Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Полчаса спустя к борту «Святого Павла» подошла шлюпка с пленными французскими офицерами во гла­ве с генералом Пивроном.

С падением Видо и передовых укреплений Новой крепости участь Корфу не вызывала сомнений. Ключ от морских ворот находился в руках Ушакова. Отныне с высот Видо открывалась возможность беспрепятст­венного обстрела Старой крепости на Корфу. Стреми­тельный штурм бастионов на Видо и Новой крепости на Корфу показал французам, что им противостоит иной, совершенно отличный противник от всех, встречав­шихся ранее, — австрийцев, итальянцев, турок… В ожесточенных рукопашных схватках на бастионах Святого Рока, Сальвадора и Новой крепости французы явно уступали русским матросам и солдатам. Отныне дело было только за временем. И видимо, это хорошо уяснили французские генералы.

Не успели утром следующего дня возобновиться атаки французских укреплений, как на стенах послед­ней, Старой крепости, появились белые флаги.

Ушаков приказал немедля прекратить огонь. На борт «Святого Павла» прибыли два французских офицера-парламентера. Комиссар Директории Дюбуа просил начать переговоры о сдаче крепости. Ушаков тут же вручил ответ парламентерам: «До сдачи крепос­тей Корфу, дабы не проливать напрасно кровь людей, я на договоры согласен». Вызвал адъютанта Балабина.

— Поезжай с французами, вручи им мои условия. Все условия русского флагмана французы приняли без оговорок.

Крепости со всем находящимся в них имуществом, а также корабли передавались победителям по описи. Сдавшийся гарнизон перевозился в Тулон, с догово­ром, под честное слово — 18 месяцев не применять ору­жие против союзников.

20 февраля комиссар Директории Дюбуа и генерал Шабо подписали капитуляцию.

Ранним утром 22 февраля на фалах «Святого Пав­ла» запестрели флаги сигнала: «Обеим эскадрам снять­ся с якорей и следовать линией по всему рейду на яко­ря». Корабли в целях предосторожности плотным кольцом окружили внешний рейд.

В полдень французский гарнизон, выходя из крепо­сти, положил перед фронтом наших войск ружья и зна­мена. На всех крепостях и плененных кораблях взви­лись российские флаги.

На верхней палубе русских кораблей, у мачт и на реях, на батарейных деках в откинутые порты, всюду с радостными физиономиями глазели на происходящее матросы.

— Ух ты, поперли француза здорово…

Ушаков вместе с Пустошкиным стояли на шкан­цах, и им тоже передалось настроение экипажа. Про­стым глазом хорошо просматривалось, как, понуро опустив головы, отходили в сторону французы.

—    Федор Федорович, — прервал молчание Пустошкин, — а сия виктория наша над войсками Директории впервой в кампании супротив француза.

—    Все верно, Павел Васильевич, к тому же трофей немалый. Как-никак четыре генерала и три тыщи войск, в таких-то крепостях. Пожалуй, сие впервые. — Ушаков прервался и озабоченно перевел взгляд на берег. — После молебна, Павел Васильевич, съездим на берег в гошпиталя к служителям, а торже­ства после…

Залпы прервали разговор флагманов, крепости са­лютовали адмиральскому флагу. На борт «Святого Павла» доставили знамена крепостей, флаги француз­ских кораблей, ключи от крепостей. Трофеи оказались немалые — больше шестисот пушек с мортирами, ты­сячи ружей, сотни пудов пороху, тринадцать боевых кораблей и судов. История до сих пор не знала подобно­го штурма и взятия приморских крепостей с моря. От­ныне русская эскадра владела контролем на путях в Адриатику, Венецию, Италию из Восточного и Юж­ного Средиземноморья.

* * *

Первый воскресный день после штурма выдался по-весеннему теплым, солнечным. Настолько привыкли моряки за три месяца к оглушающему грохоту каждо­дневно гремевшей канонады, что тишина, царившая в гавани, непривычно звенела в ушах, клонила в дре­моту. Подставив лица солнцу, на баке «Святого Павла» уселись кружком вокруг фитиля матросы и гренадеры пехотного батальона, приписанного к кораблю.

—   Вишь ты, братцы, нынче-то у нас в Угличе вью­жит, — разомлевший на солнцепеке канонир с медно-красными щеками прикрыл глаза, — поди, Масленица вскорости.

—   Масленица-то хороша, а нынче хошь досыта нас попотчевали. — Усатый гренадер, задрав рубаху, по­гладил волосатый живот.

—   А все она, война треклятая.

—   Куды уж, скольких, почитай, отпели-то нонче. - Седой капрал, тяжко вздохнув, перекрестился.

В наступившей тишине все невольно повернулись в сторону кормы. Играла флейта, в прозрачном безмол­вии над бухтой струилась грустная мелодия.

