Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья
— И как это выглядит? — полюбопытствовал Сябр, чернявый беспокойный парень, двумя летами младше Рогдая. На шее он носил костяной оберег с трехглавым лосем.
— Как пламя, которое разгорается изнутри и неудержимо ищет выхода наружу, — ответил Энунд. — Когда сил, чтобы сдержать его больше не остается, мы испускаем боевой клич и кидаемся на врага. Но только врага перед собой мы не видим.
— Как это? — заморгал Рогдай.
— Не успеваем понять, кто стоит перед нами. Мы просто делаем то, что хотят наши руки, не замечая преград, а топор и меч сами находят дорогу, разделяя неприятельские тела на части. Как кусок дерева или ткань. Мы рассматриваем своих противников, а точнее — то, что от них остается, уже после боя, когда спокойствие возвращается к нам. Это и есть божественная неистовость или Медвежий Жар. Часто после битвы мы удивляемся, как много было врагов. Но мы никогда не помним, как и каким образом их убили.
— Я слышал, твои родичи одинаково ловко орудуют и мечом, и топором, — вставал Сябр.
— Меч оружие почетное, — заметил Энунд. — В наших фьордах далеко не каждый может позволить себе заполучить его. Люди у нас, как правило, небогатые, а услуги кузнеца стоят дорого. Еще и мало хорошей руды. Потому часто добычей, привезенной из походов, приходится расплачиваться с оружейниками. Ведь Медвежий Жар пожирает не только тела наших противников, его трудно выдержать даже железу. Вот мы и отдаем кузнецам свое золото или серебро, чтобы они ковали для нас надежные клинки, не рассыпающиеся после нескольких ударов. Порой жертвуем и своими траллами — так мы зовем невольников из других племен, — Энунд скользнул взглядом по затянутому слюдой маленькому оконцу. — Нашему ярлу Олаву очень повезло, что в дружине Братьев есть свой кузнец. Агнар перенял мастерство от Золоторукого Виги.
— Выходит, главное оружие ваших ратников — топор? — продолжал допытываться Рогдай.
— Пожалуй, — согласился Энунд. — Топор удобен в схватке. Им разрубишь любой щит и любой доспех, как бы крепки они не были. Еще он годится, чтобы прорубаться через лесные засеки, тесать бревна, чтобы построить ладью. Без топора нашему брату беда.
— И что же? — в глазах Рогдая появилось сомнение. — Неужто во всем белом свете не сыщешь ратников, что были бы так же отважны и неустрашимы, как вы? Неужто нет никого, кто умел бы делаться одержимым битвой, не чуя боли и страха?
Энунд слегка насупился.
— Есть только одно место, где воины могут потягаться с нами силой, — нехотя признал он.
— Что же это за место? — братья-меряне смотрели на хирдманна восторженными глазами.
— Город Архона в земле рузов. Там есть свое братство Волков Одина. Только Отца Богов они зовут Свентовитом. Его святилище похоже на нашу Упсалу, а их жрецы, как и наши готи, ведают прошлое и будущее, а также управляют природными стихиями. В Архону приходят люди с разных концов земли, чтобы услышать предсказания служителей, передающих волю Всеотца. Даны и гуты неустанно шлют туда дары.
— Ты бывал там? — полюбопытствовал Сябр.
— Да. Статуя Свентовита огромна и имеет четыре лика, чтобы надзирать за четырьмя сторонами света. Дружина его не уступит лучшим хирдам, которые я встречал в своей жизни, а может быть — превзойдет их все… В нее входят Триста Несгибаемых — воины-жрецы, которых, как утверждают, не берет никакое оружие, известное человеку. Они умеют соединить воедино магию и ратное мастерство…
Дверь избы тихонько скрипнула, и в дом ступил Турила. Энунд уже привык к визитам жреца мерян, который навещал его каждый день. На шее Турилы брякнула тяжелая гривна, изображающая оленя с человеческим лицом, звонко пропели бубенчики, нашитые на алый пояс, качнулся серповидный нож в кожаных ножнах.
— Ступай за мной, иноземец, — повелительно распорядился жрец. — У меня будет к тебе разговор.
Хирдманн вынужденно повиновался. Он уже знал, что Турила в Воронце не менее уважаемая фигура, чем сам вождь рода Белого Горностая.
После первой встречи со жрецом Энунд долго расспрашивал о нем братьев.
— Почему он так пристально на меня смотрит? — озаботился тогда он.
— Кто его знает, — пожал плечами Рогдай. — Его помыслы темны, и мы о них не ведаем. Он странствует между мирами живых и мертвых, легко перелетая Полночный Холм. На его груди родинки составляют рисунок Небесного Ковша — знак избранного. Я видел сам. Часто Турила отправляется в Вороний Лес, где вызывает Ящера Подземных Глубин. Тот открывает ему свои знания…
— Кажется, я встречал таких в краю эстов, — настороженно промолвил Энунд. — Там есть гора, которая зовется Аскала, Земля Колдунов. Она доставила нам когда-то много хлопот.
