Барбара Хофланд - Ивановна, или Девица из Москвы
Столько печальных часов прошло до той минуты, когда мои дорогие родители услышали наконец живой звук из моих пересохших губ, что они поочередно взирали на меня как на воскресшую из мертвых. Как нежно они прижимали меня к своей груди! Как неустанно они взывали к Небесам, прося благословения мне! Ах, что за родители! Как можно с ними расстаться? Уж лучше погибнуть рядом с ними! Но нет! Не смертью же своей я могу их отблагодарить. Видеть мои страдания им было бы вдвойне тяжелее.
Едва успеваю запечатать это письмо, которое доберется до тебя, вероятно, много раньше, чем мы. О, Ульрика! Как тяжело будет встретиться с тобой после столь долгой разлуки и с таким горьким чувством! И ох какой грустной будет эта встреча! Мой Фредерик… как часто я беседовала с ним о своей сестре — как часто я говорила, что не могу выйти замуж, пока Ульрика своим присутствием не благословит наше бракосочетание! Где он теперь? Может, в эту минуту лежит распростертый на холодной земле — один — истекающий кровью, страдающий от боли с головы до пят.
Я могу вынести все, кроме этого. Прощай! Я схожу с ума. Прими и утешь свою несчастную, свою осиротевшую
Ивановну.
Письмо VIII
От той же к той же
Москва, 21 сент.
Вчера, отправив курьера, я сразу поспешила к деду — чья немощь, как ты знаешь, редко позволяет ему покидать его покои, — и рассказала ему, что с нашим отъездом уже все устроено. К моему крайнему изумлению, он отказался оставить Москву и был обижен тем, что мы все спланировали, не посоветовавшись с ним. Когда я объяснила ему, что такое решение приняла его любящая дочь во имя его же спасения, в его глазах заблестели слезы, и он тут же понял и добрые намерения маменьки, и какие трудности ожидают его в Москве, если враг действительно овладеет городом. Но позицию свою он не переменил; огонь давно минувших дней вновь загорелся в его глазах, он на мгновение оживился и заявил о своей решимости никогда не покидать родную землю, овеянную духом величия, и о том, что не допустит дальнейших уговоров.
Понимая, как ты будешь ждать нашего приезда, я, не теряя времени, сообщаю тебе об этой перемене. Одному Богу известно, какие бедствия ждут меня, но должна тебе признаться, что это принесло моему изнывающему сердцу чувство удовлетворения, которого я не знала во времена его жестоких страданий, — я все еще способна что-то чувствовать. Увы! Со дня того смертельного сражения я забыла, что в этом мире есть не только Фредерик. Но что я говорю? Быть может, именно в эти минуты он уже обитает в мире ином…
Господи, что станется с нами? Передовые отряды французской армии приближаются к Москве. Тысячи людей собрались на улицах. Наш дворец полон людей, это наши крепостные, которые стекаются к нам, чтобы обеспечить защиту нам и одновременно чтобы просить ее у нас.
Ульрика, я думала, что мои душевные силы истощены, ведь час назад я была бесчувственной, как тот пол, по которому ступаю, но любовь этих простых людей оживила родники чувств в моей душе. Я овдовела, это так, но я остаюсь дочерью, и у меня по-прежнему есть сердце, требующее человеческого участия.
Как плохо представляют себе эти простые мужики, какова мощь французской армии! Они клянутся истребить французов, вымести эту саранчу с нашей земли и повесить Буонапарте на стенах Кремля. Это пустая похвальба, но не глупость — пока живет в народе такой дух, Россию никогда не завоюют. Но увы! что мне до завоевателей и до страны? Фредерика нет — мир опустел. Прочь, прочь эти мысли, они разрывают меня на кусочки, разбивают вдребезги. Папенька, маменька, простите меня. О ты, Всевышний, тот, кто, сея добро, приводит меня в отчаяние, прости свое бунтующее ничтожное создание и дай мне силы вынести все, на что будет справедливая воля твоя!
Ивановна
Письмо IX
Ульрика Ивановне
Петербург, 20 сент. 1812 г.
Ах, Ивановна! Сестра моя, мой единственный друг, напиши мне, умоляю тебя. Если ты еще жива, несчастная девочка, напиши мне.
До меня дошла ужаснейшая весть: мне рассказали, что вся Москва в огне, что мой отец — как писать об этом?! — что мой отец убит, моя мать… О! Как я несчастна, не выразить словами, теперь я всего лишь страдающая дочь.
