Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман
– «Руки прочь от Кубы!», – прочел шофер на плакате, – пикет Социалистического Союза Немецких Студентов. Товарищи, поддержите борьбу стран Африки и Америки против колониального гнета… – Адольф незаметно рассматривал бородачей. По мнению дяди, движение должно было работать с радикалами:
– То есть использовать их для акций, – наставительно сказал Максимилиан, – у нас хорошие связи с борцами за свободу Палестины. Партия Арафата будет рада оказать нам поддержку, принять наших протеже для тренировки в лагерях боевиков. Левые уцепятся за такую возможность… – он постучал сигарой о край антикварной пепельницы, – а мы, что называется, загребем жар чужими руками. Германия окунется в волну террористических актов и насилия, но в это время ты… – он со значением взглянул на Адольфа, – молодой, многообещающий депутат Рейхстага… – дядя отказывался употреблять современные слова, – соберешь вокруг себя сплоченную группу единомышленников и объявишь о введении военного положения. Дальше все… – Максимилиан налил себе коньяка, – покатится по знакомой нам дорожке.
– Вместо здания Рейхстага мы подожжем, то есть взорвем, что-нибудь не менее значимое… – дядя задумался, – например, Кельнский собор. В стране воцарится паника, анархия. Вы отправите левых на скамью подсудимых, быстро их расстреляете и начнете всеобщую мобилизацию. В конце концов, – дядя подмигнул Адольфу, – русские сослужили нам хорошую службу. Ни один немец не откажется встать в ряды рейхсвера или люфтваффе, чтобы освободить наших братьев, страдающих под пятой коммунизма. Это даже лучше, чем освобождение Судет, хотя Судеты тоже должны вернуться Германии. После победы ты откроешь нации свое истинное происхождение. Тебя увенчают лаврами и будут носить на руках, сын фюрера. На случай затруднений… – Максимилиан помолчал, – у нас всегда есть вещь, виденная тобой в банковском хранилище в Цюрихе…
Дядя объяснил Адольфу, что ракеты практически вечны:
– Никто не знает о базе, – заметил он, – оружие возмездия нацелено на Нью-Йорк. Ракеты разрушат город через четверть часа после поворота рычажка… – он коснулся тускло поблескивающей металлической коробки:
– Что касается эскиза Ван Эйка… – в расстегнутом вороте белой рубашки дяди сверкнул синий алмаз, – то он займет достойное место в будущем музее имени твоего покойного отца, фюрера всех немцев, отдавшего жизнь за Германию. Мы закажем статую твоей матери, валькирии, давшей жизнь наследнику фюрера…
Герберту Штрайблю, разумеется, ничего этого знать было не надо:
– Его отец притворяется антифашистом, – презрительно подумал Адольф, – но дядя сказал, что адвокат Штрайбль в прошлом мелкий уголовник. Он сидел в Дахау за темные делишки, а потом навешал лапши на уши союзникам. Он не герр Краузе, тот настоящий член движения… – дядя посоветовал Адольфу назначить Краузе главой министерства юстиции:
– Министерство безопасности дядя возглавит сам, – вспомнил подросток, – через пятнадцать лет ему еще не исполнится семидесяти. Можно не сомневаться, что он избавит Германию от левых и жидов… – Адольфу предстояло познакомиться с кузиной, а в будущем и его женой, Фредерикой. Подросток не хотел спорить с дядей:
– Фредерика его дочь, он о ней волнуется. Дядя лучше знает, какая жена фюрера придется по душе немцам. Клара только мой друг… – Адольф скрыл вздох, – хотя именно Клара мне и нравится… – он услышал робкий голос Герберта:
– Может быть, сходим в это заведение… – приятель помахал листком, – вроде выглядит прилично… – Адольф отозвался:
– В этом заведении ты останешься без штанов, дорогой Штрайбль и я имею в виду не только времяпровождение, – юноша добавил:
– Мы поищем тихое местечко, без толп туристов… – Адольф понимал, почему приятель сам не свой:
– У него это случится в первый раз, – хмыкнул Адольф, – как у меня прошлым летом в Саудовской Аравии. Но дядя мне все объяснил, в этом нет ничего сложного… – пальцы с алым маникюром постучали по стеклу. Девушка в облегающем платье улыбнулась щедро накрашенным ртом:
– Давайте к нам, ребята. Только сегодня у нас две выпивки по цене одной… – Адольф сунул шоферу купюру:
– Здесь нас в покое не оставят. Выпьем кофе и решим, куда идти… – он обернулся к Герберту:
– Иначе мы всю ночь простоим в пробке. Здесь, кажется, приличное кафе, я угощаю…
Напротив станции метро «Сан-Паули», под полосатыми маркизами, расставили кованые столики. Выпрыгнув на тротуар, подростки нырнули под вывеску: «Моя Италия. Кофе, мороженое, сладости».
