Золото Арктики [litres] - Николай Зайцев
– А я? Быстро-то не смогу с вами.
– Ты – нет. Ты ходить-то толком не можешь, весь скрюченный. А мы бежать будем на нартах швыдко. Не с твоим ранением. Да не журись, друже! Я же мигом.
– Не хочется тебя одного отпускать, – сокрушенно сказал Суздалев.
Казак коротко хохотнул. Понравилась ему такая забота, непосредственная и наивная.
– Да ты не журись, Ваня. Мы же мигом. Даже роман не успеешь дочитать.
– Нет моего романа, – улыбнулся Суздалев. – Поляки с собой увезли. На растопку, наверное, забрали. Хорошая книжка была. Про индейцев.
Билый улыбнулся, прилег, плотнее в шкуру кутаясь. Кусок мяса, на деревянную палку надетый, отложил, освобождая руки. Приятная дремота от сытости сразу стала накрывать. В голове столетние ели зашумели. Заколыхались ветки над головой. И все вокруг заместо белого стало насыщенно зеленым. Ручей зажурчал, выводя знакомые мелодии.
Воды чистые, прозрачные. На дне жирная форель плавает да самородки золотые поблескивают. Тревожно вдруг стало. Потому что папоротник впереди заколыхался и на поляну индейцы стали выезжать. А впереди всех главный их, вождь племени. Только лицом почему-то на деда Трохима похож как две капли.
Подивился Микола тому, что у старого казака на голове вместо привычной папахи головной убор из длинных перьев. Хотел слово свое веское сказать, и ноги вдруг разом отнялись. Будто камень тяжелый с них рухнул.
Встрепенулся Билый, приходя в себя. Стало заметно холоднее и сумерки подкрались незаметно. Очаг еще не погас полностью. Продолжал тлеть углями. Казак потянулся и увидел, что Малахай у ног стоит в стойке, морду вытягивает.
Косится, заметил ли человек, какой он важный на страже. Видно, на ногах и лежал, а спрыгнул, и легче сразу стало – от этого и проснулся.
– Чего учуял? – зевая, спросил Билый, подкидывая дрова в очаг. Суздалев крепко спал, умаявшись. Малахай заворчал и, вытянув морду к небу, завыл. Ладно у него получилось. Почти как у волка. Казак одобрительно покачал головой. И вздрогнул, когда услышал в ответ вой далекий, но приближающийся. Затем лай донесся. Вскочил тут же резко. Ловко багор подхватил.
– Никак гости едут? – спросил задумчиво. Малахай снова посмотрел на него. Но больше не выл. Переминался с ноги на ногу, желая вперед броситься.
– Погоди. Сами явятся, – пробормотал Билый, глянул на Суздалева. Граф спал, и будить его не хотелось. Все равно толком не боец. «Неужто я ошибся? Поляки возвращаются?» – Надо бы встретить гостей дорогих.
Микола пошел к нартам. Развернул их на приближающийся лай, приладил второй ствол так, чтобы картечница, заряженная одним зарядом, при своем последнем выстреле наделала дел побольше. Ну, а там дальше как Бог укажет да багор верный поможет. «Но что делать, если с Янковским возвращаются? Как тогда поступить?»
Малахай тревожно заворчал, вглядываясь в полумрак. Поднял правую лапу, принимая стойку. Билый прищурился. Темное размытое пятно быстро приближалось. И вскоре стали различимы собаки. Это была одна упряжка. И в ней не было людей.
– Ну-ка давай! Пригони ее сюда. Пошел, Малахай!
Пес рванул с места. Казак не спеша направился следом, помахивая багром, готовый в случае опасности сделать рывок в сторону и уйти с линии огня. Однако сердце подсказывало, что никого в легких санях нет.
Ошибся частично.
Малахай привел упряжку к нему. Да и собаки сами обрадовались, завидя человека. Некоторые были знакомы – из тех, что покупали сами. Отощали, дышали тяжело, поднимая ребристые бока. Тут же повались в сугроб, когда Билый отдал команду.
В упряжке был человек.
Застывший уже. Лежал на животе в неестественной позе. Спина вся порвана, в глубоких ранах от когтей. По краям уже инеем покрылась. Билый посмотрел на синюшный череп. Снег слегка припорошил остатки волос. С рваного уха свисало разбитое пенсне.
– Вот и встретились, Малиновский. Эко тебе досталось.
Неизвестно, что было у поляков. Получилось сопротивляться? Или медведь напал неожиданно? Видно, творилось что-то ужасное, раз раненый капитан один. Случайно или, получив рану, попытался сразу в упряжке удрать, бросив подчиненных? Свою верную команду. А собаки только и рады были рвануть с места. Интересно, долго блуждали?
Билый посмотрел на отощавших псов. Потом с трудом начал отрывать от шкур заледеневшее тело, переворачивая Малиновского. Тело глухо упало на мерзлый наст. Казак принялся за обыск. Достал револьвер из кобуры. Проверил барабан. Все патроны целы. Даже выстрелить не успел. Принялся рыться в карманах.
Сзади раздался хруст снега. Билый повернулся. Суздалев приближался к упряжке, мало удивляясь происходящему. Кивая на бумажный сверток в руках односума, он спросил:
– Что? Книгу мою нашел? Не сильно похожа.
Микола усмехнулся и принялся разворачивать находку.
Глава 32
Искушение.
Вот, что было в свертке.
Они снова сидели возле очага, зябко кутаясь в шкуры. Сытые собаки лежали вокруг и лениво грызли кости.
Односумы молчали.
Билый молчал, смотрел в костер. Подкидывал мелкие щепки – как нашел свой нож, редко из руки выпускал. Думал, потерял навсегда. С любимым оружием расставаться нелегко. Что старосте в деревне поморов на память подарил, тоже хорош был. Но тот был новый, купленный в лавке на базаре еще в столице. Этот же проверенный, не один раз выручал в боевых вылазках. В руке лежал как влитой. Такой потерять – что односума в бою.
Суздалев забавлялся, отщелкивал барабан револьвера, вставлял на место, крутил ребристые грани.
В свертке была подробная карта места, где находился второй лагерь потерпевших крушение. Как выяснилось по заметкам на полях карты, лагерь команды полковника Янковского.
Искушение. Лихой поворот судьбы. Будто не наяву все. И как теперь быть? Все козыри на руках. Вот оно. То, ради чего они и зашли так далеко. Почти на край земли.
Руки Билого замерли. Ваня спросил, громко защелкивая барабан:
– И что мы будем делать?
– Ты мне скажи, – хмыкнул казак.
– Опять я?!
– Твоя же месть! Ты все это придумал!
– Я, – вздохнув, признался граф. Глупо было отрицать очевидное. Перед глазами встало улыбающееся лицо Лизоньки. Ведь мог быть счастлив. Сейчас бы жил совсем по-другому. Может, и Микола бы не рядом в снегу лежал, а приезжал бы со своим семейством в гости, в имение под Воронеж. Сидели бы у большого самовара, ели бы вишневое варенье с любимыми бубликами казака. Детишки бы бегали в саду. Много. Гоняясь друг за другом и заливаясь в озорном смехе. Если бы…
– Я ведь простил его… Почти. Зачем мне это испытание?
