Льюис Уоллес - Падение Царьграда
– Он здесь? – спросил Уель.
Сиама покачал головой.
– Так зачем ты развел огонь?
Сиама знаками дал понять, что его господин вот-вот приедет.
Уель улыбнулся этому слепому доверию слуги.
Побыв некоторое время в доме, он вернулся к себе, но после ужина снова пошел посмотреть, что делается в жилище князя Индии. Окна его горели огнями, и он поспешно вошел в отворенную дверь. Гостиная ярко была освещена лампами, и в ней стоял Сиама, как всегда спокойно улыбающийся.
– Что же, приехал? – спросил нетерпеливо Уель.
Слуга отрицательно махнул рукой, но этот жест как бы говорил: «Он не приехал, но приедет сегодня». Около десяти часов вечера Сиама принес и поставил на стол поднос с едой и напитками.
– Боже милостивый, – промолвил Уель, – он даже приготовил ужин. Вот так слуга, вот так господин!
Уверенность слуги так подействовала на Уеля, что он также стал серьезно ожидать прибытия князя Индии.
Через некоторое время внизу послышались шаги нескольких людей. Сиама бросил торжествующий взгляд на Уеля и устремился к двери, в которой показалась человеческая фигура. Нечего было объяснять Уелю, кто это был. Он сразу понял, что это князь Индии.
Почему-то Уель представлял его величественным. Но в дверях стоял человек небольшого роста, сутуловатый, худощавый, в темно-коричневом бурнусе аравийских шейхов. Голова его была повязана красным шерстяным платком, и конец его, надвинутый на лоб, бросал такую тень на лицо, что ясно видна была только большая седая борода.
При виде своего господина Сиама бросился на колени и поцеловал его руку, а тот поднял его и потрепал по плечу в знак того, что был доволен сделанными приготовлениями. Потом он подошел к огню и, заметив впервые Уеля, протянул его руку.
– Сын Иадая, – сказал он голосом, в котором слышалась доброта, и глаза его, блестящие и черные, засветились удовольствием. – Я вижу, что я был прав, доверяя тебе. Ты пошел по стопам своей семьи, и твоей помощи я обязан, что имею такой удобный и приятный дом. Считай меня своим должником.
Невольно поддавшись чарующему влиянию этого человека, еврей низко поклонился и поцеловал протянутую ему руку.
– Не благодари меня, – отвечал он. – Сиама и без меня устроил бы все.
– Хорошо, но я все-таки остаюсь при своем мнении, а теперь выпьем напитка, который приготовлен Сиамой и которого не знают на Западе.
– Позволь мне прежде приветствовать тебя в твоем новом доме.
– Я уже прочел приветствие в твоих глазах. Сядем к огню. Ночь очень холодная.
Сиама тогда подал чай, который в то время еще не был известен в Европе, и между новыми знакомыми завязалась дружеская беседа. Хозяин рассказал в нескольких словах о своих путешествиях, а Уель сообщил ему константинопольские новости.
– Я писал тебе, – сказал наконец князь Индии, – что желаю обходиться с тобой как отец с сыном и быть тебе помощью, а не бременем. Я полагаю, что теперь твоя торговля оживится, так как все в Константинополе будут с уважением относиться ко мне, я не уступлю здесь никому своим блеском и достоинством. Когда тебя станут спрашивать, кто я, отвечай только, что князь Индии. Простые люди этим удовольствуются, а тех, которые захотят знать больше, отправляй ко мне. Ты же сам, сын Иадая, также называй меня князем, но знай, что я на восьмой день после своего рождения был обрезан по закону Моисея, и это я считаю гораздо почетнее моего титула.
– Так ты, князь…
– Я еврей, так же как твой отец к ты.
Уель улыбнулся при мысли, что его соединяли узы одинакового происхождения и веры с такой могущественной особой.
– Ты видишь, – продолжал князь Индии, – я точно исполнил свое обещание явиться сюда через шесть месяцев после получения тобою моего письма. Ведь этот срок еще не прошел.
– Сегодня его последний день.
– Я писал тебе, находясь в Чипанго, на острове великого восточного моря. Спустя тридцать лет после того, как я поселился на этом острове, я случайно увидел спасшегося от кораблекрушения еврея из Константинополя, и он мне сообщил о смерти твоего отца и твоем имени. Тебе не мешает знать, что я всего провел в Чипанго пятьдесят лет и преимущественно занимался там изучением местных религий. Их две: от одной, грубой мифологии, без греческой или римской поэзии, я отвернулся с презрением, а другая буддийская, имеет много общего с христианством. С тою же целью изучения религий я посетил впоследствии Мекку, а затем через Египет прибыл сюда. Я потом сообщу тебе, какие намерения я имею насчет моего пребывания в Константинополе.