—    Ишь ты, — нарушил молчание канонир, — дав­ненько не слыхать было благоверного. Знать, душой от­дыхает, еще одной заботой менее стало.

—    Стать смирна! — Капрал первым заметил с пра­вого борта десятивесельный катер под флагом контр­адмирала Пустошкина. Звуки флейты прервались вне­запно, когда Пустошкин еще шел по шкафуту. Флаг-офицер Ушакова, лейтенант Петр Головачев, привет­ливо распахнул дверь в адмиральскую каюту, давая по­нять, что контр-адмирала ждут.

—    Ты уж прости, Федор Федорович, не гневай­ся, — смущенно улыбнулся Пустошкин, — и сам несладился, и тебя враз от полюбовной утехи отвадил.

—    Полно, Павел Васильевич. — Ушаков убрал футляр с флейтой в массивный шкаф, возле балконной двери.

На столе флагмана лежал ворох исписанных бумаг.

— Кумекаю вот о правлении на островах, — Уша­ков кивнул на бумаги. — Надобно на семи островах ка­кую ни есть власть учреждать.

Пустошкин озорно вскинул брови:

— А по мне, Федор Федорович, определить военно­го губернатора, и баста.

Ушаков замахал рукой. Пустошкин, пожалуй, был единственным на эскадре, с кем он откровенничал.

— Хватает, Павел Васильевич, таковых и там у нас, — он повел пальцем на восток. — Зрел, у францу­за коим образом устройство-цитадель, а при ней комис­сар Директории над всеми…

Ушаков взял со стола исписанный лист, протянул Пустошкину:

— Полюбуйся, о чем граждане Занте прислали пе­тицию.

Пустошкин углубился в чтение. Триста горожан ос­трова поздравляли русского адмирала с победой у Корфу, сообщали о наболевшем. Власть в городе узурпиро­вали семейства именитых дворян. Просили горожане об одном — вернуть им те права, которые он дал, как только прибыл, и позволить выбирать судей от всех граждан — из лекарей, стряпчих, мастеровых, худож­ников и прочих.

— Уразумел? — Ушаков положил письмо на стол. — Не токмо, что было, большего просят, из разно­го люда выборных иметь. — Усмехнувшись, посмотрел на товарища, кивнул на конторку: — А высочайшие ре­скрипты намного другое глаголют.

Пустошкин понимающе потер подбородок.

—   Ну и как же с ними определишься?

—   Выдал ответ, ежели просьба сия справедлива и учиняются неправды там, сам наведаюсь, а коли по­надобится, с эскадрой. Правое дело поддержки требу­ет. — Ушаков, помолчав, добавил: — О другом размы­шляю. Острова все объединить надобно в единое целое,

сенат выбрать, учредить республику. Для того законы потребны, а их нет.

— Велика ноша у тебя, Федор Федорович. Ушаков сдвинул брови.

—   Была бы одна, а то их… — кивнул на стол. — Ныне вновь любезный адмирал Нельсон просит помочь для спасения их сицилийского величества, буд­то Мальта им уже спасена.

—   Шутить изволишь, Федор Федорович, который месяц Нельсон с Мальтой не совладает, а гарнизон там поменее, чем на Корфу.

Пустошкин вдруг заговорил о Калиакрии. Как рас­сказал ему Сорокин, при Абукире сражение было схо­жее с Калиакрией.

Ушаков с интересом прислушался. Пустошкин по­яснил, что когда Сорокин был в Египте у командора Смита, то встречался с пленным французским капита­ном. Тот утверждал, что Нельсону не видать бы викто­рии, коли у французов орудийные деки не были забиты хламом. Ремонтировались они и палили одним бортом вполсилы.

Ушаков лукаво прищурился:

— У Нельсона кораблей было чуток больше, чем у французов, а у меня супротив турок в два с лишним раза менее…

Пустошкин засмеялся.

— Ну, Федор Федорович, где Нельсону с тобой тя­гаться. — И спохватился: — Прости, пожалуй, загово­рился я. Сей же час кренгование на «Михаиле» в бухте Гувино, там мне быть беспременно.

Проводив товарища, Ушаков сел за стол, взял перо, задумался, глядя в распахнутую балконную дверь, ку­да струились знойные лучи полуденного солнца. Вывел заголовок.

«План о учреждении правления на освобожденных, французов прежде бывших, венецианских островах…»

Теплый, по-весеннему ласковый бриз шелестел бал­конными шторками.

«…В Корфу присутствовать будет сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по боль­шинству голосов…»

Корабельный колокол четыре раза отбил двойную склянку. В ту же минуту следом за флагманом затре­звонили колокола на всех кораблях, русских и турец­ких, веером стоявших на рейде.