Сергей Максимов - След грифона
И тут Ася увидела в окне уже задымленной детской на втором этаже свою любимицу – кошку по кличке Зося. Девочка в считанные секунды сообразила, что спасать Зосю никто не станет. Окна и все форточки из-за холодной погоды были закрыты. Из-за стоящего шума пожара и гомона людей мяуканья кошки не было даже слышно. Ася только видела, как та в ужасе открывает и закрывает свой алый ротик. Белая шерсть на Зосе поднялась дыбом, а полные ужаса округлившиеся глаза были обращены на людей за стеклом.
Пользуясь царившей вокруг суетой, Ася незаметно отправилась ко второму, называемому черным, входу в дом. Обежав дом с обратной стороны, она открыла дверь и побежала по лестнице на второй этаж, путаясь в складках платья. Именно туда, на второй этаж, не сообщаясь с первым этажом дома, и вели ступени лестницы. Из всех щелей валил едкий дым. Задыхаясь, Ася открыла тяжелые двери детской, и ей на грудь бросилась почти обезумевшая кошка. Теряя сознание, девочка смогла открыть окно и закричать. Она ненадолго потеряла сознание. Предательница-кошка, ни секунды не колеблясь, бросилась из окна второго этажа на ветви стоящего рядом дерева, оставив на произвол судьбы свою спасительницу. Из-за попавшего в верхний этаж воздуха дым быстро стал превращаться в обжигающее пламя.
Когда Тимофей Прокопьевич подъехал к своему горящему дому, он застал в бессознательном состоянии жену и двух ревущих старших дочерей. Услышал он и резкий короткий крик младшей дочери. Поняв, в чем дело, он вместе со своим кучером, татарином Ахматом, бросился к черному ходу. Дым, недавно сквозивший из щелей лестницы и стен, теперь превратился в пламя. Несколько шагов по лестнице вверх – и волосы на голове и в бороде затрещали от огня. Задымилась одежда. Могучей рукой Ахмат вырвал Тимофея Прокопьевича из пламени.
– Куда, бабай шайтан?
– Пусти! – взревел купец и сам, будучи неслабым мужчиной, оттолкнул верного кучера. – Прочь!
Ахмат, видевший в своей жизни не один пожар, в том числе и такие, когда при спасении близких гибли люди, знал, что делать. Со всей силы он ударил Тимофея Прокопьевича, сбив последнего с ног и лишив сознания. Опытный кулачный боец, он был уверен, что в течение нескольких минут хозяин будет не в состоянии двигаться и соображать. Что и нужно ему было, чтоб развязать себе руки.
Он бросился к сараю. С необычайной легкостью схватил многометровую лестницу, используемую для покраски резных наличников и прочих ремонтных работ, и, не тратя времени на переход на другую сторону здания, приставил ее к окну второго этажа. Прошло несколько секунд, и через разбитое вдребезги окно он проник в дом.
Когда через несколько минут пожарные приставили свою раскладную лестницу к окну, в котором видели девочку, их встретили языки пламени, через которые ничего нельзя было рассмотреть. Пожарный, попытавшийся проникнуть внутрь дома, безнадежно махнул рукой и начал спускаться вниз. В толпе послышались крики женщин. Одна из них истошно выкрикивала только одно слово:
– Сгорела! Сгорела! Сгорела!
Анна Григорьевна опять упала без чувств. Елена и Лиза, не помня себя от отчаяния, тормошили бесчувственную мать.
Минутами раньше с такой же, как ее мать, бесчувственной Асей под мышкой, свободной рукой цепляясь за перекладины, по своей лестнице спустился Ахмат. Кто-то хотел вылить на него ведро воды, но он предупредительно поднял руку. Асю он завернул в одеяло и теперь бережно разворачивал, опустившись одним коленом на землю. Не в силах произнести ни одного слова и сделать даже шаг, с опаленными волосами и бородой, Тимофей Прокопьевич оцепенело смотрел на Ахмата.
– Зови жену, Тимофей Прокопич. Радоваться будем. Аллаху спасибо говорить будем! Цела дочь. Угорела мала-мала, чуть-чуть. Красивая невеста будет, – с характерным акцентом говорил Ахмат улыбаясь. – Долго жить будет! А теперь лей, – обратился он к какому-то мужику, до этого пытавшемуся облить его водой. – Лей, чего стоим! Видишь, как баран жареный чуть не стал?