Пышная молочная пенка возвышалась над картонным стаканчиком с трехцветной надписью «Моя Италия». Второй стакан пока закрывала пластиковая крышка.
Дешевый пансион занимал комнаты бывшей буржуазной квартиры в сером доме начала века напротив метро «Сан-Паули». Комнаты снабдили электрическими чайниками и пакетиками скверного, растворимого порошка. Портье заметил, что новая постоялица, скромная женщина с обезображенным шрамами лицом, приносит кофе из итальянской забегаловки неподалеку. Паспортов в пансионе не спрашивали. Жилица с небольшим саквояжем заплатила за три дня постоя:
– Наверное, жертва пожара, – решил портье, – жаль, фигура у нее хорошая. С ее лицом и не скажешь, сколько ей лет. Но она в возрасте, у нее седина в волосах…
В отличие от обычных патронов пансиона, моряков и студентов, постоялица вела себя тихо, как мышка. Она первой шмыгала в столовую, с расшатанными стульями и столами, где с шести утра накрывали завтрак. Женщина выпивала две чашки горького кофе, съедала вареное яйцо с толикой хлеба, и была такова:
– Она избегает многолюдных мест, – понял портье, – я бы тоже избегал с таким лицом… – он понятия не имел, где постоялица проводит дни. Женщина возвращалась в пансион в сумерках, с бумажным пакетом из ближнего магазина и стаканчиками кофе:
– Но какая разница… – портье зевал, провожая глазами ее бежевый плащ, – она безобидная женщина. Не пьет, не включает рок на всю громкость, не водит к себе мужчин. Да и кто на нее польстится…
Дни Лаура проводила на гамбургском вокзале. Разобравшись в расписании поездов, купив подробную карту, она набросала в блокноте план операции:
– Ближайшая станция к ферме, Нибюлль… – Лаура задумалась, – судя по досье, оттуда десять километров до «Озерного приюта»… – эсэсовка Моллер назвала свои владения с обычной для немцев сентиментальностью:
– Она выросла на ферме в Шварцвальде, – Лаура раздула ноздри, – в Нойенгамме она пичкала нас медом из собственного улья. Немцы и в концлагере разыгрывали пасторальную идиллию, мерзавцы… – Лаура запретила себе ездить в Нойенгамме:
– Ничего не случилось, – она боролась с желанием разодрать до крови чешущиеся ладони, – отродье дьявола родилось мертвым. Эмма вынесла труп из барака, выбросила его в протоку. Ничего не случилось, я ничего не делала… – ночью Лауре опять чудился далекий, детский голос:
– Потому, что я в Гамбурге… – твердо сказала она себе, – когда я уеду отсюда, все прекратится… – сын звал ее по имени, горько, обиженно плача:
– Все прекратится… – она ворочалась на продавленной кровати, – кровь за кровь, жизнь за жизнь. Моллер ответит за свои преступления, ее отродья тоже сдохнут и все прекратится… – в подробном досье на Моллер, полученном Лаурой в Париже от якобы работника Штази, упоминалось, что муж Моллер директорствует в начальной школе в Нибюлле. Лаура решила не пользоваться железной дорогой:
– Нибюлль дыра, где каждый человек на примете. Я доберусь на поезде до Фленсбурга, где возьму напрокат машину… – кроме досье, немец снабдил Лауру ключом от ячейки автоматической камеры хранения на гамбургском вокзале. Внутри она нашла внушительную сумму денег и записку:
– Если вам понадобится транспорт, обратитесь по этому телефону… – справившись в телефонной книге, Лаура поняла, что номер принадлежит автомеханику во Фленсбурге:
– Наверняка, бывший эсэсовец, – скривилась женщина, – но мне все равно… – Лаура предполагала, что
