Сотворение Святого - Сомерсет Уильям Моэм
– Кроме того, она не в моем вкусе. Очень уж пышнотелая.
– Она крайне обижена твоим пренебрежением. Говорит, что ты влюбился в Джулию.
– Это абсурд, – ответил я. – Что же касается ее обиды, то я очень сожалею, но не чувствую себя обязанным бросаться в объятия каждой женщины, которая их мне раскроет.
– Я совершенно с тобой согласен. Что она, что Джулия, обе хороши. Мне сказали, что последний любовник Джулии – Эмтроджио делла Трекка. Однажды его чуть не застукал старик Бартоломео, так что ему пришлось вылезать через окно и демонстрировать трюки, достойные профессионального акробата, чтобы добраться до земли целым и невредимым.
– Едва ли я поверю сплетням, которые рассказывают об этой достойной женщине.
– Уж не влюбился ли ты в нее? – тут же спросил Маттео.
Я рассмеялся:
– Разумеется, нет. Но все же…
– Это нормально, потому что она, о чем ты, конечно же, знаешь, известна в городе своей легкомысленностью. Среди ее любовников не только дворяне. Многие наслаждались ее благосклонностью.
– Не очень-то она похожа на Мессалину, – фыркнул я.
– Если честно, Филиппо, я думаю, что на самом деле она чуть лучше уличной шлюхи.
– Ты к ней крайне снисходителен, – ответил я. – Возможно, ты относишься к ней предвзято, потому что тебе не удалось добиться взаимности? А кроме того, ее характер для меня значения не имеет. Мне безразлично, хорошая она или плохая. С ней приятно проводить время, и меня это более чем устраивает. Она же не собирается стать моей женой.
– Она может сделать тебя очень несчастным; и ты будешь не первым.
– Какой же ты дурак! – В моем голосе слышались нотки злости. – Из того, что я вижусь с этой женщиной, ты, похоже, делаешь вывод, что я умираю от любви к ней. Это абсурд!
Я ушел и скоро добрался до дворца Эсти, где меня ждала донна Джулия. После приезда в Форли я виделся с ней чуть ли не каждый день, потому что она действительно мне нравилась. Естественно, я в нее не влюбился, как предположил Маттео, и не испытывал ни малейшего желания впасть в это жалкое состояние. Я находил Джулию очаровательно простодушной, разительно отличающейся от того монстра разврата, каким ее представляли в городе. Как я понимал, ей было года двадцать три или двадцать четыре, но вела она себя как девочка, веселая и беспечная, всегда готовая рассмеяться, но при этом в следующее мгновение уже могла оказаться на грани слез из-за сущего пустяка. Однако ласковое слово или комплимент заставляли ее тут же забыть об огорчении, и она уже вновь улыбалась. Она казалась такой изящной, такой хрупкой, такой легкой, что требовала самого деликатного обхождения. Я просто не мог представить себе, что кто-то решится сказать ей в лицо какую-нибудь грубость.
Ее глаза вспыхнули, когда она увидела меня.
– Как давно вас здесь не было. Я уже думала, что вы никогда не придете.
Она всегда так радовалась гостю, что создавалось впечатление, будто пришедший – единственный, кого она хотела бы видеть рядом с собой. Я знал, что это притворство, но как обаятельно умела она притворяться!
– Подойдите и присядьте рядом со мной. – Она подвинулась, освобождая место, а когда я сел, прильнула ко мне, как ребенок, словно ища защиты. – А теперь расскажите мне, чем вы занимались.
– Разговаривал с Маттео, – ответил я.
– О чем?
– О вас.
– Расскажите мне, что он сказал.
– Ни одного доброго слова, дорогая моя, – рассмеялся я.
– Бедный Маттео! – воскликнула она. – Он такой неуклюжий и неотесанный, сразу видно, что половину жизни провел в армейских лагерях.
– А я? Я вел такую же жизнь, что и Маттео. Я неуклюжий и неотесанный?
– Ох нет, вы совсем другой. – В ее взгляде читалось восхищение.
– Маттео рассказал мне множество сплетен о вас.
Она чуть покраснела:
– Вы поверили?
– Я ответил, что меня не волнует, правда это или нет.
– Но вы поверили? – настаивала Джулия.
– Если вы скажете, что это ложь, я вам поверю.
Озабоченность на ее лице сменилась ослепительной улыбкой.
– Разумеется, это ложь.
– Как вы прекрасны, когда улыбаетесь, – вдруг вырвалось у меня. – Вам всегда надо улыбаться.
– Я и улыбаюсь… вам. – Она замолчала, обдумывая, стоит ли продолжать этот разговор, но потом все-таки решилась: – Маттео говорил вам, что однажды ухаживал за мной и очень рассердился, когда я не подобрала носовой платок, который он соблаговолил уронить?
– Он упоминал об этом.
– Боюсь, с тех пор он не сказал обо мне ни одного доброго слова.
Мне в голову уже приходила мысль о том, что Маттео затаил зло на донну Джулию, поэтому ее версия представлялась мне более убедительной.
– Он умолял меня не влюбляться в вас, – признался я.
Она рассмеялась:
– Клаудия Пьячентини рассказывает всем, что это уже случилось и она ужасно ревнует.
– Правда? И Маттео убежден, что я влюблен в вас.
– А вы? – внезапно спросила она.
– Нет! – с нарочитой напыщенностью ответил я.
– Brutta bestia![14] – воскликнула она, тут же отодвинулась от меня и надула губки.
– Я очень сожалею, – со смехом продолжил я, – но ничего не могу с этим поделать.
– Я думаю, с вашей стороны это ужасно.
– У вас так много воздыхателей, – попытался урезонить ее я.
– Да, но я хочу, чтобы их было еще больше. – Она улыбнулась.
– Но какой вам прок от того, что все эти мужчины влюблены в вас?
– Не знаю, но приятно это осознавать.
– Какое же вы еще дитя! – со смехом воскликнул я.
Она наклонилась ко мне, лицо стало серьезным.
– Но вы совершенно меня не любите?
Я покачал головой. Она вновь подсела ко мне вплотную, так, что ее волосы касались моей щеки, и я почувствовал дрожь по всему телу. Я посмотрел на ее ушко идеальной формы, полупрозрачное, как розовая раковина. В порыве, не отдавая себе отчет в том, что делаю, я его поцеловал. Она притворилась, будто и не заметила, я же пришел в полнейшее замешательство, почувствовав, как густо краснею.
– Вы совершенно уверены? – спросила она по-прежнему серьезно.
Я вскочил (глупо, конечно), злясь на себя.
– Когда я снова увижу вас?
– Завтра я собираюсь на исповедь. Будьте в Сан-Стефано в десять утра, и мы сможем поговорить в церкви после того, как я закончу.
Глава 6
В последние два дня Форли бурлил: в городе стало известно, что крестьяне из владений графа отправили ему петицию с требованием отменить некоторые налоги, которые легли таким тяжелым бременем, что земля приходила в запустение. Хозяева распускали наемных работников, дома разваливались, в некоторых районах не хватало зерна для весеннего сева,
