Александр Западов - Опасный дневник

Обдумывая участь своего мужа, Екатерина отправила его в Ропшу — селение под Петербургом, где был небольшой дворец. Для охраны она послала команду гренадер во главе с Алексеем Орловым и через несколько дней, шестого июля, получила от него письмо, что караулить уже нечего:

«… Он заспорил за столом с князь Федором, не успели мы разнять, а его и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил. Прогневали тебя и погубили души навек».

Алексей Орлов делал вид, что боится гнева императрицы. Но Екатерина могла быть только довольна: судьба свергнутого самодержца решилась наиболее удачным для нее способом, его просто не существует, и предъявить свои права на русский престол ему не придется. А тот, другой, меньше опасен.

И она пожаловала Алексея Орлова чином майора в Преображенском полку и звездой ордена Александра Невского.

Великий князь Павел Петрович в тот же день узнал о смерти государя, — все во дворце говорили об этом, — но что он думал или чувствовал, осталось неизвестным. Мать не справлялась о настроениях сына.

Ей было некогда. Шестого июля императрица объявила манифестом, что бывший государь Петр Третий обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику, от которой и скончался…

Тело его привезли в Петербург одетым в мундир голштинского офицера и три дня держали напоказ. Лицо черное, шея расцарапана пальцами убийц. Но все видели — мертв.

А седьмого июля для сближения со своим возлюбленным народом императрица открыла доступ в сады при Летнем дворце. Дежурный генерал-адъютант граф Кирилл Разумовский объявил, что в эти сады разрешается впускать всякого звания людей обоего пола, чисто и опрятно одетых. Однако люди в лаптях и в прусском платье пропускаемы не будут.

Это распоряжение, отданное Екатериной, — дежурный генерал-адъютант лишь оповещал о ее воле, — нечаянно показало, каких своих подданных боялась или не хотела видеть новая императрица. Прусское платье вводил ее покойный супруг Петр Федорович, и военная форма, укороченная и обуженная по образцам Фридриха Второго, была ненавистна русским солдатам и офицерам. Тот, кто продолжает носить прусское платье, тот, видимо, любит бывшего государя, и спокойнее таких людей не подпускать ко дворцу. А лапти обозначали крестьянскую одежду. Крестьянам же нечего делать в царских садах. Если они приходят, значит, будут подавать жалобы. Принимать эти жалобы не следует: мужики всегда чем-нибудь недовольны.

Глава 3.Учить и учиться!

Широкое открыто поле,

Где музам бег свой простирать!

Екатерина Алексеевна скрывала свои желания и свой характер столь искусно, что не только влюбленные в нее гвардейские офицеры, но и знаменитейшие хитрецы, европейские дипломаты, аккредитованные в Петербурге, ничего не сумели в ней разглядеть. А когда совершился переворот и Екатерина стала императрицей, эти дипломаты принялись отыскивать, кто ею руководит, не догадываясь, что и вельможи, начиная с гетмана Кирилла Разумовского, и гвардейцы во главе с Григорием Орловым, и пылкая молоденькая княгиня Дашкова — все были только исполнителями тех ролей, которые она им сочинила, пребывая и автором сценария переворота, и главной его героиней.

Не догадался об этом и ближайший советник Екатерины в те дни — Никита Иванович Панин.

Иностранные наблюдатели отводили ему самую видную роль в воцарении новой монархини.

Посол римского императора и королевы венгерской и богемской, граф Мерси д'Аржанто в донесениях своему правительству из Петербурга писал, что главным орудием возведения Екатерины на престол был Никита Иванович Панин. Через это он достиг непременного права руководить государыней в делах правления. О Панине посол отзывался неодобрительно, уверяя, что тот более способен не к великим делам, но к интригам, которым выучился у прежнего канцлера — графа Бестужева. Панин — человек своенравный, искусный в поисках своей выгоды. Он привержен к Англии и не расположен к союзу с Францией. Но сила еще и не в нем. Над ним встанет возвращенный из ссылки Бестужев, который будет руководить Паниным, а через него — Екатериной.

Если бы новая императрица прочла эту секретную депешу, то улыбнулась бы: она собиралась править сама — и чувствовала в себе для этого достаточно силы.