Сразу же несколько ведер воды выплеснули на него со всех сторон. От попавших на нее брызг лежащая на земле Ася открыла глаза, увидела перед собой плачущего отца и потянула к нему руки. Она почти не пострадала от огня. Как и у отца, у нее оказались обгоревшими волосы на голове. Небольшие ожоги были только на ногах – от загоревшегося платья, которое вовремя успел потушить Ахмат. Вовремя он успел добраться через череду пылающих комнат до девочки. После холодного потока из нескольких ведер Ахмат зарычал и раскатисто рассмеялся. И на пожаре человеку иногда может стать весело, когда он понимает, что даже пожар не самое страшное, что может случиться в жизни.
Беда не приходит одна. Потеря дома даже для человека состоятельного, каким был Тимофей Прокопьевич, конечно, большая беда. Но он владел еще двумя домами, в один из которых на улице Дворянской и переселился с семьей. Настоящим горем стало то, что случилось с младшей дочерью после пожара. У Аси в результате сильного испуга и нервного срыва пропала речь. Именно пропала. Она пыталась говорить, но даже заиканием это нельзя было назвать. Произнеся один только звук, она начинала хватать ртом воздух, не в силах произнести второй. Тут же ее начинали душить слезы. Отец возил Асю на консультацию в клинику при медицинском факультете университета. Профессора-медики сходились на том, что речь должна со временем вернуться, но заикание скорее всего останется навсегда.
Врачи, к счастью, ошиблись. Еще полтора года после описанных событий Ася говорила плохо, но она вновь научилась улыбаться и смеяться после того знаменательного бала. Правда, в зеленых глазах ее навсегда поселилась какая-то недетская, мудрая грусть, удивлявшая всех взрослых. Медленное выздоровление девочки, становившейся девушкой, все в семье невольно связывали с Сергеем. А окончательное восстановление речи произошло исключительно благодаря ему.
Они долго не встречались. Сергей знал, что Ася вместе с сестрой Лизой в эти августовские дни бывают у Пепеляевых. Сергей тоже бывал там, но так случилось, что Асю он больше не видел. На рождественском балу через год после того, первого, Аси, к его сожалению, не было. Вместе с Тимофеем Прокопьевичем она на Рождество уехала в Мариинск, где у Кураевых были родственники.
В Мариинской тайге у Кураева было два золотодобывающих прииска, а в самом городе два магазина. Если добавить к этому занятие коневодством, то все вышесказанное делало сестер Кураевых богатыми невестами.
Сергею вновь предстояло увидеть Асю. Предшествовали этому следующие события. Оба несказанно счастливые, Сергей Мирк-Суровцев и Анатолий Пепеляев вернулись в Томск из столицы. Они успешно выдержали вступительные экзамены в Павловское военное училище в Петербурге, к гордости и радости своей и к такой же искренней гордой радости своих домашних. Сибирское лето уже вступило в август. Так говорят: «В Сибири июнь – еще не лето, август – уже не лето». Было тепло, но уже прошел Ильин день, и купались в Томи и в Ушайке только мальчишки и студенты, приезжавшие в Томск заранее, чтобы снять жилье на предстоящий учебный год. Кто-то сдавал «хвосты», оставшиеся от летней сессии. Пожалуй, еще извозчики тоже купались, когда по вечерам мыли в реке лошадей. Сергей и Анатолий не подходили ни под одну из этих категорий купальщиков, но по утрам неизменно встречались на берегу реки. После утренней пробежки из разных концов города они делали зарядку и ныряли в прозрачные воды речки. Завтрак, а иногда и обед брали с собой. В Ушайке водилось немереное количество всякой рыбы, но ловили ее здесь разве что для забавы. Удочки у молодых людей были. Их они, как и томские мальчишки, прятали на берегу в зарослях тальника. Взрослые же рыбаки предпочитали рыбачить на Оби и Томи.
Право на свое место на берегу им пришлось отстаивать кулаками. Дрались с местными один на один до первой крови. Пепеляев, имея навыки уличной драки, быстро разбил нос своему противнику. Сергею же самому разбили губы. Получилась ничья. Решили, что будут мирно соседствовать. Позже даже подружились. Энергичный Анатоль ходил с местными в верховья реки мыть золото. Берега реки еще носили следы «золотой лихорадки» конца девятнадцатого века, но для промышленной добычи золота Ушайка оказалась малопривлекательной. Теперь же по всему берегу были заполненные водой глубокие ямы – следы шурфов, которые пытались здесь пробивать золотоискатели. В мальчишечьих разговорах речь о золоте и кладах, якобы зарытых в окрестной тайге, велась постоянно.
Как хорошо было слушать эти разговоры под вечер у костра, когда в котле варится уха, а чистые воды таежной речки медленно протекают мимо и только шум близкого переката нарушает вечернюю тишину. Любимой темой для разговоров были подземные ходы под Томском. Мог ли знать тогда новоиспеченный юнкер Суровцев, что уже взрослым ему придется вернуться к теме томских подземелий!
