Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1
Они вошли в коридор, затем поднялись по лестнице, благоухавшей воском для натирки полов. Жером остановился на площадке и позвонил два раза. За дверью поднялась суматоха, опустилось стекло в зарешеченном глазке, наконец дверь приотворилась ровно настолько, чтобы пропустить Жерома.
— С вашего позволения, я пойду предупрежу.
Госпожа де Фонтанен услышала, что идет спор по-голландски. И почти тотчас же Жером распахнул входную дверь. Он был один. Они пошли по длинному извилистому коридору, натертому до блеска; г-жа де Фонтанен была угнетена и, боясь, что вот-вот окажется лицом к лицу с Ноэми, взывала к чувству собственного достоинства, пытаясь сохранить хладнокровие. Но в номере, куда они вошли, никто не жил; это была чистенькая и светлая комната с окнами на канал.
— Вот вы и у себя, друг мой, — сказал Жером.
Она удержалась от вопроса: «А где же Ноэми?»
Он отгадал ее мысль и сказал:
— Я вас на минутку оставлю, пойду посмотрю, не нужен ли я. — Но ушел не сразу, а сначала подошел к жене и взял ее за руку: — Ах, Тереза, позвольте сказать вам… Если б вы знали, как я исстрадался! Но вы здесь, вы здесь…
Он припал губами, щекой к руке г-жи де Фонтанен. Она отстранилась; он не сделал попытки ее удержать. Сказал, отступая:
— Сейчас вернусь за вами. Вы правда хотите… видеть ее?
Да, конечно, она повидается с Ноэми, раз приехала сюда по собственной воле! Но после встречи, сразу же после встречи она уедет, во что бы то ни стало! Она кивнула в знак согласия, не стала слушать, как он бормочет благодарственные слова, и, наклонившись к саквояжу, притворялась, будто что-то ищет, пока Жером не ушел из комнаты.
И тут, когда она осталась наедине с собой, рухнуло все ее мужество. Она сняла шляпу, посмотрела в зеркало на свое усталое лицо и провела рукой по лбу. Как могло случиться, что она очутилась здесь? Ей стало стыдно.
Но унывать было некогда — к ней постучались.
Не успела она ответить, как дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в красном капоте, явно немолодая, несмотря на черные как смоль волосы и раскрашенное лицо. Она произнесла несколько слов с вопросительной интонацией на языке, непонятном для г-жи де Фонтанен, досадливо махнула рукой и привела другую женщину, помоложе, тоже в капоте, только в лазоревом, — видно, она поджидала в коридоре и теперь приветствовала г-жу де Фонтанен гортанным голосом:
— Dag[48], сударыня! Здравствуйте!
Посетительницы торопливо обменялись какими-то словами. Та, что была постарше, втолковывала младшей, о чем следовало сказать. Младшая на миг задумалась, с изяществом повернулась к г-же де Фонтанен и повела речь, прерываемую паузами:
— Дама говорит — надо увезти больную даму. Платить счет и менять на другой дом. Verstaat U?[49] Понятно, что говорю?
Госпожа де Фонтанен сделала уклончивый жест: все это ее не касалось. Тут пожилая дама снова вмешалась с озабоченным и решительным видом.
— Дама говорит, — снова начала та, что была помоложе, — даже не платить счет, а прежде сменить, уехать, отвозить больную даму в другой место. Verstaat U? Так лучше из-за Politie[50].
Тут дверь стремительно распахнулась, и появился Жером. Он бросился к красному капоту и стал резко выговаривать ему по-голландски, выталкивая вон из комнаты. Голубой капот молчал, нагло разглядывая то Жерома, то г-жу де Фонтанен. Между тем старуха уже дошла до предела и, взмахивая кулаком, бряцая браслетами, как цыганка, выкрикивала обрывки фраз, где все время повторялись одни и те же слова:
— Morgen, morgen… Politie![51]
В конце концов Жерому удалось их выдворить и закрыть дверь на защелку.
— Пожалуйста, простите, — сказал он, с раздосадованным видом оборачиваясь к жене.
И тут Тереза заметила, что он, должно быть, не Ноэми навещал, а приводил себя в порядок, — побрился, слегка напудрился, как-то помолодел. «А я-то, — подумала она, — как я-то выгляжу после ночи в вагоне?»
— Зря я не сказал вам, чтобы вы заперлись, — продолжал он, приближаясь. — Старуха, хозяйка, — славная женщина, но болтлива и бесцеремонна…
— Да что же ей от меня было нужно? — спросила рассеянно Тереза. Она узнала аромат лимонной цедры, который всегда носился вокруг Жерома после бритья. Прошло несколько секунд, а она все стояла, полуоткрыв губы, с затуманенным взором.
