Карин Эссекс - Фараон
Они сидели в своих покоях, Антоний на своей стороне комнаты, а Клеопатра — на своей, как будто между ними тоже шла война. Клеопатра понимала, что им необходимо снова обрести единство, прежде чем они столкнутся с врагом.
— Но он будет не первым, сменившим сторону, не так ли?
Ничто не производило на Антония такого угнетающего впечатления, как недостаток верности. Он жил ради восхищения своих людей и, когда лишился его, сделался похожим на удрученного мальчишку, которого товарищи по играм изгнали из своего круга. Именно это подрывало дух Антония сильнее всего. И именно над этим Клеопатра не имела ни малейшей власти.
— Муж мой, ты все еще страдаешь из-за измены этого толстого грека-деревенщины?
Антоний отправил Деллия в Македонию набрать там еще войска. Полководец послал Деллия вместе с Аминтой, которого не так давно возвысил, даровав ему обширные сельскохозяйственные угодья в Понте. Официально считалось, что они должны отвлечь на себя армию Октавиана, чтобы Гай Сосий смог прорвать устроенную Агриппой блокаду и вывести флот Антония из Амбракийского залива. Под командованием Аминты находилось две тысячи всадников; но вскоре их задание оказалось провалено. Вернувшись к Антонию, Деллий рассказал, как Аминта вместо того, чтобы двигаться в Македонию, свернул в лагерь Октавиана. Когда Деллий смотрел на это, не веря своим глазам, Аминта выкрикнул: «Идем к победителям, Деллий!»
— Я думал, мою щедрость будут помнить дольше, — сказал Антоний.
— Значит, нам следует сделать выводы на будущее и не одарять так щедро людей низких, — отозвалась Клеопатра. — А теперь нужно выбросить Аминту из головы и встряхнуться. Какие бы действия мы ни предприняли, пусть даже ошибочные, это все равно лучше, чем сидеть запертыми в этой дыре и смотреть, как наши люди умирают от малярии. Даже офицеры начинают уже болеть. Давно ты видал Агенобарба? Он целыми днями не высовывается из своей палатки, но я видела, как он тайком тащился в уборную. Он сделался зеленым, словно море, и исхудал, как тень.
— А мне казалось, он тебе не нравится, — сказал Антоний. — Может, и мне стоит заболеть? Тогда ты снова проникнешься ко мне теплыми чувствами.
У Клеопатры лопнуло терпение.
— Почему ты так настроен против меня, твоего друга, твоего союзника, твоей жены? Почему бы тебе не обратить свою враждебность против своих врагов? Тогда от нее было бы куда больше пользы!
Антоний закаменел. Клеопатра терпеть не могла, когда поток его чувств словно бы сковывал лед. Лишь в эти мгновения она боялась его. В этом Антоний был очень схож с ее отцом, которого никто не боялся, когда он кричал и размахивал руками. Авлет принимал самые жесткие решения, когда сохранял полное спокойствие. Клеопатре показалось, что Антоний вот-вот накинется на нее, как набросился тогда на Герминия. Но Антоний не шелохнулся. Клеопатра знала, что нанесла оскорбление его мужскому самолюбию. Ей хотелось бы взять свои слова обратно. Сама того не желая, Клеопатра обвинила Антония в том, что он нападает на женщину, потому что не способен напасть на мужчину. Она поплатится за это. Либо он лишит ее своей привязанности, либо ей придется возместить ущерб, нанесенный неосторожной фразой. Клеопатра решила воздержаться от извинений, а вместо этого воззвать к его мудрости.
— Антоний, что нам делать?
Это был простой и искренний вопрос. Клеопатра вдруг поняла, что не привыкла задавать вопросы другим, не придя предварительно своими силами к приемлемому ответу.
— Соберем военный совет. И попросим высказаться всех. Я хочу выслушать каждого. Незачем рисковать новыми изменами. А затем уже решим, что нам делать.
Клеопатре это не понравилось. Она полагала, что они с Антонием всегда должны выступать единым фронтом. Если они не будут демонстрировать свое нерушимое единство, ее позиция значительно ослабнет. Однако по выражению его лица и по холоду, которое словно бы излучало его обычно такое теплое тело, Клеопатра понимала: Антоний не передумает.
Клеопатра слушала доклады офицеров, сидя в шатре совета, и каждый доклад о трудностях и поражениях словно отхватывал кусок от ее плоти. Но это не имело значения. Клеопатра выдержит любое количество плохих новостей и сумеет восстановить силы. А вот в своем муже она не была так уверена, хотя и он выслушивал доклады спокойно и невозмутимо.
— Легион, размещенный на Крите, перешел на сторону врага.
На это Антоний ничего не сказал.