И все-таки скажи мне правду, Ивановна. Каждую минуту до меня доходят рассказы, один ужаснее другого. Говорят, дворец разрушен, вся дворня разбежалась кто куда. Я послала к вам верного слугу, которому ты можешь доверять. Беги с ним, Ивановна; он придумал, как вывезти тебя неузнанной. Я сойду с ума, пока не услышу, какова судьба наших родителей. Где мой дедушка? Где моя мать? Ах, лети, лети к своей
Ульрике.
Письмо X
От той же к той же
Нет слов, чтобы описать мое ужасное, отчаянное состояние. Я умоляю тебя, моя дорогая девочка, если это возможно, сообщи мне о твоем нынешнем положении. Я уже послала к тебе человека, на которого могла положиться, старого слугу Федеровича. Одна лишь болезнь удержала меня от того, чтобы самой не помчаться к тебе. Но как человек тот не вернулся, так и никаких новостей о тебе я не получила, кроме той, что ты пропала, а наших родителей больше нет на свете.
Я не знаю ни что писать, ни в какой помощи ты больше всего нуждаешься. Мое самое сильное желание — увидеть тебя, но если ты больна, если не в состоянии передвигаться, умоляю тебя, позволь подателю сего сообщить мне всю правду, чтобы я поспешила на помощь к тебе. Ох! Быть может, Господь в милости своей вернет тебя, услышав молитвы твоей несчастной сестры
Ульрики.
Письмо XI
Питер Минчип
графине Ульрике Федерович
Москва, 30 сент.
Уважаемая Госпожа,
Пишу вам, чтобы с величайшим огорчением сообщить, что все мои попытки найти госпожу Ивановну оказались напрасными. Бедняга Френсис пал жертвой своих поисков — поскольку, как я понял, он был убит в развалинах дворца Долгоруких, когда разузнавал о судьбе вашей семьи.
О, госпожа, то, что предстает здесь пред моим взором, пронзило бы и каменное сердце. Этот прекрасный город, гордость и слава каждого москвича, горит — и сгорает дотла. Множество женщин с детьми и престарелыми родителями сидят на холодной земле и то заламывают в муках руки, то посылают самые жестокие проклятия на головы врагов. Где-то видишь людей, которые обертывают тела погибших родственников и волокут их к могилам, и кажется, будто во взглядах их горе смешивается с завистью к умершим. В другом месте видишь несчастных матерей, которые бродят среди развалин домов в поисках пищи для своих голодных младенцев. Тысячи больных, стариков и раненых лежат в церквях, приспособленных под лазареты. Но увы! Все обречены на страдание, никто ни за кем не ухаживает, потому что все сами нуждаются в уходе, все тянут руки с мольбой о помощи, и ни у кого нет сил оказать ее. Я побывал в двух подобных местах и никогда не видел ничего сравнимого с бедствием, увиденным там. И все же у меня есть причина верить, что ваша сестра провела там несколько дней, это следует из полученного описания ее внешности и ее доброты. Люди говорили о ней как об ангеле-хранителе, о том, что она была особенно внимательна к одному старику, которого принесли туда нагим и израненным, и она не отходила от него, пока ее вместе со стариком не увел какой-то французский офицер, явно проявлявший к ним большой интерес. Но никто не узнал имен этих людей.
Судьба Френсиса заставила меня быть осмотрительным, когда я добрался до руин вашего дворца, дабы мое безрассудство не помешало мне оказать помощь госпоже, которую вы поручили мне оберегать. Увы! Все люди графа, как и сам он, погибли в сражении с подлыми грабителями, ворвавшимися во дворец. Многие говорят, что ваш отец поджег дворец собственными руками, чтобы не дать врагу завладеть деньгами, которые были собраны и отданы ему на хранение людьми высокого сословия, дабы облегчить участь тех несчастных, которые, опустошив родные места перед приходом врага, каждодневно прибывали в Москву. Нет возможности узнать, как это было на самом деле, поскольку французские отряды сразу же устроили во дворце и вокруг него ужасную резню. Но точно известно, что почтенного Михаила, старого доброго слугу вашего отца, французские грабители схватили и вправду повесили как поджигателя, потому что он исполнял волю своего господина. Будь прокляты эти французы за свое злодеяние! Михаил был верным, храбрым и истинно русским человеком, но вы, ваша светлость, сами знаете, каким он был. Слезы жгучие льются из глаз, как подумаешь, что такого слугу убили за преданность своему хозяину, который был… Да что говорить, земля стонет от их злодеяний, и вскоре, я верю, она поглотит их всех.
