Печать Цезаря - Альфред Рамбо
V. Я делаюсь воином
Мне минуло шестнадцать лет. Однажды отец сильно ударил меня древком от своего копья между лопаток; и так как я не плюхнулся носом, а устоял на ногах, то он и решил, что пора меня произвести в воины. Он не стыдился более появляться на людях с сыном и при всех выказывал мне свою привязанность.
Он устроил великолепное пиршество и пригласил на него всех начальников с Верхней реки с их свитой и человек двенадцать из именитых обитателей Лютеции.
Я расскажу вам впоследствии об обитателях Лютеции, а теперь пользуюсь случаем, чтобы познакомить вас с несколькими всадниками, соседями и вассалами моего отца.
Цингеторикс приехал издалека, так как усадьба его находилась у истоков Кастора, между озёр. Ему было лет тридцать; это был настоящий кельт, небольшого роста, с круглой головой, с живыми, совсем чёрными глазами и ресницами, с волосами, порыжевшими от известковой воды, со свежим цветом лица. Он был добрый товарищ, любил выпить, поговорить и несколько прихвастнуть. Слушая его рассказы об охоте, можно было только удивляться, что в лесах Галлии сохранились ещё какие-нибудь животные. А слушая его рассказы о войне, невольно являлся вопрос: не приближается ли конец мира?
— В этот день я убил более ста человек! — говорил он.
— Ну, полно, — возражал мой отец, — зачем так преувеличивать!
— Скажем пять, — соглашался Цингеторикс, — и довольно об этом.
Боиорикс владел усадьбой, находившейся у опушки леса, на правом берегу реки. Его предки также, как и наши, были белги. Роста в нём было семь футов голова у него сидела прямо на плечах, и он немного горбился, точно стыдился, что так велик. На плечах своих он, по-видимому, мог носить целые дубы, руками способен был задушить медведя, а ноги его походили на брёвна. Он не говорил о своих подвигах, но кулаком мог бы убить девяносто пять человек, которых не досчитывался Цингеторикс. Своими громадными пальцами он сгибал монету. При трапезе он страшно щёлкал челюстями, перегрызая кости баранов так же свободно, как и кости кур. Он выпивал кувшин одним залпом, и в горло к нему вливались целые бочонки. Ел он, обыкновенно, не говоря ни слова, но по огромному животу его можно было судить, что времени он не тратил по пустякам. Иногда он опрокидывался и начинал отдуваться, но с такой силой, что мог бы, как ветром, повернуть колёса мельницы. Он был очень добродушен и двигался всегда так осторожно, точно боялся раздавить кого-нибудь. Он добродушно переносил шутки Цингеторикса, который любил предлагать ему воды вместо вина. Но сам Цингеторикс не решался заходить со своими шутками слишком далеко. Он видел, как Боиорикс, рассердившись когда-то на пиру, схватил обеими руками дубовый стол и пробил им стену; в то время из глаз его сверкали молнии, а из уст, как гром, сыпались проклятия. Карманно владел замком, возвышавшимся на вершине Красной горы, находившейся почти напротив Альбы. Это был сухой человек неопределённых лет. Он был приятным собеседником, обладал тонкой наблюдательностью и глубокой мудростью, но по большей части был мрачен и молчалив. Его застенчивость объяснялась бедностью его обстановки: Карманно был очень беден. Рубашку он носил из грубой шерстяной линючей ткани, штаны со многими заплатами; на нём не было никаких драгоценностей, кроме обвясла, знака его достоинства, да и то, кажется, оно не было золотым, а только позолоченным. Свита его состояла из пяти человек, тогда как другие привезли с собою по двенадцати. И одета она была так же бедно, как и он. Вместо шлемов на головах у них были черепа животных. Отец мой впоследствии рассказывал мне, что владение Карманно было расположено на неплодородной земле и производило так мало, что едва прокармливало своего хозяина, его конюхов и крестьян, которых у него было очень мало, так как люди посмелее пошли искать более плодородной земли и более богатого господина.
Думнак, любивший давать всем прозвища, называл Цингеторикса петухом, Боиорикса буйволом, а Карманно кукушкой.
О других наших гостях я говорить не стану. Достаточно будет, если я скажу, что я не мог желать лучших зрителей для своих начинаний в военном Искусстве. Каждый из гостей привёз мне по подарку.
Именитые люди Лютеции поднесли мне широкий пояс из золочёной бронзы, замечательно искусно сделанный. От Цингеторикса я получил щит, отделанный вызолоченной бронзой, на которой был изображён бобр; от Боиорикса — шлем с прозрачным гребнем и с двумя орлиными крыльями. Даже Карманно, несмотря на бедность, подарил мне меч, стальное лезвие которого, вделанное в прочную рукоятку из слоновой кости, привело в восторг знатоков. Всадники и конюхи моего отца также сочли нужным одарить меня каким-нибудь оружием.
Теперь надо было доказать, что я стоил таких подарков. Лишь только стало светать, как я надел вооружение, освящённое старым друидом. Вскочив на богато осёдланную лошадь, я стал гарцевать на ней перед нашими гостями и крестьянами. Я перескакивал через изгороди и стены. Я бросался на столб, который на лету пронзал копьём и ударял щитом. Все поздравляли меня с успехом, и после этого начался пир.
В продолжение трёх дней в Альбе жило тридцать всадников, не считая наших, и двести конюхов из их свиты. Пришлось уставить столы под открытым небом. Кроме того, наши крестьяне и рабы сидели просто на земле и угощались остатками со стола.
Для этого празднества были изжарены целые бараны и быки, начинённые курами, гусями, утками, цаплями, журавлями и ежами.
Наши гости, томимые жаждой от солёных окороков, никак не могли утолить её, хотя кубки и кувшины подавались цепью, как вода во время пожара. Самый последний пастух получал в волю итальянских и римских вин. В последний день пиршество было в особенности так великолепно, что все старики и старухи вспоминают о нём.
Вандило пел свои лучшие песни; но под конец их не стали слушать, потому что все говорили одновременно. Даже Карманно стал разговорчив и высказывал правила и поучения так же мудро, как какой-нибудь друид. Отхлёбывая итальянское вино из золотого кубка, он ратовал против возрастающей роскоши и привоза иностранных вин, говоря, что они сгубят храбрость галлов. Цингеторикс рассказывал о сражениях и убивал сотни врагов, которых отец мой упорно старался воскресить. Два конюха завели ссору и схватились своим оружие; Думнак и Арвирах бросились разнимать им, и умиротворили так ловко, что лица оказались разбитыми у всех четверых. Гости из Лютеции вскочили на почётный стол, и среди блюд и кубков начали
