Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

— Не пора ли нам тенёты129 набрасывать? — про­звучал неподалеку голос Ярополка Забавы.

Но Александр и без того видел, что пора. Вслух промолвил последнюю молитву:

— Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, молитв ради Пречистая Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых — помилуй нас… — Он посмотрел в небо и увидел, что солнце готово нена­долго выглянуть в раскрывшуюся щель между серы­

ми облаками, поднял руку, выждал несколько мгнове­ний и громко воскликнул: — Аминь!

И тотчас громко запели Александровы трубачи и дудочники, застучали бубенщики вощагами по ту­лумбасам130 , высоко взвилось главное Александрово знамя — червленый стяг с золотым владимирским львом, держащим в правой лапе крест. И как только раскрылось оно и затрепетало на ветру, яркий луч солнца брызнул из-за тяжелой тучи, озаряя окрестно­сти и блистая в золоте льва, вышитого на стяге. И все, кто это увидел, разом воскликнули:

—    С нами Бог!

—    Господи, благослови!

—    За Землю Русскую!

—    Ай-я-а-а!

—    О-о-о-о!

—    Солнце!

И Александру нестерпимо захотелось прыгнуть на коне с высоченного обрыва Вороньего Камня и поле­теть на лед озера соколом, пущенным на добычу… Но он резко повернул Аера и поскакал по опасной тро­пе вниз, увлекая за собой витязей и оруженосцев, выхватив из ножен длинный меч и сверкая им на солнце. Долетев до основания скалы, он свернул направо и по­скакал по льду озера, утоптанному войсками до сияю­щего блеска. Солнце, дав знак всему русскому войску к наступлению, вновь скрылось, уступив место хмуро­му утру, но теперь все равно казалось, что оно сияет, озаряя все пространство.

Выезжая по длинной дуге, Александр вывел свою конницу к правому крылу войск, где уже выдвигались вперед полки Ванюши Тура, поднимая алые москов­ские стяги со Святым Георгием. Видя быстрый бег Александровой конницы, и они ускорились, чтобы од­ними из первых ударить в бок свинье.

Дождь стрел снова посыпался с той и другой сторо­ны, на сей раз нанося больше вреда, чем в самом нача­ле сражения. Несколько этих пернатых истребитель-ниц ласточками просвистели и возле Александра, од­на вонзилась ему в щит и там торчала в самом подножье изображенного на щите креста.

Все же, обогнав Ванюшиных москвичей, Алек­сандр и его всадники вместе с костромичами и ярослав-цами, коих вел Ртище, налетел на тевтонцев. Удар был такой сильный, что, несмотря на потери, русичи про­ломили бок свинье, ворвались ей в ребра. Свирепый ри-тарь, имеющий на вершине своего шлема прикреплен­ный человеческий череп, бросился с длинным топором на Александра. Князь вынужден был пригнуться, обо­юдоострый топор просвистел в воздухе и отстриг Аеру кончик упругого уха. Тотчас, выпрямившись, Алек­сандр принялся наносить ритарю удары мечом и пер­вым делом раскрошил на голове его череп, оказавший­ся настоящим. Лишь нижняя челюсть с зубами оста­лась прикрепленной к шлему. Больше он пока не мог повредить ритарю — мощный доспех врага не имел по­грешностей и трудно было пробить его мечом. Отразив щитом новый удар тевтонского топора, Александр про­должал искать, куда бы ужалить ритаря, поединок за­тягивался, меч и топор звенели, ударяясь друг о друга.

В какой-то миг лезвие топора достигло лица Александ­ра, но лишь легко ударило в лобовину шлема. Но в сле­дующее мгновение Александр сделал выпад вперед и, сам не веря такой удаче, вонзил жало меча прямо в уз­кую щель для глаз, отпрянул и тотчас увидел, как из щели брызнула кровь. Ритарь заревел и выронил то­пор, хватаясь обеими руками за свой шлем. Не теряя времени, Александр нанес новый удар, да такой мощ­ный, что правая рука ритаря отлетела далеко в сторо­ну, отсеченная по самое плечо. Тут уж тевтонский ви­тязь повалился на бок и упал с коня.

Теперь Александр мечтал сразиться с самим месте-ром Вельвеном.

—    Ратша, где Андреяш? — крикнул он, подскакав к бывшему тевтонцу.

—    Я не вижу его, — отвечал тот. — Вероятнее все­го, вицемейстер где-то позади собственного войска, как и положено военачальнику, не желающему осиротить свои полки. Советую и князю Александру на время угомониться и поберечь силы для решающего поедин­ка с Андреасом. Если, конечно, таковой состоится…

—    Добро, — согласился Александр, отъезжая с дружиной своей на некоторое расстояние от битвы. Но отсюда, в отличие от Вороньего Камня, ему ничего не было видно — лишь спины, спины, спины… И толь­ко по хоругвям и знаменам можно было догадываться,

что вон там, под знаменем с медведем, Ярославичи и костромичи, а там, где реет белый стяг с алым оле­нем, Святополк Ласка ведет в бой нижегородцев, городчан и юрьевцев; а вон — тверская великая хоругвь с ликом Спасителя в царской короне, там — посадник Семен Михайлович, заменивший Кербета, и там же должны быть ловчий Яков и Раздай с полочанами, смоленские воеводы Кондрат и Лукоша…

Аер протяжно и жалобно заржал, возможно, толь­ко теперь почуяв боль в покалеченном ухе.

