Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1
Ева смотрела по сторонам с довольно тяжелым чувством. Серые тучи, снова закрывшие синеву неба, не пропускали солнечные лучи под полог леса, и потому картина вокруг казалась еще мрачнее. Между деревьев стояла вода, то и дело встречались завалы из замшелых стволов рухнувших лесных великанов, и огромные выворотни, наполовину ушедшие в топь, протягивали щупальца своих узловатых корней. Временами лес сменялся отдельными огрызками стволов полусгнивших деревьев. За ними виднелись заросли ольховника и ивняка, в прогалинах между которыми можно было разглядеть то стену болотной травы, то окна стоячей воды, покрытой пятнами тины. Телега то и дело пыталась уйти во влажную землю чуть не по ось, и Речницкому приходилось бросать под колеса заранее сколоченные мостки из тонких бревнышек, громоздившиеся на телеге поверх скарба.
Однако верст через пять в конце тропы неожиданно показался довольно сухой островок леса с неказистым, но вполне пригодным для житья домиком в окружении величавых сосен да нескольких кленов и березок. Солнечные лучи вдруг пробились между тучами и осветили полянку перед домом, уже начавшую покрываться золотистой осенней листвой.
Наступил прохладный, но солнечный октябрь. Пока стояла сухая погода, Речницкий торопился с починкой дома – поправлял двери и окна, вставлял стеклышки в заново сделанные оконные переплеты, сушил мох, чтобы законопатить щели, чинил остатки мебели… Кое-как ему удалось отыскать глину, и он подновил печь, без которой зимовать было бы невозможно…
Пришедшая зима сделал болота более проходимыми, что доставляло Францу немало беспокойства. Выходя на охоту, он первым делом осматривался не в поисках дичи, а замечал, не появились ли вокруг их убежища человечьи следы. Но вот миновало Рождество, прошли крещенские морозы, осталась позади зима, наступил весенний паводок. Вода подступила к самому порогу их жилья, утвердившегося на невесть как доставленных сюда валунах. Несколько дней из дома выйти было невозможно – разве что на лодке, которой у них не было. Затем вода стала спадать, минул апрель, за ним пришел май 1899 года. На поляне перед домиком расцвели белые весенние цветы.
Франц вместе с Евой, оставив неизбывные домашние хлопоты, вышли на минутку полюбоваться буйством красок майской природы да сплести свои пальцы… И вдруг чуткое ухо лесничего уловило странные, вроде чавкающие звуки. Не сразу он сообразил, что такие звуки издают лошадиные копыта, ступающие по топкой почве. И тут уж он не размышлял:
– К дому! – крикнул Речницкий. – Там ружья! – и он, схватив жену за руку, потащил ее за собой.
Поздно! На поляну уже вырвался самый молодой и прыткий из братьев, Михал, и, послав коня вперед, в несколько мгновений отрезал беглецам путь к оружию.
Того не учел лесничий, что не один он знает эти места, а зрадник… Что ж, зрадник среди людей всегда сыщется, как нашелся и тогда, в далеком уже шестьдесят третьем. Вот и тут какая-то черная душа указала преследователям путь через болота.
– Попался, пся крев! – раздался торжествующий вопль. Вылетела из ножен сабля, тускло блеснул под майским солнцем слегка изогнутый клинок…
– Беги! – заорал Франц, оттесняя жену за спину. – Я задержу их!
– Нет, Франек, я с тобой! – непреклонно промолвила Ева.
Нырнув под самую морду лошади, чтобы спастись от занесенной над головой сабли, лесничий внезапно кинулся вперед, ухватил всадника за ногу и что есть мочи рванул вверх, одновременно запрокидывая его на спину. Младший Потоцкий вылетел из седла, но в последний момент сумел кое-как ухватиться левой рукой за гриву коня и тем немного смягчил падение. Сабля выпала из пальцев, но сам он, хотя и шмякнулся довольно чувствительно, большого урона не понес.
Тем временем уже и второй брат наскочил на беглецов, однако и его ждал отпор. Ева выхватила из кармана платья револьвер, Владислав инстинктивно качнулся в сторону, но пуля все же достала его в левую часть груди, засев в ребре.
– А-а-а, кур-р-рва! – выпалил он, скрежетнув зубами от боли. Но, несмотря на рану, Владислав отмахнул-таки саблей, достав сестру в правую руку повыше локтя, и револьвер упал на землю. А сабля снова взвилась вверх…
Речницкий уже нагибался за клинком, который выронил Михал, неуверенно пытающийся встать на ноги. Но, увидев кровь на руке любимой и саблю, занесенную над ее головой, бросил свое тело вперед, закрывая жену от удара. Поэтому старший из братьев, Жигмонт, от неожиданности сумел лишь слегка зацепить его концом сабли за плечо.