Впрочем, так о характере Панина судил не только австрийский посол, разве что его оценка была первой по времени. Через несколько лет французский агент Корберон писал о Панине в таких выражениях:

«Сладострастный по темпераменту и ленивый столько по системе, сколько и по привычке, он старался, однако, вознаградить себя за малое влияние на ум своей повелительницы. Величественный по манерам, ласковый, честный противу иностранцев, которых очаровывал при первом знакомстве, он не знал слова „нет“; но исполнение редко следовало за его обещаниями; и если, по-видимому, сопротивление с его стороны редкость, то и надежды, на него возлагаемые, ничтожны.

Английский посланник Гаррис находил, что у Панина добрая натура, огромное тщеславие и необыкновенная неподвижность. Последнее качество за ним хорошо знала Екатерина. В ее шутливой записке, содержавшей предположения, отчего будут умирать русские министры и придворные, о Панине было сказано, что он умрет, если когда-нибудь поторопится…

Но в первый день нового царствования Панин изменил своему характеру, возможно — увлеченный волной событий, и представил императрице свой план устройства государственной власти в России, не справившись о том, сходится ли он с ее идеалом.

Накануне Панин деятельно помогал Екатерине Алексеевне. После того как она выступила в Петергоф, Никита Иванович устроил спать великого князя, под надзором Порошина, в Старом Зимнем дворце, рядом с комнатой, где сидели сенаторы, оставленные стеречь Петербург, и пустился догонять Екатерину с рапортом, что в городе все благополучно. Путь в Петергоф он проделал вместе с нею и днем, по приказанию императрицы, навещал арестованного Петра Федоровича. Тот плакал в три ручья, и добрый Панин огорчился его слезами…

Теперь, беседуя с Екатериной, Никита Иванович советовал ей хорошенько подумать о сохранении полноты власти в руках государя и о мерах, которые для того понадобятся.

— У нас в производстве дел, — говорил он, — всегда более действовала сила отдельных персон, чем власть учреждений государственных, потому и порядка не добиться. Государи — те же люди и всем людским слабостям подвержены. А надобно привлечь общество. Какому-нибудь случайному человеку, фавориту, с обществом будет не совладать. Надобно, иначе говоря, учредить Императорский совет. Из него, яко из единого места и от единого государя, истекать станет собственное монаршее изволение — воля государева.

— Бывали уж и советы у нас, и конференции, — заметила императрица, намекая на предыдущие царствования Анны и Елизаветы.

— Бывали, не спорю, — ответил Панин, — но такого, как задуман, еще не встречалось. Совет небольшой — шесть или восемь персон, из них четыре или шесть несменяемых, назначенных государем пожизненно, остальные избираются Сенатом. В Совете — четверо министров или статс-секретарей: по иностранным, внутренним, военно-сухопутным и военно-морским делам. Все вопросы, которые требуют монаршего решения, сосредоточиваются в Совете, их докладывают секретари, каждый по своей части, и государь затем кладет окончательную резолюцию.

— Что ж, напишите проект ваш. Почитаем, обсудим, — ободрительно сказала Екатерина, удивляясь про себя бестактности Панина. Он собрался требовать учреждения Совета и, следственно, полагает, что сама она не справится с правлением и уступит свою власть фаворитам? Ведь проект, надо понимать, метит в Григория Орлова…

„Какой же дурой он меня считает, предлагая Совет, коему я должна буду отдать свои права! — подумала Екатерина. — И какая досада, что нет еще у меня довольной силы и я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей. Но мы сочтемся, погоди!..“

А вслух сказала:

— Как поживает великий князь, мой сын?

Никита Иванович доложил, что великий князь отлично держался и легко перенес волнение, вызванное картинами присяги войск, уличной толпы, сборища вельмож и офицеров. Он спросил об отце, получил ответ, что с сего дня императрицей в России будет его матушка, — и более об этом не заговаривал.

Панин похвалил адъютанта бывшего государя поручика Порошина и рассказал, при каких странных обстоятельствах познакомился с ним.

— Бывший государь хотел ко всем приставить своих сторожей, но, как говорят в народе, блудливой корове бог рог и порог. — Екатерина любила русские пословицы, но путала их. — Григорий Григорьевич Орлов мне объяснил, что позавчера он со своим сторожем Перфильевым сел в карты. Две тысячи рублей проиграл, пока тот не напился допьяна и Григорий мог уйти.