— Не время, фарёк, жаловаться, когда кругом та­кое смертоубийство! — сказал ему Александр, вставляя меч в ножны и беря у Ратисвета лук со стрелами. Он сделал несколько выстрелов в сторону задних ря­дов тевтонцев — там свинья еще не была окружена на­шими воинами и виден был ее толстый железный зад. Вдруг движение спин перед Александром усили­лось, и вскоре войска быстро пошли вперед, отодвигая зад свиньи на сторону.

—    Ужель рассекли? — волновался Александр.

—    Грудинку — туда, окорока — туда, — засмеял­ся Ратисвет.

А через некоторое время и впрямь дошло извес­тие — подскакавший Таврило Олексич радостно доло­жил:

—    Радуйся, княже! Твой брат Андрей вовремя с другого бока ударил. Рассекли мы свинью пополам. Голову и плечи окружили со всех сторон плотно.

—    Много наших побито?

—    Много, но немца — куда больше. Огорчися, княже…

—    Кого?

—    Ванюшу Тура убили. Воевода Раздай пал. У новгородцев Жидята погиб.

—    Тур?.. Раздай?.. Жидята?.. — Александр сглот­нул горечь, надавил на сердце, принимая глубоко в ду­шу боль утрат, осенил себя крестным знамением. — Продолжайте отделять заднюю часть да гоните немцев к Узмени! Там их встренут души Саввы и Кербета!

ИКОНУ И ОГОНЬ!

Архиепископу Спиридону казалось, будто Алек­сандр не съехал со скалы по опасной тропинке, а спрыгнул с нее, пролетел по воздуху по дуге, призем­лился на лед озера и дальше поскакал по льду, таким стремительным был рывок светлого князя. Теперь Спиридон один остался на Вороньем Камне в окружении двоих своих спутников — монаха-молчальника Романа и священника Николая. Оба они в позапрош­лом году были при Александре во время битвы со све-ями на Неве, оба и теперь притекли сюда, где на сей раз Александр бился с тевтонцами. Роман вот уже чет­вертый год хранил обет молчания, данный им во спа­сение Руси от нашествий иноплеменных. А отец Нико­лай временно был лишен права служить в храме за кровопролитную драку, которую он учинил с одним маловерным в Новгороде год тому назад. Две противо­положности стояли подле Спиридона: справа — кипу­чий и неумолчный Николай, слева — само смирение и кротость, молчаливый Роман.

—   Благослови, владыко, мне тоже возыметь меч и идти на подмогу войску нашему! — горел взором отец Николай.

—   Не благословляю, — спокойно отвечал ему ар­хиепископ, продолжая внимательно смотреть на то, что происходило на льду. Зрением он был не так остр, как князь Александр и его присные, но, и не отличая одного витязя от другого, а порой и русского от немца, он все равно мог судить, как развивается битва и кто в ней кого оборевает. И он видел, как после львиного прыжка Александра сильно ударили наши в левый бок немецкой свинье и стали медленно поворачивать ее, одновременно рассекая надвое.

—   Гляньте, гляньте! — не утихал отец Нико­лай. — Они уже режут! Режут кабана римского напо­полам! Спаси, Господи! Слава Тебе, Иисусе Христе, Сыне Божий! Владыко, ты зришь, яко наша берет?

—   Помолчи, ненаглядный, прошу тебя, — сердито отвечал Спиридон, хотя вместо «ненаглядный» соби­рался назвать Николая «неугомонным». Но тот мол­чать не мог:

—   Прости, владыко, умолкаю, молчу. И впрямь, что-то меня разбирает. Но все — молчу и молчу, и ни слова более не произнесу. Помоги мне, Царица Небес­ная, хранить такое же благое молчание, аки брат Роман! И что во мне и впрямь язык такой, словно ботало коровье, прости, Господи!..

—    Да уймешься ли ты? Вот ведь — как хорошо с Романом!

—    Молчу, владыко, молчу!

Спиридон тут понял хитрость отца Николая, стре­мящегося болтовней добиться того, чтобы архиепис­коп все же благословил его взять оружие и вступить в битву. И он стал стараться не обращать внимание на его бурные речи, дабы не потакать никаким ухищре­ниям. Он продолжал наблюдать за битвой, которая, кажется, неуклонно двигалась к торжеству русского воинства. Видно было, что немецкое блистательное построение рушится, падают их стяги, голова и плечи свиньи тонут, окруженные с двух сторон нашими вои­нами, а задняя часть уже начинает пятиться назад.