Владислав же не упустил момент и с чувством рубанул Франца наискось почти через всю спину, тут же взвыв от боли в раненом боку.
Спешившийся Жигмонт и подхвативший свою саблю Михал с остервенением пластали уже мертвое тело лесничего, но тот все никак не хотел разжать сцепленные в последнем усилии объятия. Ева, несмотря на несколько чувствительных порезов, все еще была жива. Тогда Жигмонт что есть мочи пихнул тело Речницкого сапогом и с лютой злобой в глазах вогнал острие в приоткрывшееся ему простенькое ситцевое платье. Раз, другой, третий…
– Уходит! Там его отродье! – крик раненого Владислава, оставшегося в седле, заставил братьев остановиться и оглядеться. Что-то мелькало за домом, в малиннике и зарослях молодой крапивы, затем серый силуэт показался последний раз и скрылся среди кустов ольховника и ивняка.
Михал бросился к своему коню.
– Стой, дурная голова, там болото! Верхами не пройти! – уцепил его за плечо Жигмонт.
Михал, как самый прыткий, первым углубился в заросли, куда вело едва заметное подобие тропы. Под сапогами хлюпало, вокруг виднелись бочажки стоялой воды. Тропа же и вовсе исчезла. Михал чертыхнулся, уйдя в болото по колено. Кое-как выкарабкавшись, он выхватил свой «Лефоше» и пальнул из револьвера в сторону кустов, где ему почудилось шевеление. Тут же снова бросившись вперед, он через несколько шагов ухнул в трясину по пояс.
Жигмонт, предусмотрительно обзаведшийся жердиной, подобрался к брату как можно ближе и, протянув ему конец спасительной палки, с большими усилиями все же сумел вытянуть того из болота. Возвращались братья перемазанные в болотной грязи, а Владислав прижимал руку к кое-как перевязанной ране. Лица у всех были угрюмые – радоваться-то нечему. Но, как бы то ни было, долг свой они все же исполнили. Позор семьи был смыт кровью.
Убить, однако, удалось не всех. Когда на глазах бабки-знахарки был зарублен лесничий, она, недолго думая, сунула ноги в плетеные мокроступы, выхватила младенца из люльки и бросилась в топи. Убегая, она бормотала на белорусском:
– Забойцы… Душагубы… Каб вас чорт узяў!
Надо было думать о том, куда сделать следующий шаг, чтобы не уйти в трясину. А тут прямо за спиной грянули два выстрела и срезанные пулями ветки упали совсем рядом. От неожиданности бабка перескочила с белорусского на польский:
– Bodajes sie гоzdaria od dupy do gardla![2] – вырвалось у нее жешувское ругательство.
Но отвлекаться было нельзя. Вот как раз кочка скрытая водой: пробуем ее – не провалится ли под ногами? Еще шаг – и снова осмотреться… Выбравшись к участку заболоченного леса, где корни деревьев давали хоть какую-то надежную опору для передвижения, знахарка прислушалась. Отчаянные крики младшего Потоцкого дали ей понять, что болото не преминуло показать свой норов. Зло ощерившись, она обернулась в ту сторону и, по-прежнему крепко прижимая младенца к себе, вздела персты правой руки и в сердцах бросила проклятие, снова перейдя на белорусский:
– Няхай над тым родам варонне кракаець!
Глава 1
Москва – Кисловодск – Ташкент
1. День рождения
Этот апрельский день 1932 года начинался для Анны Коноваловой как обычно. Подъем, зарядка, умыться-собраться – и на занятия. Среди студентов Московского высшего инженерно-строительного училища Аня выделялась своим прилежанием и потому не без оснований рассчитывала вскоре пройти, печатая строевой шаг, вместе с парадным расчетом училища по брусчатке Красной площади. Мечту попасть на первомайский парад она лелеяла с первого года обучения. Пусть студенты – не военные и их «коробка», составленная из числа отличников вневойсковой подготовки, во главе с военруком училища пойдет не в военной форме, вслед не только за колоннами РККА, РККФ, военных учебных заведений, но и за отрядами вооруженных рабочих московских заводов – членов ОСОАВИАХИМ. Ну и что – все равно она станет участницей парада, а не просто демонстрации! И вот сейчас, когда ее мечта так близка к осуществлению, вмешались обстоятельства… Не то чтобы неприятные – скорее наоборот, но вот участию в параде они могли помешать. У бравой студентки начался девятый месяц беременности.
Сегодня, 16 апреля, едва начались занятия, как сосед по скамейке обратил внимание на то, что Анька сидит не шевелясь, закусив губы и стиснув кулаки.
– Ты что, Ань? – тихонько спросил он с нотками страха в голосе. Мудрено было не связать необычное поведение студентки с ее выпирающим животом.
