Александр Константинович Белов - Аркона
— Вот видишь, как все просто, а ты силу тревожишь понапрасну! Сверху в яму смотрело чудовище, только отдаленно напоминавшее человека.
— Ну что, будешь плакать? Поплачь, это я люблю!
— Залезай сюда, поплачем вместе. Разбойник засмеялся.
— Нет, к тебе полезет Горша. Слышь, Горша, иди-ка сюда! Как же это ты охотничка на нас навел.
— Н-е-е, он сам, — с трудом справляясь с речью, остатками зубов, проговорил брагодин соглядатай.
— Сам, говоришь? А вот видишь эту веревку? По ней из ямы вылезет только один. Понял, Горша?
Наверху послышалась возня, и прямо над Брагодой, суча ногами, повис человек. Главарь держал его за шиворот на вытянутой руке. Брагода прижался к земляной стене. Главарь разжал пальцы… Вылез Брагода. У него не было выбора, и он оставил космача Горшу внизу. Вокруг ямы стояло несколько человек. Один из них попытался ударить Брагоду ногой, когда тот разгибал спину, но тут же сам полетел вниз. Братия дружно загоготала. Воин, однако, не стал выказывать себя пленником. Едва оказавшись на поляне, Брагода неуловимым движением перерезал двум разбойникам горло. Третий стоял перед ним, крепко сжимая копье. Брагода рванул древко в направлении ямы. Разбойник, хватаясь за воздух свободной рукой, сорвался вниз. Все произошло легко, сразу, словно само собой. Но воин чувствовал, что есть здесь еще одна скала, на которую просто так, с разбегу, не прыгнешь. Он обернулся. Теперь они были на поляне толыю вдвоем.
— Меня зовут Ача, — прогремел печенег. — Как твое имя?
— Я — Брагода из рода Оркса Бешеного.
— Чего тебе надо?
— Доску с греческой богиней. Ту, которой поклоняются змееверцы.
— Что даешь взамен?
— Жизнь! Ача хлопнул себя по бокам.
— Ты не оставил мне выбора. Печенег неторопливо снял косогрудку.
— А когда у зверя нет выбора, он просто убивает! — последние слова долетели до Брагоды вместе с огромной лапищей Ачи. Брагода видел в своем противнике воина и потому ждал боя по всем правилам. Они должны были обменяться оружием, произнести заклинание и поприветствовать долгим благословием род друг друга. Но Ача был разбойником. А с разбойниками Боги не делились честью. Брагода задыхался. Ача сдавил ему горло одной рукой, а другой стиснул руки. Печенег почти победил, но, не доделав до конца, решил распластать противника по земле. Ача перехватил руки, но они уже облапили пустоту. Брагода отстрелил кулаком в низкий затылок разбойника. Ача мотанул головой и, пошатнувшись, обернулся. Новый удар размазал по щеке скользкие губы печенега. Сдвинув брови, Ача ринулся вперед. Его огромные клешни потянулись к противнику. Брагода пятился. Он уже знал, как закончится бой, и вел дело по собственному порядку. Разок он попробовал на крепость колено Ачи, подсадив его снизу. Не сильно, скорее испуганно и безнадежно. Ноги Брагоды слушали землю. Ача уже дышал в лицо Брагоде, и тут Брагода исчез. Почти в тот же момент сильные руки воина толкнули громадную спину печенега вперед. Зверь шагнул в яму.
* * *Смеркалось. Где-то в словнике ведьмаческим голосом прокричала неясыть. Брагода заприметил огонек. Исступленно, не разбирая пути и не чуя ног, он повернул к огню. Хрустели обломанные ветки. Прыгающий глазок огня то пропадал за деревьями, то снова прожигал сумрак. Брагода остановился, скованный последним сомнением. Перевел дыхание и шагнул навстречу своей судьбе. У костра, опершись на посох, сидел человек. Он не повернулся на звук шагов, а только лишь выпрямил спину и поднял плечи.
— Ну здравствуй, Брагода! — громогласно произнес он, не отрывая взгляда от огня. Воин вздрогнул.
— Кто ты, откуда знаешь меня?
Человек неторопливо повел плечом, обернулся. В его лице, с одной стороны спрятанном в ночь, а с другой — залитом огненными бликами, узнавался кто-то из давно прожитого времени. Арконский оракул! Брагода поклонился.
— Что ты делаешь здесь, так далеко от Арконы?
— Я пришел за тобой, воин, близится твой час.
— За мной? — Брагода недоумевал. — Постой, но как это может быть? Я что, сплю?
— Нет, Брагода. Ты, наверно, забыл, что мне немного легче, чем всем остальным разгадывать земные тайны. Два года я искал тебя в Моравии, в стране тиверцев и, наконец, нашел здесь, на Днепре. Брагода подсел к огню.
— Пришло время священного пророчества.
— Пророчества?
— Да. Все время за тобой, как тень, следовал другой Брагода. Я не знаю, кто открыл ему дорогу в этот мир, но он здесь. И вы сейчас уже почти неразличимы.