Видя, что князь Индии устал, Уель начал прощаться, и князь проводил его до лестницы.
Оставшись один в комнате, он позвал прибывших с ним слуг, и двое из них бросились целовать Сиаму, как старого товарища, но третий, молодой негр громадного роста, смотрел с недоумением на незнакомую ему личность, и Сиама вопросительно поглядывал на своего господина.
– Это Нило, сын того Нило, которого ты знал, – сказал последний. – Люби его так же, как ты любил его отца.
Сиама обнял и поцеловал своего нового товарища.
VIII. Розы весны
Целый месяц князь Индии не выходил из своего дома, отдыхая от продолжительного путешествия. Ежедневно он гулял по плоской крыше дома, с которой открывался вид на церковь, возвышающуюся на горе, на Влахернский дворец и на Галатскую башню, но наибольшее его внимание, по-видимому, обращал на себя дворец, и на нем всего чаще останавливался его задумчивый взгляд.
Однажды около полудня он сидел в своей комнате за столом и был погружен в любимое занятие – сравнительное изучение Библии, священных книг Китая, Ригведы, Авесты и Корана. С самого утра он сравнивал определение Бога в различных религиях и наконец устал от долгого усидчивого труда, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Когда он открыл их через несколько минут, то с удивлением увидал, что на него смотрят два другие глаза, такие же большие, черные, как и его. Эти глаза принадлежали детскому, чистому лицу. Он протянул руку, положил ее на черную кудрявую головку и тихо спросил, как бы не отдавая себе отчета в реальности явившегося перед ним образа:
– Как тебя зовут?
– Гуль-Бахар.
– Это турецкое имя, оно значит – Роза весны. Как тебе дали такое имя?
– Моя мать из Иконии.
– Где прежде жили султаны?
– Да. И она говорила по-турецки.
– А! Я понимаю. Это не твое настоящее имя, а только прозвище.
– Мое настоящее имя Лаель, я дочь Уеля.
Князь Индии побледнел как полотно, губы его задрожали, и на глазах показались слезы. С трудом переведя дыхание, он наконец нежно повторил:
– Лаель… Ты не удивляйся, я очень стар, гораздо старше твоего отца, и видел столько горя, что никто в этом не может со мною сравниться. У меня также была некогда маленькая девочка.
Он снова с трудом перевел дыхание и прибавил:
– Сколько тебе лет?
– Будущей весной мне будет четырнадцать.
– Она была твоего возраста и очень походила на тебя. Она была такая же маленькая, как ты, и у нее были такие же волосы и глаза, и звали ее Лаель. Я хотел назвать ее Римой, потому что она казалась мне чудной песнью, но мать настояла на том, чтобы назвать ее Лаель, что значит на твоем и моем языке – «для Бога».
– Ты, значит, очень любишь ее, – заметила девочка, глядя на него с сочувствием. – А где она теперь?
– В Иерусалиме были ворота, называвшиеся Золотыми. Они выходили на восток, и солнце, восходившее из-за Масличной горы, ярко блестело на их коринфской бронзе, более драгоценной, чем золото. Земля вокруг этих ворот священна, и там спит моя Лаель. Ее покрывает тяжелый камень, который едва свезли несколько волов, но в день последнего суда она восстанет одной из первых, так хорошо быть похороненным вокруг Золотых врат.
– Значит, она умерла! – воскликнул ребенок.
– Да, умерла. И я не могу вспомнить ее без слез. Такая она была красивая, нежная, правдивая. Я никогда не забуду ее, но ты так похожа на нее, что я буду любить тебя, как ее, и ты сделаешься моим ребенком. Вся моя жизнь будет сосредоточена на тебе, и каждое утро, вставая, я буду спрашивать прежде всего: где моя Лаель? В полдень, прежде чем сесть за стол, я справлюсь, был ли день счастлив для нее, а ночь наступит для меня только, когда она заснет. Хочешь быть моей дочерью?
Этот вопрос так озадачил девочку, что она не знала, что отвечать.
– А разве можно иметь двух отцов? – спросила она.
– Можно, – отвечал он поспешно. – Один у тебя будет родной отец, а другой – приемный, и оба они одинаково будут любить тебя.
– Хорошо. – Девочка посмотрела на взволнованного старика и потом промолвила: – Ты и мой отец – большие друзья, и я думала, что он здесь.
– Пойдем к нему. Ты не можешь быть моей дочерью без его согласия.
Они вышли из дома рука об руку и, перейдя через улицу, вошли в комнату лавочника.
Эта комната была просто убрана, но с комфортом, как подобало человеку состоятельному. Увидев, что его дочь вошла вместе со стариком, он улыбнулся, так как с удовольствием видел по выражению их лиц, что они сразу подружились.