Вот и сейчас сын Торна Белого ступал за жрецом, опасливо поджимая губы. Он не знал, чего стоит ожидать от этого человека. Пребывание в Воронце затянулось, хотя гостю было позволено свободно перемещаться по всему селению. А неизвестность Энунд не любил.
Жилище Турилы примостилось на самой окраине Воронца. Это был приземистый дом с навесом на столбах, щели между бревен которого были плотно промазаны глиной. В пяти шагах от входа в жилище, под раскидистой ивой, высился выпуклый камень, верхушка которого была столь плоской, что казалась стесанной. Своей высотой он доставал хирдманну до груди. Это удивило Энунда. Он сразу вспомнил про камень перед домом вождя Осмака.
— Народ меря почитает камни, — Турила словно читал мысли воина. — Они есть вместилище душ наших предков. Во всем помогают и советуют. А этот валун — самый древний. Мы зовем его Сердце Зари. Посмотри на его навершие — там отпечатался след ноги солнечной богини Пейвы, когда она сходила с неба на землю за своим упавшим ожерельем.
Энунд действительно приметил подобие широкой выбоины на макушке камня, очертания которой были дугообразны. Потом взгляд его остановился на иве, которая окутывала камень густой тенью.
— Она тоже растет здесь не случайно, — способность Турилы следовать за ходом его помыслов начинала раздражать Энунда, но жрец делал вид, что этого не замечает. — Ты знаешь, что значит именное древо?
Хирдаманн покачал головой.
— У каждого из жрецов нашего племени, — доверительно вещал Турила, поглаживая ястреба на плече, — есть свое дерево, с которым он сохраняет тонкую связь. Эта ива — мое дерево. Она питает меня соком своей памяти и прогоняет из тела слабости. После смерти жреца умирает и его именное древо.
Турила отворил дверь избы и, пригнувшись, вступил в темное помещение, внутри которого плясал какой-то красный огонек. Энунд не отставал. Несмотря на теплый летний день в доме жреца горел очаг в кольце больших сизых каменьев. Попискивали дрова, но дым, поднимающийся от них был каким-то белым, почти молочным. Хирдманн уловил в воздухе кисловатый запах.
Турила указал на чурбан, который, видимо, заменял лавку, а сам прошел ближе к очагу. Энунд никогда еще не видел такого скудного убранства. В доме не было даже стола. Зато вдоль стен висели набитые войлоком чучела звериных голов: медвежьи, лосиные, кабаньи, а в правом углу, на древесной колоде, стояла непонятная фигурка всадника с головой орла из обожженной глины.
— Садись, — ободрил жрец. — У меня для тебя хорошая весть.
Энунд примостился на чурбан и выжидательно воззрился на жреца.
— Завтра ты сможешь покинуть наш починок, — слова Турилы оказались неожиданными. — Ты не солгал: угрозы для нашего рода от вас нет. Потому — вольно иди своей дорогой.
Энунд молчал.
— Наш Рогдай — птицелов проводит тебя до самого вашего стана, — продолжал жрец. — Это чтоб ненароком не вышло какой беды.
— Благодарю тебя, — ответил хирдманн. — Мои Братья не причинят зла твоему селению.
— Я это знаю, — прикрыл глаза жрец.
Убежденность его тона говорила о том, что сведения Турила черпает из какого-то более глубокого источника, нежели сообщения лазутчиков.
Перехватив взгляд Энунда, жрец улыбнулся. Он вновь уловил его мысли.
— Посмотри на огонь в очаге, — очень тихо предложил он. — Что ты видишь?
Хирдманн уже хотел сказать, что не видит ничего, кроме огня, однако Турила остановил его.
— Не спеши. Смотри не на пламя, а вглубь него. Огонь — живородящий светоч мира, главная сила жизни. На нашем языке он зовется «чигас». Он горяч и плотен, но многороден. В нем есть и вода, и воздух, и огонь, и ветер. Именно они рождают рисунок деяний, шепот судьбы. Ты слышишь, как дышит огонь? Каждый вдох его создает новую вязь времени, каждый выдох — разрушает старые нити.
Энунд лишь напрягся еще больше. Он упорно не слышал и не видел ничего.
— Ощути протяженность огня, его плоть, обнимающую весь белый свет, — толковал между тем жрец. — В ней отражаются цвета всех событий. Огонь — поводырь знания, вестник богов, связующий нас с их мудростью. Зри лики, что взрастают в его пылающем сердце, читай следы, торящие тропы судеб.
