Геннадий Ананьев - Иешуа, сын человеческий
— В чем твои сомнения?
— Моисей, исполняя волю Яхве, решил обманом вывести Израиль из Египта, фараон же, усмотрев обман, не выполнил его лживой просьбы. Кто не прав: Моисей или фараон? Пусть — фараон. Тогда Яхве должен был наказать его одного или род его, а он казнил весь Египет. Казнил ни в чем не повинных людей. Яхве добился своего лишь, когда пострадал сам фараон. А дальше что? Зачем он наставил Моисея, чтобы израильтяне обманом обобрали египтян? Ближних своих. И зачем Моисей посек три тысячи своих соплеменников лишь за то, что отлили они золотого тельца, но брата своего, потакателя отступничеству, пальцем не тронул? Более того, по воле Яхве Аарон был поставлен первосвященником. Самого же Моисея Яхве покарал, предназначив ему до смерти не приближаться к Земле обетованной. По чести ли такое? По справедливости ли?
— Много плевел в твоей голове, Иисус. И кощунственных мыслей. Но все это от незнания твоего. Поступки Господа нашего продиктованы Великим Разумом, высокими интересами народа нашего. Моисей же — великий реформатор и Великий Посвященный. Ты поймешь это в долгой учебе и в долгих раздумьях. А чтобы ты без сомнений вступил на путь Посвящения в нашем тайном центре, я поясню тебе смысл деяний ессеев, главную цель нашего учения. Тоже очень коротко, об остальном, если пожелаешь и если мы увидим простертую над тобой длань Господню, тогда узнаешь подробно. Матерь твоя, должно быть, рассказывала тебе, что название нашего общества говорит само за себя — врачеватели. Терапевты. Мы продолжаем дело Самуила, но сегодня мы не боремся с деспотизмом правителей, с ревнивой завистью нечистоплотного раболепного священства, мы врачуем людей от их физических, но более от духовных недугов. Мы служим Господу с великим благочестием, не внешними пышностями жертвоприношений и иной мирской суеты, а очищением своего собственного духа. Мы бежим из городов и занимаемся мирными искусствами. Среди нас нет воинов, носящих оружие. Мы все свободны и работаем так: не только для себя, но и для других. Если подобное тебе близко по духу твоему, мы готовы принять тебя в нашу семью.
— Да.
— Тогда благословляю тебя на испытание.
— Первый год пролетел стремительно. Все ново. Все интересно. Хотя Иисуса знакомили только с азами того, что предстояло ему узнать на более высоких ступенях пути к Посвящению: науку всемирных принципов, или теологию (теперь ее называют логикой); космогонию, по-нынешнему — физику; мораль, то есть все, что относится к поведению человека, — раздел, которому ессеи уделили особенное внимание, ибо они — терапевты. В это посвятили Иисуса Посвященные на совете старейшин, когда решили допустить его до омовения и перевести на второй испытательный срок — двухгодичный. Ему выдали льняные одежды, и с того времени он каждое утро на восходе солнца, свершив омовение, молился вместе со всеми членами тайного братства. Трапезовал же пока отдельно от них.
Еще два года полуизоляции, усердной учебы, и вновь совет старейшин. Глава тайного центра возглашает:
— Ты достоин пока что на три стадии Посвящения. Так решили все твои наставники. Мы хотим слышать от тебя твое твердое слово, что ты неукоснительно станешь соблюдать устав наш и обет молчания — сохранение в полной тайне участие в мистериях. Готов ли ты не иметь личного имущества, а пользоваться общим, с уважением относиться к решениям попечителей этого имущества, и, наконец, готов ли ты дать обет безбрачия?
— Клянусь.
— Ты еще не сведущ в том, что мы противники клятв, для нас, ессеев, святее клятвы честное слово.
— Даю честное слово.
— Принимается. Ты допускаешься к общей трапезе. Впереди тебя ждут три степени Посвящения. Многогодичные. Но прежде чем засядешь за учебу, посети Иерусалим с его Великим Храмом. Посети и Силоамский источник. Так решили Посвященные старейшины, и я одобрил это решение. Поездка такая, уверен, пойдет тебе на пользу и раскроет глаза на твою цель пророчества.
Первый раз вот так открыто, более того, вполне определенно услышал он о своей будущей судьбе. Мама говорила ему об этом и прежде, но всегда добавляла: «Если благословит Господь». Выходит — благословил. Великий Посвященный не станет же пустословить. Иисус обрадовался услышанному, даже загордился, наполнившись уважением к себе, но в то же время встревожился: посильна ли ноша?! Впрочем, вскоре он успокоил себя:
«Посильна, если к ней стремиться не только разумом, но и сердцем. И душой тоже. Нет ничего неодолимого».
