, стояли и вели беседы лучшие люди: бояре и окольничие, думные дворяне и думные дьяки. Многие храбрецы, попадая сюда в первый раз, робели от великолепия убранства царских сеней, вида сановных людей и ощущения, что где-то рядом находится царь. Подобное чувство когда-то испытал и сам Хитрово, но со временем пребывание возле государя вошло у него в обычай, стольник «при крюке» выработал сноровку обходиться, не раздражая их, с первыми лицами государства, что во все времена считалось трудным и смертельно опасным делом.
Федор Ртищев был уже здесь. Он и царский духовник Стефан Вонифатьев подошли к Хитрово.
– Что не весел, Богдан? – спросил Ртищев. – Сейчас у государя боярин Морозов. Следующим выкликнут тебя.
– От местнических челобитных одна докука царю, – сказал Вонифатьев. – Добро бы местничались одни Трубецкие да Шереметьевы, так эта зараза захватила даже подьячих в приказах. Строчат друг на друга челобитные.
– А твой недруг давно уже здесь, – усмехнулся Ртищев. – Затемно примчался.
– Я что-то его не помню, – сказал Хитрово. – Где он?
– А вон с царским тестем Милославским толкует, – кивнул Ртищев. – Забавно смотреть: один долгий, как осолоп, другой как копёшка. Милославский на посулы горазд.
Вонифатьева занимала своя печаль, и он, продолжая прерванный разговор с Ртищевым, задумчиво произнёс:
– Ты, Федор, не в укор будет сказано, молод, горяч. Я отдаю архимандриту Никону должное – он боголюбив, многознающ, но есть в нём изъянец, греховный для пастыря. Я не ревную государя к Никону, упаси Бог! Но Алексей Михайлович не видит в нём опасности для себя, вот беда неминучая!
– И что за изъянец в архимандрите? – заинтересовался Ртищев.
– Неведомо ему смирение, – горестно вздохнул Вонифатьев. – Зело гордыней обуян.
Ртищев от этих слов задумался и смутился. Никон брал всё большую власть над молодым царем, и доброжелатели сулили архимандриту митрополичью кафедру в Новгороде.
Царский тесть Милославский не отличался чувством такта, от Дубровского он направился к Хитрово.
– Будь здоров, Богдан! – во весь голос сказал он, похлопывая Хитрово по плечу. – Каков стал – полковой воевода! А еще недавно стольничал на крюке, двери открывал!
– Будь здоров, боярин! – ответил Хитрово, сгибаясь в глубоком поклоне. – Желаю твоей милости здравствовать многие лета.
– Как там волжская граница? – Милославский любил обнаруживать заботу о государственных интересах. – Как там, калмыки и ногаи не докучают?
– Граница тверда, боярин! Подпираем её, твоими молитвами!
Вокруг зашушукались, запересмеивались: укол Хитрово не прошёл незамеченным. Но Милославский не смутился, опять похлопал Хитрово по плечу и пошел дальше.
По боярам и окольничим, столпившимся возле царской комнаты, прошло движение, дверь распахнулась, и появился боярин Борис Иванович Морозов. Он был явно не в духе, чело нахмуренное, взор неприветливый. Милославский попытался заговорить с зятем, но тот мрачно глянул на тестя и прошёл, стуча палкой по полу, мимо.
Стольник «на крюке» высунулся из комнаты и зычно, перекрывая шум, возгласил:
– Полковой воевода Богдан Матвеевич Хитрово! Тебя призывает великий государь!
Все враз обернулись на того, кто удостоился редкой милости – разговора с глазу на глаз с царём. Хитрово приосанился и неторопливо прошёл в царскую комнату.
Алексей Михайлович сидел в кресле и пальцами правой руки постукивал по столу. Тишайший царь был явно раздосадован.
Хитрово опустился на колени и уткнулся лбом в пол.
– Желаю здравствовать, великий государь!
– Поднимись, Богдан, – промолвил Алексей Михайлович. – Я рад тебя видеть. Подойди ближе.
Хитрово поднялся с колен, сделал шаг вперёд и остановился.
– Я уже не раз пожалел, что отпустил тебя на границу, – сказал государь. – Мысль у меня была поставить тебя на приказ здесь, в Москве. Но мне насоветовали другое – как-де он проявит себя на службе в поле. Советники!..
Алексей Михайлович умолк и явно над чем-то задумался. Хитрово, улучив момент, внимательно посмотрел на него и отметил, что молодой царь за последний год заметно возмужал. «Недавняя женитьба, – подумал Богдан Матвеевич, – пошла ему явно на пользу».
– Советники, – повторил государь, – могут такое наподсказать, что потом волосы дыбом от их советов! Мой дядька Морозов убедил меня поднять налог на соль. Сейчас Москву завалили челобитными. Пишут из Астрахани-де нечем солить на учугах рыбу, а та, что посолена, будет втридорога. Пишут из Ярославля, Рыбинска, Новгорода, в Москве, что ни день, хватают подстрекателей к бунту. Что делать? Ждать, когда толпа явится в Кремль?.. Морозов мне говорит, что отменять налог никак не можно, в Швеции заказаны пищали для новых полков иноземного строя, деньги нужны на жалованье стрельцам, рейтарам, солдатам… Гость Строганов в челобитной советует сократить налог на соль на две трети, чтобы утишить народ. Морозов против. Сейчас только мне доказывал, что он прав. А ты как, Богдан, мыслишь?..
– Затраты на вооружение полков можно сократить, если наладить его изготовление у нас, – сказал Хитрово. – Но деньги потребны на возведение черты, испомещение на ней крестьян, казаков.
