Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский
— Дядя, а можно мне такой костюм, как у вас? Тот, что синий.
Волков молча кивнул и сказал после:
— Отправляйтесь завтра же. Купите и шапку себе лучшую.
— Дядя, у меня есть дела, может, мне их закончить?
— Главное дело для вас сейчас — это свадьба, — назидательно произнёс кавалер, — а дела ваши закончит за вас ваш товарищ.
Волков указал на Михеля Цеберинга, тот сразу согласился:
— Езжайте, Бруно, раз так, я тут все дела сам поделаю.
Глава 44
Дел у него было много, и трат было много. Но впервые в жизни Волков доподлинно не знал, сколько у него денег. Он получал — тратил, получал — тратил, ничего никуда не записывая. Надеялся на свою хорошую память на числа. Но в конце концов у него всё спуталось в голове. Золото, полученное от банкиров за серебро, золото, полученное с горцев, — единственное, о чём он имел представление, но ведь и до этого у него было золото. А серебру он давно счёт потерял. Не было у него человека, чтобы вёл счёт его деньгам. Был Максимилиан, которому он доверял, но молодой человек к деньгам относился достаточно пренебрежительно и не очень старательно считал их. В общем, утром следующего дня, пока Мильке и фон Реддернауф выбирали ему коней и лошадок из общего табуна, он велел поставить себе шатёр, велел принести туда все сундуки с деньгами, позвал Максимилиана и ещё хромавшего после ранения Курта Фейлинга и принялся с ними считать монеты.
Глядя на россыпи золота, что кучами валялись на ковре, кавалер не испытывал каких-то особых чувств. Раньше, лет десять назад, он готов был отправиться в рискованное предприятие и за десять жёлтых кружочков. А теперь же… Нет, никакой радости, просто ресурс. Они пересчитывали монеты и складывали их по сто штук в небольшие мешочки, а уже мешки складывали в сундуки и записывали всё на бумагу. Шестнадцать тысяч двести семьдесят, в основном гульденов. Но были и флорины, и кроны, и даже несколько дублонов. Всё уместилось в три небольших, но тяжёлых сундука. Несколько монет кавалер положил себе в кошель, по одному дублону дал Максимилиану и Фейлингу. Стали считать серебро. Пятьдесят семь тысяч талеров. Пару сотен в кошель пошло, на расходы. Две с половиной тысячи — Мильке на покупку лошадей, полторы сотни за возы, палатки, посуду. Ещё, наверное, ему придётся выкупить у солдатских корпораций остатки провизии. Мало ли, зиму его мужикам надо как-то пережить. Также он держал в голове, что ему предстояло ещё выплатить содержание тем солдатам и офицерам, что остались гарнизоном в лагере. А ещё лафеты для пушек заказать. Быстрее бы уже Райхерд протолкнул договор в совете кантона, иначе каждый месяц ему бы приходилось выплачивать людям без малого шесть тысяч монет.
Вот и думай, уже твои все эти деньги или ещё нет. Может, поэтому он и не радовался этим россыпям сокровищ.
Сразу, как всё было посчитано, он стал собираться в дорогу. Нужно было ехать домой. Дел было много. Мильке, Дорфус и старшим над ними Роха были оставлены им доделать все дела. С офицерами, что служили при нём, с Эберстом, Кленком, фон Реддернауфом и командирами рот, он тепло попрощался, выдав всем обещанную награду. Вот и ещё траты. И немалые.
Офицеры единодушно заверили его, что не упустят случая снова стать под его знамя, коли будет у него надобность. А Кленк на прощанье сказал, что даже старики из его роты, и те согласны с тем, что генерал не иначе как Длань Господня, потому как за всю свою воинскую жизнь не видели, чтобы так всё хорошо в кампании было.
Вот так вот, а ещё физиономии недовольные делали. Обиженными были, что их не послушал.
Сразу после обеда с молодыми господами Хенриком, фон Тишелем, который оставил кавалерийский полк, Фейлингом, Максимилианом и десятью гвардейцами генерал поехал домой, взяв с собой лишь сундуки с деньгами.
В который раз ехал по дороге от рыбачьей деревни к Эшбахту, кажется, знал её уже, но то и дело останавливался на пригорках, осматривался, даже на стременах вставал.
— Генерал, — наконец обратился к нему Максимилиан, — что вы высматриваете?
— Смотрю, во сколько мне обойдётся дорога через все эти холмы и овраги, — отвечал кавалер, не очень довольный от тех трат, что тут вырисовывались.
— Вы думаете тут дорогу построить? — удивился прапорщик.
— Да, она мне тут понадобится. Не все товары через Амбары пойдут, — загадочно отвечал кавалер.
Максимилиан больше спрашивать ничего не стал, и они поехали дальше.
Не успели въехать в Эшбахт, там переполох, он уже думал, что это его встречают, а тут пробегавшая девица лет двенадцати прокричала с дороги через забор:
— Мамка, убийц в трактире схватили!
— Эй, — окликнул девочку Фейлинг, — каких ещё убийц?
— Здрасьте, молодой господин, — быстро поклонилась она, — это тех убийц, что вчера купца на дороге зарезали.
— И где их схватили? — Волков помрачнел. Очень ему эта новость не понравилась.
— В трактире, господин, — снова кланялась девица.
Он сразу поехал к трактиру, а не домой. А там полон двор людей, не протолкнуться.
— Дорогу! Дорогу господину Эшбахта! — орал Максимилиан, конём расталкивая зевак.
Пока слезал с коня, к нему уже из кабака выбежал трактирщик, кланялся:
— Рад видеть вас во здравии, господин, вся семья моя молилась за ваши победы.
— Что тут у тебя случилось?
— Вчера на дороге маленской был купчишка побит до смерти, товары его, коней, всё побрали, а сегодня один человек сказал, что на одном человеке кафтан того купчишки, вот его господин Сыч и схватил, а тот сразу и сознался.
Волков пошёл в трактир, а там, словно в церкви на пасху, не протолкнуться — что называется, битком. Людишки стеной стоят, орут, смеются, весело им, словно балаган смотрят.
— Дорогу, — орёт трактирщик, распихивая людей, — господину Эшбахта пройти дайте, ироды!
Людишки расступились, и Волков увидал Сыча. Тот сидел за столом… Судья — никак не меньше. Только писаря ему не хватало.
Рядом лопоухий его дружок стоит. Ногу на лавку поставил, ножом поигрывает, весь эдакий ловкий да умелый. А уже перед ними, как на допросе, два
