Виктор Поротников - Игорь Святославич
— О чем ты говоришь, отец! — возмущенно промолвил Владимир. — При чем здесь рост? Я люблю ее.
— «Люблю!» — передразнил Игорь, отведя сына в сторону. — Ты, чаю, совсем спятил. Да эта половчанка нарожает тебе не князей, а князьков! В нашем роду малорослых сроду не бывало!
— Айдуз уже родила мне сына, — упрямо сказал Владимир, — она жена мне.
— Вас христианским обрядом венчали? — спросил Игорь.
— Нет, мы повенчаны, как принято у половцев. Но разве это так важно, отец?
— В таком случае, сын мой, Айдуз никакая тебе не жена, а наложница, — обрадовался Игорь. — Она, поди, и не крещеная?
— Эта беда поправимая, — усмехнулся Владимир, — наши священники окрестят ее. А потом обвенчаемся в храме, чтобы люди считали нас законными супругами. Да и ты тоже.
— Слушай, сын, — Игорь схватил Владимира за рукав кафтана, — оставь эту половчанку, не наживешь ты с ней счастья! Я тебе русскую княжну подыщу, рослую да пригожую. Довольно половцев в нашем роду! Сыт я ими по горло!
— Нет, отец, я не оставлю Айдуз, — тряхнул кудрями Владимир. — Она была для меня единственной отрадой в плену.
— Вот именно, в плену, — сердито прошипел Игорь, — но теперь-то ты на воле. Отправим Айдуз обратно к отцу, и все дела!
— Так негоже, отец, — нахмурился Владимир. — Это будет позором для Айдуз. К тому же и я не хочу без нее. Пойми это!
Игорь начал терять терпение. Но тут появилась Ефросинья, которая сразу все поняла. Ласково обняв и поцеловав сына, княгиня затем приблизилась к ханской дочери, подле которой толпились служанки, ограждая ее от шумной толчеи. Одна из нянек держала на руках младенца, завернутого в яркое покрывало.
— Здравствуй, дочь моя! — сказала Ефросинья по-половецки л расцеловала нежные девичьи щеки. — Идем в терем, я покажу тебе твои покои.
Женская половина княжеских хором наполнилась гортанными голосами половчанок, не знавших ни слова по-русски. Исключение составляла Айдуз, которая неплохо выучилась русскому языку, общаясь с Владимиром.
Русская челядь изумленно таращилась на целый половецкий табор, собравшийся в тереме. Шелковые и шерстяные одежды половчанок ярких и броских цветов, восточные украшения на них, необычные вещи, извлеченные из дорожных тюков, — все это притягивало любопытные взгляды.
Чтобы челядинцы не досаждали гостям из Степи, Ефросинья с помощью гридней выгнала всех на мужскую половину терема.
— Одолели черти святое место, — ворчал Игорь.
Увидев, как Ефросинья старательно ухаживает за Айдуз и восхищается рожденным ею сыном, Игорь в первый же вечер недовольно выговорил жене в опочивальне:
— Владимир язычницу в дом привел, а ты и рада! Кончак заарканил нас дочерью своей, а ты аркан этот еще туже на шее затягиваешь.
— Я рада, что сын наш наконец-то вернулся, — сказала Ефросинья, расплетая косу. — Как он возмужал! Как окреп! Как здраво стал мыслить! По-твоему, Кончакова дочка ему не пара, а по-моему — они подходят друг другу. Не в росте же Айдуз, в конце концов, дело, а в том, что люба она Владимиру. И он люб ей.
— Как у тебя все просто: «люб», «люба»… — негодовал Игорь, шлепая босыми ногами по полу опочивальни. — А того не понимаешь, что Кончак с коварным расчетом дочку нашему сыну подсунул. Через это родство хочет меня к себе привязать и заодно с другими князьями поссорить.
— Как будто Айдуз может служить препятствием тебе в очередном походе, — усмехнулась Ефросинья и встряхнула головой, разметав по спине пышную гриву темно-русых волос. — Признайся, Игорь, тебя больше беспокоит то, что Владимир теперь вряд ли согласится воевать с донскими половцами.
— Я хочу, чтобы в моих потомках не было половецкой крови, — резко сказал Игорь.
— А это невозможно уже потому, что в тебе самом течет половецкая кровь: ведь твоя мать была наполовину половчанка, — ответила Ефросинья, приготовляя постель. — Значит, во всех твоих сыновьях, Игорь, имеется толика половецкой крови, которая неизбежно окажется и в твоих внуках.
— Я готов мириться с присутствием Айдуз, но не как жены Владимира, а как его наложницы, — стоял на своем Игорь. — Воздействуй на него, Фрося, прошу тебя. Твое материнское слово в этом деле весомее моего, отцовского.
— Не стану я этого делать, — спокойно произнесла Ефросинья, устраиваясь на постели. — Я не враг своему сыну.