— Я не понял ее жаргона, — заметил он. — Должно быть, она приняла вас за другую.
— Женщина в голубом несколько раз повторяла, что надо заплатить по счету и переехать.
Жером пожал плечами, и г-жа де Фонтанен уловила как бы отголосок прежнего его смеха — немного искусственного, немного фатовского смеха, — узнала его манеру смеясь откидывать голову.
— Ха-ха-ха!.. До чего это глупо! — воскликнул он. — Старуха, может быть, боится, что я не уплачу! — Казалось, он считает совершенно нелепым само предположение, что ему может быть трудно уплатить долг. — Да и чем я виноват? — продолжал он, вдруг помрачнев. — Я так хлопотал. Ни в одну гостиницу нас не хотят пускать.
— Да, но она мне сказала — из-за полиции?
— Сказала — из-за полиции? — повторил он с изумлением.
— Вот именно.
Снова она заметила на лице Жерома то знакомое, мнимо наивное выражение, воспоминание о котором было связано с самыми тяжкими минутами ее жизни, и сейчас это так угнетающе на нее подействовало, будто в воздухе вдруг распространилась зараза.
— Чепуха! Чего ради станут вести дознание? Из-за того, что на нижнем этаже лежит больная? Вздор! Главное — отдать пятьсот флоринов этому лекаришке.
Госпожа де Фонтанен плохо понимала, о чем идет речь, и это было мучительно, так как ею владела постоянная потребность в ясности. А мучительнее всего было то, что Жером, как всегда, впутался в неприятную историю, замарал себя какими-то уловками, о которых она просто не знала, что и думать.
— Сколько же времени вы тут находитесь? — спросила она, решив хоть что-нибудь выведать.
— Две недели. Нет… поменьше: дней двенадцать, пожалуй, десять. Все у меня в голове смешалось.
— Ну а… что за болезнь?.. — продолжала она и последнее слово произнесла таким подчеркнуто вопросительным тоном, что увильнуть он не мог.
— В том-то и дело, — отозвался он как будто без всяких уверток. — С врачами-иностранцами так трудно столковаться! Это какая-то местная болезнь, знаете, одна из форм голландской лихорадки… Испарения каналов… — Он подумал и продолжал: — Здесь, в городе, распространена болотная лихорадка — полно всяких миазмов, — они еще плохо изучены…
Она слушала его рассеянно. Против воли отмечала, что всякий раз, когда вопрос касался Ноэми, сама поза Жерома, и то, как он пожимает плечами, и безразличный тон, каким он упоминает о ее болезни, словом, все отнюдь не говорит о пылкой страсти. Однако она гнала от себя мысль об охлаждении.
Он не замечал испытующего взгляда, который она с него не сводила; подошел к окну и, не поднимая штору, внимательно осмотрел набережную. А когда снова приблизился к жене, на его лице появилось то строгое, трезвое и правдивое выражение, которое она хорошо знала, которого так боялась. Он сказал без всякого перехода:
— Благодарю вас, вы так добры. Приехали, несмотря на все то горе, которое я вам причинил… Тереза… Мой друг…
Она отпрянула, не глядя на него. Но она была так чутка к душевным переживаниям ближнего, а к переживаниям Жерома особенно, и в этот миг не могла отрицать, что он был по-настоящему взволнован, что его благодарность была искренней. И все же она запретила себе отвечать, запретила себе говорить с ним.
— Проводите меня… туда, — попросила она.
Он не сразу согласился, но, поколебавшись, сказал:
— Пойдемте.
Ужасное мгновение близилось.
«Держать себя в руках! — внушала себе г-жа де Фонтанен, шагая вслед за Жеромом по длинному сумрачному коридору. — Может, она еще в постели? Выздоравливает? Что я ей скажу?» И вдруг подумала, что у нее самой лицо помятое, усталое, и подосадовала: хоть бы шляпу надела.
Жером остановился перед закрытой дверью. Г-жа де Фонтанен дрожащей рукой провела по своим седым волосам, подумала: «Уж она-то найдет, что я постарела». Мужество ее покидало.
Жером тихо отворил дверь. «Она лежит», — решила г-жа де Фонтанен.
В комнате стоял полумрак, занавески из набивной ткани в синих разводах были опущены. Две чужие женщины поднялись при ее появлении. Одна — низенькая, должно быть, служанка или же сиделка, в фартуке, что-то вязала; другая была рослая матрона лет пятидесяти, в чепце, какие носят итальянские поселянки; когда г-жа де Фонтанен прошла на середину комнаты, она попятилась назад и, что-то шепнув на ухо Жерому, исчезла.
