Владимир Мартов - Юность Карла
Наконец священники пропели: «Во веки веков — аминь!», и собравшаяся в церкви знать нестройно прокричала: «Да здравствует король франков — Пипин!»
Церемония окончилась.
Только спустя много лет Шарль поймет, что этой церемонией Папа как бы отделил семью Пипина от других владетельных сеньоров Франкского государства. Отныне король Пипин и его сыновья должны были править страной франков, невзирая на претензии рыжих Меровингов или же других знатных вождей. Пипин сохранил трон для своих детей — королей от рождения, королей по крови.
Пока собравшиеся переходили в монастырский зал, устраиваясь за длинными столами, заставленными кувшинами с вином и пивом и заваленными грудами снеди, Шарль ускользнул, вскочил на лошадь и, пустив ее сразу в галоп, помчался через поле к реке. Так он поступал всегда, когда ярость или чувство унижения охватывали его. Бешеная скачка успокаивала мальчика, снимала напряжение. И сейчас он направлялся к Сене, где на берегу расположились его друзья. Но никогда и никому, даже близким из близких, он не поведает о той боли, что засела в его памяти после помазания Карломана. Это было что-то очень личное, и он не хотел говорить об этом.
Шарль быстро мчался берегом реки мимо лачуг и хлевов. Заметив купающихся, он соскочил на землю, сбросил влажную от пота чистую полотняную рубашку и растянулся на горячем берегу.
— Приветствуем величайшего римского патриция, — как всегда, не удержался Ганелон, чтобы не поддеть царственного приятеля.
— Мы франки, герои Рейна, — смеясь поддержал Ганелона Оврар. — Мы можем выпивать огромные роги вина, целоваться с девушками и поражать врага одним ударом меча, хотя и не патриции.
Но Шарль даже не отреагировал на их шутки. Бросившись в воду, он мощно поплыл, наискось пересекая широкую реку. В умении плавать ему не было равных, и он частенько побеждал и взрослых воинов, опережая их на отмеренной дистанции.
Харольд и слуги принесли холодное пиво, и вдосталь наплававшийся Шарль первым осушил свой кубок.
Расположившись на нагретой солнцем траве, они веселились, слушали рассказы друг друга и пили. Вытянувшись, Шарль спокойно лежал рядом с друзьями и ждал, когда обсохнет. Чувство обиды и ревности после церемонии отступило, ушло вглубь, и он наслаждался минутами безмятежного мальчишечьего счастья, словно заранее зная их быстротечность и что скоро, очень скоро ему предстоит научиться прятать и носить в себе многие обиды. И карать. Жестоко и беспощадно.
Часть первая
Король умер, да здравствует…
Глава первая
Аквитания
1
Поздней осенью 769 года от Рождества Христова кавалькада всадников неслась, направляясь к небольшому городку Дюрен, раскинувшему хижины простолюдинов с глинобитными полами и виллы знатных сеньоров на холмистой возвышенности между могучими реками Рейном и Маасом, несущими свои воды к месту слияния и далее на север, вливая их в Германское море. Впереди, слегка пригнувшись, скакал Карл — новый хозяин западной половины Франкского государства. Лишь год минул с тех пор, как почивший король Пипин перед смертью разделил и завещал свое государство сыновьям — старшему Карлу и младшему Карломану, причем так, что младшему досталась лучшая, цветущая и более богатая земля, включающая в себя Бургундию, Прованс, Септиманию, Аламаннию, Восточную Аквитанию, часть Нейстрии, и Баварию, зависимую от франков лишь формально.
Карл получил в наследство территорию, раскинувшуюся огромным полумесяцем вдоль морского побережья от Пиренейских гор до Тюрингии и среднего течения Рейна и Мааса. А соответственно, и все хлопоты, связанные с защитой государства от вторжений воинственных и диких племен саксов с севера и востока или бриттов с запада. Да и Аквитания, завоеванная Пипином лишь перед смертью, не желала подчиняться молодому королю.
Отряд всадников, приближавшийся к Дюрену, как раз и возвращался из южных провинций после усмирения восстания отложившегося от Франкского государства и не желавшего приносить новую клятву верности, непокорного герцога Гунольда Аквитанского.
— Принесите мне его голову, — потребовала от сыновей вдовствующая королева-мать Бертрада, получившая послание герцога с отказом признавать нового короля Карла.
Карломан отказался принять участие в войне, сославшись на то, что юго-западная часть Аквитании не входит в его владения, и взбешенный Карл, плюнув, собрал отряды и отправился на юг один.