— Есть какие-нибудь известия из Киренаики? — спросил он. — Или легионы, стоящие там, последовали примеру своих соседей и тоже переметнулись к Октавиану?
— Они остаются верны благодаря командованию Луция Скарпа, — отозвался Канидий.
Антоний обвел шатер взглядом.
— А где Агенобарб? Ему настолько плохо, что он не в состоянии присутствовать на совете?
Канидий и Сосий едва заметно переглянулись. Эти взгляды не ускользнули от внимания Клеопатры. Сосий наконец произнес:
— Сегодня утром Агенобарб украл маленькую лодку и поплыл к Октавиану.
— Он очень болен, — добавил Канидий. — Я думаю, что его рассудок помрачился от лихорадки.
— Когда я видел его в последний раз, он был настолько слаб, что оказался не в состоянии отсалютовать мне. А теперь вы говорите, что он сам поплыл на лодке через залив?
В голосе Антония было больше недоверия, чем гнева.
— Совершенно верно.
— Ну что ж, скатертью дорога. Одним больным, о котором нужно заботиться, меньше. Пошлите вслед за ним шлюпку с его вещами и с письмом, что это, мол, привет от меня.
— А это действительно нужно? — спросила Клеопатра.
— Я не хочу, чтобы он воображал, будто о нем тут будут жалеть! — огрызнулся Антоний. — Выполняйте приказ! — прикрикнул он на одного из своих секретарей. — Проследи, чтобы это было исполнено, и немедленно!
Антоний обвел взглядом всех присутствующих, включая Клеопатру.
— Ну, желает ли еще кто-нибудь присоединиться к нашим коллегам на той стороне залива, прежде чем мы перейдем к обсуждению нашей стратегии?
Никто не шелохнулся, но от вопроса Антония в шатре воцарилось физически осязаемое ощущение неловкости.
— Квинт Деллий, тебя удовлетворяет качество здешнего вина? Или любовь к хорошей выпивке скоро толкнет тебя в объятия наших врагов?
— Лучше кислое вино, чем кислый виноград, император, — парировал Деллий и улыбнулся, пытаясь сделать вид, что это шутка.
Антоний словно бы никак на нее не отреагировал, но реплика Деллия тоже повисла в воздухе.
— Деллий, это бестактно, — сказала Клеопатра.
— Это была шутка, царица, — холодно отозвался Деллий.
Антоний кашлянул, призывая присутствующих к порядку.
— Очевидно, мы не можем больше оставаться здесь, в этой кишащей насекомыми дыре. Мы должны вырваться отсюда, даже если это потребует от нас значительных жертв.
— Император, я изучил карты и подсчитал наши силы, — начал Канидий. — Почему бы нам не оставить флот здесь, в заливе и не схватиться с Октавианом на суше? Наши сухопутные силы примерно равны, а никто не командует конницей и пехотой лучше, чем ты. Легионы Октавиана восемь лет воевали на море против пирата Секста. У него сильные гребцы и дисциплинированные команды. На море нам не победить. Но на суше ему никогда не удавалось разбить тебя. Ему не хватает для этого ни опыта, ни ума.
Антоний промедлил с ответом, но Клеопатра знала, что он не сможет согласиться с этим планом. Канидий — и никто из этих людей — не знал, что флагманский корабль Клеопатры, «Антония», являлся плавучей сокровищницей. В его трюме в надежно запертых сундуках, под охраной преданных царице гвардейцев-македонян хранились пятьсот фунтов золота, множество алмазов и других драгоценных камней и двадцать тысяч талантов. Никому из римлян, за исключением Антония, Клеопатра не доверяла настолько, чтобы позволить узнать об этих сокровищах или допустить их к охране. Стражники, охранявшие ценности, происходили из семейств, которые верно служили Птолемеям на протяжении многих поколений, поставляя солдат в их дворцовую гвардию. Это были люди царицы, и только им она верила. Многие из них находились рядом с ней уже двадцать лет, еще со времен ее изгнания.
Так что о том, чтобы бросить корабль-сокровищницу, равно как и о том, чтобы оставить флот, не могло быть и речи. Но Антоний не мог объяснить этого своим офицерам.
— Не меньше половины наших гребцов умерли! — попытался убедить его Канидий. — Оставшиеся в плохой форме. У нас не хватит ни продовольствия, ни лекарств, чтобы привести их в нужное состояние. Кто будет грести?
— Император, нам трудно понять, почему человек с твоим опытом не желает сражаться на суше. Неужто ты принес клятву верности Нептуну и она заставляет тебя воевать с врагом исключительно на море?
Деллий произнес это так, что даже Антоний рассмеялся. Заслышав смех императора, некоторые из его людей присоединились к нему. Клеопатра теперь относилась к Деллию с большим подозрением, но рада была той капле веселости, которую он привнес в ход совещания.