— Мы все в Арконе привыкли верить тебе… Но то, что ты сейчас говоришь… в это поверить трудно.
— А если ты увидишь его сейчас, своими глазами? Глаза Брагоды загорелись.
— Выпей вот это.
— А что это такое?
— Отвар красного мухомора.
Брагода поднес к губам деревянную плошку. Из речной низины потянуло прохладой. Задрожала невесомая полоска тумана. Брагода чувствовал, что его голова наливается тяжестью, как пивной котел. Вот он! Прямо перед ним стояло человекоподобное облако. Тягучим шагом оно приблизилось к Брагоде, и он увидел… себя! Воин отринул.
— Он пришел сюда, чтобы победить демона, и, вероятно, только это теперь и сможет его спасти. Но он ослаб. Ослаб здесь на земле. Помоги ему, Брагода.
— Как?
— Неужели не знаешь? Откажись от сомнений! Брагода склонил голову.
— Ты слаб, я вижу.
— Нет.
— Слаб.
— Нет!
— Ты слаб!
— Нет! Не-е-т!!! Взгляд Брагоды метнулся к небу.
— У тебя всего только одна ночь. Завтра утром он придет. Тот, за кем явился сюда твой дух. Это демон. Ты найдешь его у каменного креста, под горой. А теперь, чем я могу помочь тебе?
— Скажи, почему они все время говорят о добре? Говорят, что добро — самое сильное оружие. Почему?
— Добро — только часть человеского бытия. А часть не может заменить целое.
— Да, но они отрицают врагов своих и потому их не имеют. Не это ли есть победа?
— Подумай сам, разве отрицание поразившей тебя стрелы есть уже свидетельство твоей неуязвимости? Посмотри вокруг: в этом мире каждый имеет себе врага. Лист дерева пожирает жук, за жуком охотится птица, за птицей — куница, за куницей — охотник. Но и у него есть враг — это его сосед, который сам не может поймать куницу. Заставь их полюбить друг друга. Добродетель только тогда добродетель когда есть порок. Даже если у них и не будет врага, они его просто придумают себе. Придумают ради добродетели,
— Человек — не зверь и может изменить мир.
— Человек часть этого мира, и призван повторить его в разуме, а не исказить, изменить или разрушить.
Брагода спал. Он уткнулся лицом в подмятую траву и дышал ее перестоялой духовитостью. Утренняя свежесть пробрала его зябью. Брагода потянулся, повернул лицо к солнцу и открыл глаза. Костер прогорел. Рядом не было никого, только темень леса, недосягаемая для утреннего солнца, увлажняла воздух.
— А где оракул? — Воин быстро поднялся на ноги. — Неужели… неужели это сон? — Брагода уже был готов поверить в неправдоподобность своей ночной встречи, как вдруг перед ним вспыхнуло и померкло человекообразное облако. След его протянулся к Брагоде, и они соединились. Брагода восстал.
— Слышишь ли ты меня? Знаешь ли, что я говорю сейчас с тобой? Над жизнью всегда будет стоять жизнь. Даже если каждый из нас, погибающих через твою смерть, уйдет из своего времени, мы вернемся к основанию нашего рода и повторимся снова. Один за другим.
Воин шел по берегу реки. Он не сомневался, о ком говорил оракул. Сейчас он увидит его. Это — Ача. Конечно же, Ача. Едва только оракул упомянул демона, Брагода уже знал, кто это.
Орлиным крылом перехватила небо гора. Разрезая дымчатую высь, застыл над ней белокаменный крест. Брагода осмотрелся. На изгибе реки маячила одинокая лодка. Течение медленно двигало ее к утесу. Согбенная фигура рыбака трудилась над неводом. Брагода поднялся на каменную гряду, подпирающую гору. Куда ни брось взгляд, разлилась родниковая чистота утра. Ничто не нарушало его застывший покой. Монах, загрузив невод, тащил лодку на берег.
— Вот как раз его и не хватало! — подумал Брагода.
— Эй! — закричал инок. — Добрый мирянин начинает день заботой о хлебе насущном, а каким трудом занят ты?
— Если скажу, все равно не поверишь! — Брагода спустился вниз. — На, держи! — Воин протянул монаху икону. — Это и есть ваша святоликая? Инок поднял глаза на Брагоду. Куда девалось их смирение?
— Так я и знал. Это ты украл ее!
— Я?
— Заблудшая душа, как иначе ей оказаться в твоих нечестивых руках?
— Э, монах, быстро ты судишь.
— Судит бог. Я только глаголю его сознанием. Может, ты покажешь иного вора?
— Думаю, он сейчас здесь появится.
— Не лукавь, Брагода. Кому здесь быть кроме нас? А ведь я опознал тебя сразу! Вот вчера, едва только калика перехожий раскрыл мне, что встречу я здесь душу, которой более всего нужен, понял я, что это ты.