Этот постулат стал для него как бы путеводной звездой, поэтому во время посещения Священного города он старался быть не созерцателем, а вдумчивым наблюдателем. Он, еще до того как отправиться в путь, попросил наставника, который должен был но сопровождать, поведать историю Иерусалима.
— Город этот — гордость израильтян. На его долю достались великие радости и великие страдания. Могилы на земле его множатся и по сей день. Но важно другое: чем больше увеличивается число могил, тем быстрее растет надежда на освобождение. Иерусалим — надежда Израиля. Он для нас все. Вот это восприми сердцем и разумом, тогда услышишь ты, о чем я тебе стану рассказывать в пути, и увидишь то, что увидишь.
Наставник рассчитал верно, решив не выплескивать сразу всю историю торжества и падения Иерусалима, а знакомить со всем этим постепенно, как бы исподволь, и такой прием оставлял значительно большее впечатление у Иисуса. Он не просто слушал, но все чаще и чаще, по мере углубления в историю Великого Города, в историю избранного Господом народа, задавал свое наивное почему? Наставник всякий раз охотно и со знанием дела отвечал юному почемучке, не стал только, по незнанию или по нежеланию, отвечать на один из вопросов:
— Ирод, ненавистный почти всему Израилю за то, что преклонился перед Римом, восстановил Храм Соломона, сделав его краше прежнего. Ради чего он это сделал?
— Увидишь сам. И если захочешь — поймешь, — коротко бросил наставник и — больше ни слова.
Иисус пожал плечами. Не понял он тогда, отчего такая неопределенность ответа. И только много позже оценит Иисус ответ наставника как совершенный: однозначного понимания деяний Ирода нет и не может быть. Кому-то он ненавистен, каким и останется в памяти большей части потомков, но кто-то если не восхищался им, то, во всяком случае, не осуждал его политику, даже поддерживал ее, хотя не мог не видеть ее лицемерности, направленности ее на сиюминутную выгоду, которая несла в себе глубинный вред всему израильскому народу, да и не только ему одному. Это понимание придет с годами, хотя первый шажок к тому пониманию будет сделан уже в теперешней поездке.
Чем ближе к Иерусалиму, тем более становилось многолюдней на тропах и дорогах; ехали на осликах, на повозках, шли с посохами в руках паломники не только из разных концов израильской земли, но из Вавилонии, из Александрии, из Персии и даже из более далеких стран; Иисус не только видел их усталость от долгого пути, но даже чувствовал ее на себе, хотя сам-то он не слишком утомился; но когда перед взорами паломников открылся город на горе, окруженный мощными крепостными стенами, усталость слетела с путников, их шаг стал уверенней и поспешней.
Иисус тоже взбодрился. Как же иначе: перед ним воплощенная в камне мощь многострадального народа, который, в конце концов, преодолел все удары судьбы и который жив!
Не долго, однако, питали его юное сердце возвышенные чувства. Настроение резко изменилось, когда у входных ворот он увидел римский амфитеатр Ирода и сторожевые башни римских легионеров, которые как бы нависли над Храмом Соломона, а сами легионеры с пиками в руках прохаживались по стенам, зорко следя за тем, что происходило в Храме и близ него.
Плевок в душу.
А дальше — не лучше. Чарующие взор мраморные портики, под ними прогуливаются, ведя спокойные беседы, фарисеи в роскошных одеяниях. Иисус невольно сравнил свои одежды с фарисейскими. Невероятный контраст. Льняные, запыленные в дороге, они выглядели убого. Так же убого, как и одежды других паломников. Иисус, однако, не оробел, а налился неприязнью к расфуфыренным бездельникам и прошел мимо них с презрительной гордостью. Затем он пересек двор язычников, двор жен, двор мужей и приблизился вместе со своим наставником к балюстраде, за которой виднелись священники в торжественных одеяниях, фиолетовых и пурпурных, шитых золотом и украшенных драгоценными каменьями, — они то истово молились, то вновь пускали в дело жертвенные ножи, а кровью закланных козлов и быков окропляли жертвоприносителей, благословляя этим принесших щедрые дары Господу.
— Суета сует, — почти шепотом, чтобы не оскорбить слух тех, кто пришел сюда по глубокой вере в святость жертвенной крови, высказался наставник. — Не здесь наше, терапевтов, место. — Помолчав же немного, добавил: — Придет время, и ты очистишь Великий Храм от внешнего благолепия, рядом с которым грехопадение. Смотри, — и наставник указал на группы менял и торговцев, которые почти у самой балюстрады бойко торговали и меняли деньги, — и думай, допустимо ли такое в Святом Храме?! В обители Яхве?!