Пытавшаяся и ранее заниматься политикой, умная и властная королева теперь, после смерти еще более властолюбивого супруга, не терпевшего вмешательства в свои дела, получила наконец такую возможность. И хотя младший сын Карломан, женатый на знатной полуфранконке, полулангобардке Герберге постепенно выходил из-под ее влияния, прислушиваясь более к своему сенешалю Ашеру и престарелым коннетаблю Бертрану и аббату Фулроду, не одобрявшим политику Бертрады, старший, Карл, решая государственные вопросы, продолжал слушаться мать неукоснительно.
2
Сваливающееся на запад солнце освещало фигуры двух всадников — пожилого мужчину и юношу, — медленно двигавшихся левым берегом Гаронны вниз по течению. Лето кончалось, а с ним и теплые вечера, и старший зябко поеживался, кутаясь в легкий домотканый шерстяной плащ.
— Аквитания, Аквитания, — бормотал себе под нос старший, высказывая вслух часть обуревавших его мыслей. — Надеюсь, широкая полноводная Гаронна защитит нас от проклятого франка. Господи, помоги! — И он троекратно перекрестился.
— А разве герцог Баварский Тассилон, с которым мы вели переговоры, не придет к нам на помощь, отец? — спросил юноша, расслышавший последнюю фразу едущего на полголовы впереди герцога Гунольда Аквитанского. Именно он, взяв с собой сына, лично объезжал границы своих владений, готовясь к сражениям с франками.
— Тассилон, — усмехнулся герцог. — Нет, мой мальчик, не надейся. Несмотря на все уверения в дружбе, баварец не придет и не пришлет ни одного вооруженного на помощь. Он думает только о своем герцогстве. Ему не хватит мозгов понять, когда-нибудь очередь дойдет и до него. Иметь франка соседом… — Гунольд Аквитанский тяжело вздохнул и умолк, не закончив фразы.
— Как думаешь, отец, Карл придет?
— Надеюсь. Франки всегда отвечали на вызов, а уж Карл ответит точно. Он смел, но глуп. Так что он скоро явится и продуманная мной оборона с последующим ударом по остаткам его воинства поубавит ему прыти. Я сражался с сарацинами у Пуатье еще под знаменами его деда Карла Мартелла и от него получил Аквитанию. Я был верен Пипину, потому что он оказался сильнее. Но этому мальчишке, который только и гоняет за девками, хлещет пиво и стреляет кабанов, я клятву приносить не буду. Пора нам, сын, подумать о независимости Аквитании. Мы разобьем Карла, и Гаронна нам поможет.
— А что, если его брат Карломан тоже нападет на нас, отец?
— Карломан! Ну нет. Он слишком умен, а вернее, хитер. Все, что он хочет, — это убить своего брата, но он трус и поэтому за него это сделаем мы. Взамен мы получим земли и спокойствие. Но лисий ум франка все-таки недопонимает до конца: убив одного короля, я совсем не хочу усилить тем самым другого. Его мы прикончим позже.
За этой беседой всадники не заметили, как показались отдельно стоящие дома, а затем из сгустившихся сумерек выступила мрачноватая, сложенная из крупного камня вилла с башнями по углам и бойницами в них, стоявшая на небольшом уступе у самого берега.
— Ладно, сынок, я продрог и, пожалуй, продолжать поездку не буду, а приму пару чаш горячего вина у камина. Дальше поезжай один и, как убедишься, что мост у Лангона разрушен основательно, возвращайся. Я не люблю сюрпризов и хочу точно знать, в каком месте франк атакует, а главное — когда.
3
— Они разрушили все мосты, Карл, а река такая широкая, что переправить армию здесь невозможно.
— И что же ты предлагаешь, Харольд, мой юный друг и полководец?
В словах молодого короля явно звучала насмешка.
Харольд, которому перевалило за тридцать, его товарищ еще по детским играм, теперь впервые возглавивший отборный отряд франкских всадников, смущенно почесал в затылке огромной пятерней. Эту лапищу помнили многие из нынешнего окружения короля. Да и то правда. От нее в детстве доставалось даже Карлу, когда начавшиеся, как игры, забавы перерастали в мальчишеские драки.
— Так что же? — Голос короля звучал резко, но сейчас в нем проскользнула детская пронзительность, признак нарастающего гнева, от которой Карл так и не избавился за прошедшие годы.
Этой весной ему исполнилось двадцать семь. Крупная голова на короткой и толстой шее, чрезмерно вытянутый нос и большие серые глаза, взгляд которых, казалось, проникал повсюду, выдавал в нем настоящего наследника Пипина Ланденского и Арнульфа Мецского, Арнульфинга.
