Наталия Вико - Тело черное, белое, красное
– И впрямь – увы! – Ирина с веселым притворством вздохнула, обмахиваясь веером и украдкой оглядывая гостей.
– Ищите кого-то? – он перехватил ее взгляд.
– Леночку Трояновскую. Беспокоюсь, знаете ли. Как бы не попала под чье-нибудь дурное влияние.
– Ирина Сергеевна…
– Ирэн… – тихо поправила она.
– Так вот, милая Ирэн… – Ракелов осторожно прикоснулся к ее руке. – Как говорил один мой добрый знакомый, дурное влияние может оказать воздействие лишь на человека, в котором присутствуют соответствующие "элементы зла". Лица, обладающие твердым характером, чуждые эгоизму, совершенно недоступны таким попыткам.
– Кажется мне, эту мысль я от кого-то уже слышала… – рассеянно произнесла Ирина, поднимаясь с места. – Точно – слышала…
– Мир тесен, дорогая Ирэн. – Ракелов торопливо поднялся следом. – Вы даже не можете себе представить, как он тесен…
– Мы вам не помешали?
Рядом с ними, в сопровождении поклонников, неожиданно появилась Леночка Трояновская. На ней было розовое платье, и оттого она была похожа на нежный цветок, вокруг которого вьются, оттесняя друг друга, деловито жужжащие шмели. Леночка с интересом посмотрела на Ракелова и улыбнулась ему.
– Куда ты запропастилась? – Ирина придирчиво оглядела ее спутников. – Я весь вечер тебя высматриваю. Уж беспокоиться начала! Ты, часом, за это время еще никому не успела обещать свою руку?
– Нет!.. К сожалению. И знаешь почему? Просто не могу решить, которому из них! – Леночка рассмеялась, бросив взгляд на своих кавалеров. – Кстати, у меня новость. Благодари меня скорее. Хватит тебе затворницей сидеть! Я уговорила Сергея Ильича отпустить тебя пожить у нас. Он на удивление легко согласился. А у нас – дом большой, гости почти каждый вечер, скучать не дадим. Кстати, – она наклонилась к уху Ирины, – скажу по секрету: твой милый рара сдался Софи почти без боя! Вот так! А вы, Николай Сергеевич, – Леночка повернулась к Ракелову, – знайте: отныне эта краса-девица в нашем тереме жить будет. – Грянула музыка. Вальс Штрауса закружился по залу. – Все-все, я исчезаю! Хочу танцевать! – Подхватив под руки кавалеров, Леночка упорхнула за колонну.
– Ирэн… – Ей показалось, что голос Ракелова дрогнул. – Вы любите вальс?
Она подняла на него глаза:
– Люблю.
– Тогда… разрешите вас пригласить… – Он слегка прикоснулся к изгибу ее спины.
– Николай Сер…
– Ники… Пусть будет Ники. Кажется, вы мысленно так меня окрестили? – Он внимательно посмотрел на Ирину.
– Вы умеете читать мысли? – Она положила невесомую руку ему на плечо.
– Иногда, – он взял ее за руку. Его глаза блестели.
"Этот человек будет моим мужем", – вдруг с неожиданной ясностью поняла Ирина.
– Может быть, вас удивит то, что я сейчас скажу, – смущенно проговорил Ракелов, не двигаясь с места. – Никогда не думал, просто не представлял, что можно вот так, с одного взгляда… Мир рушится, а я счастлив!… И кто знает, – он нежно сжал ее пальцы, – может, Россия только для того и разлетается в клочья, чтобы мы обрели друг друга?..
5
Распутин, подойдя к зеркалу, одернул шелковую рубашку. Нечесаная борода. Маленькие, колючие глазки. Зато какова сила, струящаяся из них! Никто не может выдержать его взгляд. Может быть, только сейчас, в свои пятьдесят, он в полной мере обрел эту силу – силу власти над людьми. Приблизив лицо к зеркалу, пристально вгляделся в свое отражение. Мерзкое чувство. Несколько секунд – и чудится, будто отражение вглядывается в тебя. А никому это не дозволено. Никто не может вглядываться в него. Никто. Даже его собственное отражение. Он повернулся к зеркалу спиной.
Раздался осторожный стук в дверь. Слуга внес огромную корзину цветов с приколотой запиской. Распутин неторопливо развернул ее. "Вы – Бог! Вы привносите в души наши чувство покоя и уверенности. Молюсь за вас. Если вы исчезнете из нашей жизни – все будет потеряно. Берегите себя. А." Смял записку и бросил на ковер. Он и так знает, что – Бог… Усмехнулся…
И то, что все рухнет без него, тоже знает. Он так императрице вчера и сказал: "Если меня убьют, царевич умрет". Мама, видать, беспокоится. Полицейский пост у дома выставили.
Часы гулко пробили пять. Сейчас Феликс придет. Красавчик. Безо всякой насмешки – и впрямь хорош. Глаз радует. Сильный. Думает, не заметно, как противится гипнотическому влиянию. И чего противиться? Противься, не противься, все будет, как ему, Старцу, надобно. Усмехнулся. "Старец". В его-то пятьдесят! Да черт с ними, пусть зовут как хотят.
В столовой, куда он вошел, уже кипел самовар, на столе, освещенном большой бронзовой люстрой, стояло множество тарелок с бисквитами, пирожными, орехами и сластями, в стеклянных вазочках лоснилось варенье.