— А я, стало быть, враг?! — вскинулся Игорь, хлопнув себя по бокам. — Мне, значит, безразлична его судьба?! Я просто смотрю дальше тебя, Фрося. В будущем противостоянии со Степью Владимир окажется не у дел, князья наши и на него ополчиться могут, как на Кончакова зятя. Не Рюрик с Давыдом, не Святослав Всеволодович, а ихние сыновья, что займут столы отцов и дядьев своих. Вот о чем моя тревога.
— Я надеюсь, мой милый, к тому времени ты войдешь в большую силу и не дашь в обиду Владимира, — отозвалась с ложа Ефросинья. — Ты же гораздо моложе и Рюрика, и Святослава Всеволодовича, и брата его Ярослава. Не вечно же им возглавлять Приднепровскую Русь, придет и твой черед, и Всеволода, и Святослава Ольговича.
Игорь, снимавший нагар со свечей, изумленно обернулся на жену. Таких суждений он прежде от нее не слыхал.
Ефросинья лежала в постели, голова ее опиралась на высоко взбитые подушки в обрамлении волнистых темных волос, белые пухлые руки покоились поверх одеяла. Белизна полных плеч, гибкой шеи, открытого чела в сочетании со змеившимися вдоль щек темными локонами подействовали на Игоря завораживающе. Он не мог оторвать взора от Ефросиньи.
Она же продолжила ровным, чуть приглушенным голосом:
— Доколе ты намерен сидеть в Новгороде-Северском и стеречь степное порубежье, свет мой? Доколе будешь лавировать между Киевом и Черниговом?
— Что мне и Киев и Чернигов? — небрежно бросил Игорь. — Я сам по себе!
— Ты сам по себе, это верно, — заметила Ефросинья, — но между Киевом и Черниговом.
С этими словами княгиня стянула с себя тонкую сорочицу и указала пальцем на маленькую родинку меж роскошных грудей с выпуклыми розоватыми сосками:
— Что, ежели твои двоюродные братья устанут от твоей излишней самостоятельности и лишат тебя ее, навалившись с двух сторон? — Говоря это, Ефросинья слегка разминала пальцами полушария своих грудей, затем одним резким движением соединила их вместе как раз над родинкой.
— Вот тогда, голубь мой, ты возблагодаришь Бога, что имеешь в родственниках хана Кончака, — после краткой паузы добавила Ефросинья.
По лицу Игоря было видно, что сказанное женой его задело. Действительно, события могут повернуться по-всякому. Может и впрямь Игорю когда-нибудь понадобится Кончак с его быстрой конницей. Над этим следует подумать, но только не сейчас.
Прелести Ефросиньи пробудили в Игоре иные мысли и желания. Загасив свечи, князь устремился к супруге совсем по-юношески.
Несколько дней спустя в Михайловской церкви состоялось венчание Владимира и дочери Кончака, получившей при крещении христианское имя Анастасия. Своего сына Владимир назвал в честь отца Игорем.
Был год 1187-й от Рождества Христова.
Глава двадцать шестая «Слово о полку Игореве»
Осенью того же года Вышеслав встретился с Ефросиньей, приехавшей к нему в Путивль.
Сюда вот-вот должен был перебраться на княжение Владимир, и, по словам Ефросиньи, ей захотелось самой осмотреть новый княжеский двор.
Однако Вышеслав чувствовал, что та, которую он некогда сильно любил, чего-то недоговаривает и цель ее приезда иная. Сначала Вышеслав подумал, что Ефросинья обеспокоена тем, как бы вернувшийся из половецкого плена огнищанин Радим и его разговорчивая супруга не сболтнули чего лишнего Владимиру и его юной жене.
Но беспокойство Ефросиньи было совсем о другом.
— Игорь покой потерял, все мечется, суетится без толку, — пожаловалась Вышеславу Ефросинья как-то вечером. — Святослав Всеволодович с Ростиславичами замышляют поход на половцев до самого моря Тмутараканского, а Игоря, видишь ли, с собой не зовут. Собирались князья в Чернигове, рядили, кого в Переяславле посадить на княжение, за Игорем опять не послали. Вот супруг мой и считает себя эдаким изгоем. Мол, не могут ему простить князья того злосчастного похода к Лукоморью.
Вышеслав понимающе покивал головой.
— Из кочевий половецких недавно купец булгарский в Новгород-Северский пожаловал, рассказывал, что немало там еще Игоревых ратников горе мыкают, — продолжила Ефросинья. — От слов того купца у Игоря теперь заноза в сердце, говорит, не успокоюсь, пока всех своих воинов из неволи не вызволю. Вот посылает меня в Галич к отцу моему. Велит напомнить, как в свое время примирил его с мятежным сыном. Желает, чтобы отец мой отплатил ему благодеянием, отсыпал злата-серебра на выкуп пленников русских.