Резкий звонок телефона прервал его мысли. Распутин поморщился и нехотя взял трубку.
– Ну, здравствуй… Ну, чай пьем… Ну, гости у меня… Ах, душка, время-то больно тесно. Ну, пожалуй, приезжай… Нет, без него. С ним мне неча говорить… Нет, ближе к одиннадцати нельзя. Адресок-то знаешь? Я таперича на Гороховой, шестьдесят четвертый дом. С Аглицского прошпекта съехал, а телефончик-то, вишь, прежний – 646 46… Ну, прощай, пчелка моя.
– Одолели…– пробурчал он себе под нос. – Просют все, просют…
В дверях появился Феликс Юсупов – молодой мужчина с высоким лбом, мягкими, спокойными глазами, красивыми, словно нарисованными губами. "Аристократ". Распутину захотелось сплюнуть, но, бросив взгляд на Юсупова, он передумал и, раскинув руки, пошел навстречу гостю:
– Феликс! Рад, рад! Садись. К столу садись.
– Здравствуйте, Григорий Ефимович! Я к вам на сеанс, как договаривались. – Прямо держа спину, Юсупов опустился на стул напротив Распутина.
Старец вперился в него изучающим взглядом. "Что-то напряжен больно гость-то сегодня. С чего бы это?"
– Слышь, Феликс, а может, к черту чай, а? – Не дожидаясь ответа, обернулся к двери и крикнул: – Эй! Прошка! Вина неси! И быстро!
Через минуту в комнату, неслышно ступая, вошел рыжеволосый парень лет восемнадцати и, молча поставив на стол два графина с вином, быстро удалился. Распутин, снова бросив внимательный взгляд на Юсупова, наклонился, почти положив голову на белую скатерть, и сквозь графин с красным вином стал пристально рассматривать гостя. В тишине комнаты был слышен лишь мерный стук маятника. Красные тревожные блики света подрагивали на бледном лице Юсупова.
– Феликс… А Феликс… Смотри-ка… ты и я. А между нами… – Распутин замолк, еще приблизив лицо к графину, – кувшин… с кровью, – тихо произнес он. – Глянь, ежели я смотрю сквозь него – тебя в крови вижу. А ежели ты поглядишь… – Юсупов сидел неподвижно, только лицо стало чуть бледнее обычного. Старец распрямился. – Налить тебе ентого вина? – Гость неопределенно качнул головой. – Не хошь – как хошь. – Распутин отставил графин в сторону. – Тогда давай – мадеру! Она – ласковая! Люблю! – Налил в бокалы вино янтарного цвета и залпом опустошил свой. Юсупов, приподняв бокал, молча рассматривал его.
– Чевой-то не пьешь? Никак боишься чево? – по лицу Распутина скользнула усмешка. А ты – не боись. Со мной– ничего не боись. Вино – Богом дано для усиления души… – Он налил себе еще и, с удовольствием в несколько глотков выпив, причмокнул и откинулся на спинку стула. – Вино да травы… Они – от природы. Через них черпаю ту силу безмерную, которой меня наградил… Бог…
Юсупов пригубил вина.
– Мадера у вас, Григорий Ефимович, отменная. А… скажите, Государь и наследник эти ваши травы тоже принимают? – Неожиданно спросил он хозяина и аккуратно положил в рот кусочек шоколада.
Распутин прищурился. "Не прост Феликс. Так и мы, чай, не лыком шиты. Хошь поиграть? Поиграть – это завсегда".
– Принимают. Пошто не принимать? – Простодушно улыбнулся он. – Только я велю никому об том не сказывать. Всякий раз твержу: ежели кто из докторов, Боткин, к примеру, узнает об моих средствах – лечению конец, один вред больному будет. Потому они от разговоров берегутся. Оно и верно. – Он хитро взглянул на Юсупова. "Ну… Пошто молчишь? Испужался? Спрашивай. Чую ж я, спросить хочешь, промежду прочим, каки таки средства потребляют папа с мамой… Осторожничаешь только… Вспугнуть меня боишься. А ты не боись, мил человек! Глянь, я пред тобой – яки агнец божий. Игра мне с тобой в интерес. Все остальные – игры отыгранные. Посему – скушные. Ну, не боись, красавчик, спрашивай".
– Какие же средства вы предписываете императору и цесаревичу? – Юсупов сделал еще глоток вина и поставил бокал на стол.
"Молодец, красавец. Решился-таки. Только пошто это ты нынче такой беспокойный?"
– Каки средства, спрашиваешь? Разные. Смесь, которая милость Божию приносит и благодать. Ведь коли мир в сердце воцарится, все покажется добрым да веселым. Хотя, правду сказать, – снова поставив перед собой графин с красным вином, Распутин опять принялся рассматривать гостя сквозь графинное стекло, – какой он царь? Он – дитя Божие. Не зря, скажу тебе, друг милый, царица – да знаешь небось, картинки рисует развеселые, насмешница этакая, – так вот не зря она Государя всяк раз дитем изображает на руках у матери… – Заметив, что Юсупов напряженно смотрит на него, ожидая продолжения, выглянул из-за графина и лукаво улыбнулся: – Да ты, милок, не страдай. Все устроится. Увидишь.
